Закон Выброса - Силлов Дмитрий Олегович "sillov"

Один стоял на коленях, держа левой рукой ворох кишок, лезущих из разорванного живота, как убегающая каша из кастрюли. При этом в правой он держал автомат, пытаясь поймать меня на мушку. Сильный человек, достойный уважения и быстрой смерти без мучений.

Мы выстрелили одновременно. Он промахнулся, а я – попал куда метил, короткой очередью в два патрона пробив раненому оба глаза. Знаю я этих спецов, они и умирая, за мгновение перед броском в вечность, все равно попытаются тебя убить. Но когда не видишь, куда стрелять, утащить с собой на ту сторону врага гораздо сложнее.

Пока я разбирался с одним, второй успел в меня выстрелить. Дважды. Одна пуля обожгла мне щеку, от второй я чудом увернулся, упав на бок и выстрелив в ответ.

Я попал, но не фатально – судя по тому, как неестественно мотнулось назад предплечье спеца, пуля наполовину оторвала ему левую руку в локте, разбив сустав. Противник зарычал – вряд ли от боли, скорее от бешенства, боль на секунду позже по мозгам шарахнет. Сейчас он ощутил лишь удар и то, что рука перестала работать. Пока рычал, третий раз выстрелил из своего «стечкина», но на этот раз мимо. А потом я промахнулся, хотя метил меж бровей, но из неудобного положения лежа пуля попала ниже.

Я видел, как в одну сторону отлетели два пальца, в другую – пистолет, но добить раненого уже не получилось: патроны кончились.

Отбросив в сторону бесполезный FN F2000, я поднялся на ноги и подошел к раненому. Надо же, целый полковник, судя по трем звездам на погонах. А так глянешь – обычный спец, судя по ширине плеч, мускулистой шее, тяжелому взгляду и тому, как он рванулся подобрать пистолет, несмотря на то, что одна рука висела плетью, а из кисти второй хлестала кровь.

Но я успел раньше, заехав с ноги по квадратной челюсти. Поднял «стечкина», щелчком выбил толстый оторванный палец, зажатый меж спусковым крючком и спусковой скобой, и направил пистолет на полковника.

– Погоди, – прохрипел тот. – Я полковник Геращенко. Если поможешь мне отобрать у Захарова его бесценную коллекцию артефактов и доставишь меня за кордон, гарантирую помилование по всем статьям…

Он явно хотел сказать что-то еще, но я его перебил:

– Интересное предложение, полковник, я, пожалуй, откажусь. Легкого пути тебе в Край вечной войны.

И нажал на спуск. Нельзя ни о чем договариваться с тем, кто мечтает тебя убить. Обязательно обманет и попытается убить снова. Впрочем, я не всегда следую этому правилу и могу вести переговоры с теми, кто стрелял в меня. Но никогда не веду их с теми, кто стрелял в моих друзей.

Полковник с пулей во лбу рухнул в кровавую грязь, я же, прихрамывая и держась за левую руку, направился к Фыфу…

Он лежал на спине, уставившись единственным глазом в чистое синее небо. И правда, редкость это зрелище в Зоне, когда тучи расходятся ненадолго и становится ясно, что не черная гранитная плита нависла над тобой, а просто судьба занесла тебя в на редкость поганое место.

Фыф был жив, несмотря на то, что в груди у него было четыре отверстия, кровь из которых обильно намочила простреленную одежду.

– Лучше все-таки ставить пси-защиту от пуль обеими лапами, – сказал я, подойдя ближе.

Большой и печальный глаз шама оторвался от неба и уставился на меня.

– Лучше, – тихо сказал Фыф. – Но тогда сейчас ты подыхал бы здесь, а не я.

– Меня не так-то просто убить, – хмыкнул я.

– Меня, получается, проще, – сказал Фыф – и закашлялся. Из отверстия под ключицей при этом вырвался небольшой кровавый фонтанчик.

– Тебе лучше молчать и не напрягаться, – произнес я, понимая, что несу чушь: независимо от того, напрягается он или нет, шаму осталось жить в лучшем случае несколько минут.

– Ты несешь чушь, и ты это знаешь, – прокашлявшись, сказал Фыф, не иначе, по своей дурной привычке прочитав мои мысли. – Слушай внимательно. В моем нагрудном кармане лежит прядь волос Рут, которую я срезал перед тем, как ее похоронить. Вон там, подальше, лежит фрагмент скальпа Насти, а в роще ты найдешь тела Данилы и Рудика.

– Я понял, – кивнул я.

– Ну, тогда остается пожелать тебе не сдохнуть, как мы все, потому что выглядишь ты хуже зомби, – усмехнулся шам.

И умер с этой усмешкой на губах.

– Спасибо, – прошептал я, чувствуя, как по моим щекам текут слезы. – Спасибо за все, друзья. Я не умру, обещаю. В том числе потому, что у меня есть еще одно важное дело. И я его сделаю, чего бы мне это ни стоило.

– Ты просишь слишком много, – покачал головой Захаров.

– Я знаю, – отозвался я.

– Ты хоть представляешь, сколько стоят пять матриц, не говоря уж о подготовительной работе и самом процессе?

– Знаю, – повторил я. – А еще я знаю, что эти пятеро спасли от уничтожения тебя, твой бункер и всю планету заодно.

– Просчитал избыточный диаметр ствола «смерть-лампы» и мощь усилителя луча? – хмыкнул академик.

– Да нет, – покачал я головой. – Я не настолько силен в технике, особенно – в технологиях «мусорщиков». Просто если бы все было не настолько плохо, ты б сейчас просто не стал со мной разговаривать о цене на пять матриц, а предложил что-то типа «выбирай кого-то одного и проваливай».

– Надо же, – удивился Захаров. – А я и не думал, что настолько предсказуем.

– Ты, конечно, редкостная сволочь, – сказал я. – Но в некоторых вопросах сволочь порядочная, которая умеет платить по счетам. Думаю, сейчас я прошу ровно столько, сколько ты можешь дать за свою жизнь, бункер, лабораторию и бесценную коллекцию артефактов, которая наверняка стоит больше, чем все твои матрицы.

– Про коллекцию тоже узнал, – с досадой в голосе произнес Захаров.

– Кое-что из своих сокровищ ты мне сам показывал однажды, – напомнил я. – Но, думаю, это было далеко не все. И да, насчет пяти матриц ты посчитал неправильно. Шестая для твоей дочери. Седьмая – для Кречетова.

– Сына вашего с Ариной оживить, случайно, не надо? – издевательским тоном произнес академик. – Ты, если что, не стесняйся, это ж мне раз плюнуть.

– Сына не надо, – сказал я. – Думаю, и я, и твоя дочь обойдемся как-нибудь без такого отпрыска. Только матриц понадобится не семь, а девять.

Академик от такой моей наглости аж опешил слегка. Я же, не обращая внимания на его изумленную физиономию, послал мысленную просьбу.

Ладонь разорвала боль, которая давно уже должна была стать привычной, но не в этот раз. Мне показалось, что мой нож сейчас оторвет мне кисть руки, настолько жестко он вышел из нее.

Понимаю.

С точки зрения моего ножа, я сейчас совершал предательство. Но по-другому я не мог. Делая добро кому-то, для кого-то другого ты совершаешь зло. Редко бывает по-другому.

Несмотря на боль, моя кисть осталась цела, и рана в ладони, как всегда, затянулась мгновенно. Сейчас я держал в руке свой нож с клинком цвета космоса. При этом сходство усиливалось тем, что на гладкой поверхности клинка мерцали отчетливо видимые звезды.

– В этом ноже заключены ками моего друга Виктора Савельева и его дочери, которых я убил, – сказал я. – Мне нужно, чтобы ты извлек их оттуда и тоже вернул к жизни.

Брови Захарова, поднятые кверху от удивления, медленно вернулись на прежнее место. Академик смотрел на мою «Бритву» и думал. Несколько секунд в лаборатории висела полная тишина, после чего Захаров задумчиво произнес:

– Ну ты же понимаешь – для того, чтобы попытаться извлечь из твоего ножа души убитых им людей, мне придется его физически уничтожить. И при этом я не гарантирую стопроцентного результата. Я современный ученый, а не средневековый алхимик, и не верю в суеверия типа переселения душ куда-либо.

– Однако, несмотря на это, ты готов попробовать, – сказал я.

– Конечно, – пожал плечами Захаров. – Ведь я ученый, который никогда не делал ничего подобного. Думаю, никто не делал, потому я готов рискнуть двумя матрицами ради такого эксперимента.

– Насчет «не делал» ты ошибаешься, – сказал я. – Но это не суть. Главное, что ты готов попробовать, и, объективно говоря, ты единственный, у кого это может получиться.