Черный день. Книги 1-8 (СИ) - Доронин Алексей Алексеевич

Но даже здесь, внизу, время работало против них. Даже при драконовской экономии им хватит пищи только до конца сентября. Их слишком много. Все эти дни население убежища росло почти непрерывно. Двадцать третьего августа почти две тысячи человек не по своей воле оказались под его негостеприимным кровом. Счастливчики — сразу после атаки двери бункера замкнулись на целые сутки. Можно было стучать, орать, рвать на себе волосы и биться головой о железные ворота — не откроют. Опасность. Людей начали пускать только вечером двадцать четвертого. Тогда пришло еще около полутора тысяч — на своих ногах, покинув подвалы близлежащих домов, погреба и прочие укрытия. Это были в основном те немногие, кто, услышав сирену, всей семьей отправились в безопасное место, а не отмахнулись от нее как от комариного писка — типичная реакция людей, выросших в мирное время. Тогда же началась спасательная операция, на которую было мобилизовано почти все мужское население убежища.

В ходе нее население бункера выросло еще почти на тысячу. Кроме того, целую неделю оно пополнялось за счет тех, кто внял призывам, переданным через громкоговорители, установленные добровольцами на близлежащих перекрестках.

Как узнал Демьянов от некоторых уцелевших, сигнал воздушной тревоги по радио все же был дан — за три минуты до ядерной атаки, прорвавшись отчаянным криком через шквал помех. Но кто его сегодня слушает, это радио? И что можно успеть за полтораста секунд? Разве что помолиться. Даже до подвала не добежишь, если будешь метаться, собирая деньги и документы. Это если поверишь — а большинство, как оказалось, даже не пошевелились.

Через восемь дней после катастрофы убежище стало домом почти для пяти тысяч человек. С этого момента его ворота навсегда захлопнулись для посторонних, впуская и выпуская только поисковые группы, снабжавшие его всем необходимым.

Почти все, что могло гореть, к вечеру второго дня уже выгорело. Город напоминал огромный погасший костер, исходящий дымом. Редкие уцелевшие деревья торчали голыми почерневшими палками, похожие на столбы. От деревянных домов остались только печные трубы. Искать там живых было бессмысленно.

Кое-где неровности рельефа сохранили строения нетронутыми — там взрывная волна прошла поверху, лишь крыши как корова языком слизнула. Но таких мест было мало, все ж таки здесь была Западносибирская низменность, а не горы.

Меньше всего досталось частному сектору, массивы которого тут и там врезались в хайтековские районы новостроек. В основном они состояли не из коттеджей, а из деревянных избушек, кондовая одноэтажная Россия. Оправившись от первого шока, обитатели таких домов теперь или нестройными колоннами растекались по окрестностям, или — были и такие — с упоением грабили магазины. Ведь милиция в прямом смысле испарилась. Им вряд ли была нужна помощь, они могли позаботиться о себе сами.

Лучше других сохранились двух­ и трехэтажные дома послевоенной постройки, особенно те из них, что стояли, закрытые со всех сторон более высокими собратьями.

Панельные многоэтажки хрущевской и брежневской постройки, из которых в основном и состоял район Академгородка, меньше пострадали от огня, но взрывная волна прошлась по ним катком. Воздвигнутые еще при царе Горохе, они на тридцать—пятьдесят лет превысили свой предполагаемый срок эксплуатации и теперь с чувством выполненного долга рассыпались под ударом воздушного тарана.

Новые высотки из кирпича­монолита и современных плит, построенные в конце прошлого и в начале нынешнего века, ждала та же судьба. Они были построены якобы по современной технологии, но левой ногой. Устойчивость была принесена в жертву высоте, а надежность — скорости возведения и прибыли. И они тоже рушились как карточные домики.

Там, под толщей железобетона и кирпича, стонали и умирали десятки тысяч людей. По логике вещей, туда и следовало бы направляться спасателям в первую очередь. Но такая логика ущербна. В экстремальной ситуации нужно руководствоваться не гуманизмом, а здравым смыслом. Помогать нужно тем, кому можно помочь.

Надо трезво оценивать свои силы, ничтожные по сравнению с масштабом катастрофы. Ведь на «обычных» спасательных работах, например, при землетрясении или оползне, на одного пострадавшего приходится несколько сотрудников МЧС и добровольных помощников.

А здесь картина была обратная. На одного человека, физически и морально готового откапывать других, приходилось двадцать погребенных под руинами. На одного врача, решившего помогать всем пострадавшим, а не только своим близким, — несколько десятков искалеченных, обожженных и облученных.

Это было дело, заранее обреченное на провал. У них не хватало ни техники, чтобы разбирать завалы, ни рабочих рук — даже когда из-за недостатка добровольцев майор распорядился выгнать всех здоровых мужчин на посменную, по полчаса, работу на поверхности, снабдив их самодельными дыхательными фильтрами и средствами защиты кожи.

С ними, кстати, вопрос особый. Кому не знакома по компьютерным играм такая прекрасная вещь, как «антирадиационный костюм»? Надел такой — и никакое излучение тебе не страшно. К сожалению, реальность далека от этой картинки. На самом деле средства защиты кожи, к примеру ОЗК — общевойсковой защитный комплект, не «защищают» от радиации, которая есть поток альфа-частиц, бета-частиц и гамма-излучения. Во всяком случае, защищают не лучше, чем обычная плотная одежда.

Единственное назначение данных комплектов — препятствовать попаданию внутрь убежища ядерных осадков, пыли, к которой «прилипли» альфа­ и бета-частицы. Их надо снимать перед дверью, как калоши. Если войти в них внутрь, то применение этих вещей теряет всякий смысл. Болотные сапоги, плащ-­дождевик с капюшоном вместе с ватно­марлевой повязкой также могли бы играть роль простейшего защитного комплекта. Но ничем не хуже будут и обычные мешки из плотного полиэтилена. Два на ноги, и еще один — на голову и туловище.

Итак, задача защитного комплекта — лишь сократить время действия радиации на человека. А для эффективной защиты от тех же гамма­лучей пришлось бы нацепить на себя свинцовый лист толщиной до семи сантиметров или двенадцатисантиметровый стальной. Естественно, даже культуристу не поднять такие «латы», больше похожие на танковую броню.

Если же предполагается повторное использование данных комплектов, то они подвергаются дезактивации — радиоактивная пыль тщательно удаляется с их поверхности проточной водой.

Именно радиоактивные осадки, кстати, и представляют собой наибольшую опасность, а вовсе не первичная радиация, выделяющаяся в момент взрыва. Последняя никого из уцелевших не должна беспокоить, ведь у современного ядерного оружия зона тотального уничтожения намного превышает область воздействия первичной радиации. Радиоактивная пыль опасна, потому что имеет неприятное свойство оседать на коже, слизистых оболочках, проникать в дыхательные пути. И если при попадании на кожу можно отделаться ожогом, то, оказавшись в человеческом теле вместе с пищей, водой или воздухом, радиоактивные вещества наносят человеку самый страшный вред, поражая клетки крови и костного мозга. Именно поэтому и нужно было каждую минуту помнить о санобработке всего и вся.

Самым ограниченным ресурсом для них стало время. Люди под завалами живут считанные дни, даже если у них есть воздух, а на дворе лето. Случаи, когда кого-то доставали через пару недель, — исключения для книги рекордов. Обычно через трое-четверо суток находят только трупы.

Тут было от чего прийти в отчаяние. Миллионы тонн бетона, а под ними тысячи пока еще живых человеческих тел, которые через несколько дней станут такой же мертвой материей. И помочь им нельзя.

Все свои усилия люди из убежища сосредоточили на разборе приземистых «сталинок». Там даже через пару суток оставалась надежда найти уцелевших.

Опасности подстерегали повсюду. За две ночи земля остыла, расплавленное жаром дорожное покрытие снова стало твердым, но кое­где еще тлели пожары. Откроешь не ту дверку — и пламя, получившее доступ к кислороду, вспыхнет с новой силой, а тебя превратит в хорошо прожаренный бифштекс. В первый же день работ так сгорели трое, причем не самые бестолковые и неопытные.