Илья Новак - Нашествие
Он догнал пыхтящего Якова возле киоска. Пока они были на площади, тот закрывал от взгляда подворотню, а теперь она стала видна. Машина стояла на том же месте, сбоку от нее торчали дергающиеся лошадиные ноги, во дворе позади кричали, рычали и тявкали. Яков бросился мимо автовозки, а Кирилл с ходу вскочил на нее, до предела натянув резиновый жгут, прыгнул на заднюю часть — и увидел сверху горбатую гиену. Тварь, поставив на голову Маруськи передние лапы, приникла пастью к ее горлу, рвала, разбрызгивая красное. Свистнул жгут, тяжелая гайка врезалась гиене в загривок, там хрустнуло, она взвыла — и тут же тесак прорубил ей спину.
Тварь свалилась на Маруську, которая глянула на агронома выпученным темным глазом — и, напоследок брыкнув ногами, издохла. Яков вырвал из спины гиены тесак и бросился дальше. Кирилл, спрыгнув, поспешил за ним, на ходу выуживая из кармана вторую гайку.
На краю небольшого дворика с перевернутым мусорным баком навзничь лежал человек в разорванной темно-синей форме ГИБДД. Рядом валялась палка, на конце пробитая большим гвоздем, к острому концу которого прилипли влажные клочья шерсти.
Яков, размахивая тесаком, наступал на двух гиен с окровавленными мордами, они пятились и рычали, скаля кривые клыки. Кир выстрелил на бегу, гайка стукнула в асфальт перед гиеной, срикошетив, ударила ее по лапе. Тварь взвизгнула, вторая хрипло залаяла. Выхватив катану, Кирилл бросился к ним, Яков прыгнул вперед, замахиваясь — твари разом повернулись и рванулись прочь. Одна поджимала лапу.
Когда они исчезли на другой стороне двора, Яков склонился над раненым. Кирилл, ощутив, что штаны сзади мокрые, стащил рюкзак со спины, положил на асфальт и присел над ним. Еще в доме бабки Пани он вытащил оттуда крабовые палочки, которые они с Яковом сразу съели, чтоб не испортились, и бутыли с водой. Заново наполнив их другой, из колодца, Кир две бутыли положил в автовозку, а одну спрятал обратно в рюкзак, и вот теперь она лопнула. Хорошо еще, что лежала в боковом отделении, а не возле лэптопа. Кир достал ее, свинтив пробку, сделал несколько глотков и швырнул бутыль в мусор.
— Откуда этот ошейник? — спросил Яков Афанасьевич у милиционера.
Сунув катану в ножны, Кирилл выпрямился и шагнул к ним. Милиционер лежал неподвижно, только сжатая в кулак левая рука раз за разом била по асфальту. Лицо, шею, на которой был большой кожаный ошейник, грудь и живот его заливала кровь. Яков сидел рядом, прямо в темно-красной луже, растекающейся из-под милиционера, просунув ладонь под его затылок, и заглядывал ему в лицо. Крови было много, просто очень много. У Кирилла закружилась голова, он начал сглатывать, чтобы не стошнило, пошире расставил ноги, но не отводил взгляд от тела. Не потому, что хотел быть мужественным, а из практических соображений: скорее всего, в ближайшее время кровь и умирающих людей он будет видеть часто, значит, надо привыкнуть к этому зрелищу, приучить к нему сознание. Почему люди боятся подобных картин? Да потому, что они грубо, резко напоминают о том, что тело твое — просто мясистый бурдюк с кровью, что ты и сам смертен, очень смертен, что лишить тебя жизни совсем несложно. А теперь смерти вокруг будет много, пора привыкать. Поэтому он смотрел, не отворачивался, часто сглатывал и дышал носом, сцепив зубы.
— Откуда этот ошейник, браток? — повторил Яков.
— Я в похоронной команде… — вдруг отчетливо и громко произнес милиционер.
— В какой команде? — Яков приподнял голову умирающего. — О чем ты?
Кир присел с другой стороны от тела, но подальше, чтобы не мазаться в крови. Пошарив по карманам, нашел сигареты.
— Они нас согнали… — теперь милиционер хрипел, и понять его стало труднее. С каждым словом он бил по асфальту кулаком. — Как дым, сизый такой… тяжелый, у земли… Два этажа накрывает, три… Вниз сочится. Потом с верхних… Нас… Всех, кто там… Свозить тела…
— Ошейник надели варханы? — спросил Кирилл и, сообразив, что умирающий вряд ли знает это слово, добавил: — Эти, которые на город напали?
— Они базу ОМОНа накрыли! — вдруг выкрикнул милиционер. — Четыре цистерны, с разных… разных сторон. Пустили, там все… Мечутся… Сколько трупов, боже мой, сколько трупов! Мы их стаскивали потом…
Он смолк. Бьющая по асфальту рука замерла. Яков нагнулся ниже, заглядывая в лицо, прижал пальцы к шее. Встал, забыв тесак на асфальте, и пошел в подворотню, сильно сутулясь. Руки безвольно покачивались, как у пьяного. Кирилл подобрал тесак, застегнул рюкзак, взял его за лямку и, волоча за собой, направился следом. Агроном, глядя в стену, отвязывал труп лошади от автовозки, рвал ремешок непослушными пальцами. Кир надел рюкзак, снова достал пачку сигарет, вытащил две, прикурил, одну сунул в зубы Якову. Тот повернулся, кивнул. Сигарета свисала между губ, почти касаясь пухлого розового подбородка.
— Что ты видел на вокзале? — спросил Кирилл.
Агроном будто проснулся. Вскинул голову, сигарета дернулась, он судорожно затянулся, ноздрями выпустил дым. Вытащил сигарету изо рта и сказал:
— Груда костей. Большая груда обгоревших костей посреди зала. Очень большая.
Кирилл затянулся несколько раз подряд. Тесак он положил на бортик, Яков взял оружие, вытер кровь о пакет с травой и сунул тесак в чехол. Сбросив мусорные пакеты на асфальт, полез на машину.
— Человеческих костей? — спросил Кирилл.
— Конечно, — казалось, Яков Афанасьевич удивился этому вопросу. — Чьих еще? Тела стащили на вокзал и сожгли. Давай сюда, сейчас поедем.
Кир, забираясь на автовозку, мотнул головой в сторону двора.
— Этот про похоронные команды говорил. А возле торгового центра, ну, где машины горели на перекрестке, я вроде видел одного вархана с таким коробом на спине… В играх с похожими огнеметчики ходят.
— В каких играх?
— Компьютерных.
— Понятно, — сказал Яков Афанасьевич, заводя мотор. — Они обеззараживают город.
— Что? — не понял Кирилл, но агроном не ответил.
Когда автовозка выкатила из подворотни, Яков повел ее по самому краю вокзальной площади. Кир, увидев необычно длинную и широкую антенну над крышами домов в стороне, выпрямился и приложил руку козырьком ко лбу.
Нет, конечно, это была не антенна. На вершине длинной треноги посверкивал красно-желтый огонь, он то угасал, то вспыхивал опять. Торчала эта штука на крыше высотного здания далеко от площади. Вспышки были разной длины и повторялись с разными промежутками — явно какой-то код.
Кирилл повернулся кругом, но других сигнальных вышек не заметил. Он снова опустился на лавку и тронул за плечо Якова, сидящего на передке телеги.
— Ты как, Афанасьевич?
Тот, не оборачиваясь, кивнул. Кир спросил:
— Куда едем?
— В одно тихое место прямо за вокзалом.
— Что еще за место? У меня квартира на Вернадского, может, туда?
— Нет, мое место лучше. Там мой друг старинный сторожем работает. И живет, считай, там же. Он нас приютит. И поможет нам.
— В чем поможет?
— Лэптоп твой найти. Я примерно представляю, как его добыть, если машинка еще там, где ты описал.
— Да как ты можешь это себе представлять? — спросил Кирилл, снова закуривая. — Ты же агроном.
Яков Афанасьевич, обернувшись, глянул на него странно и сказал:
— Сейчас вопрос в другом. Сейчас нам надо пристанище себе найти, вот туда и едем.
— Это если твой друг жив, — возразил Кирилл, думая про груду обгоревших костей посреди зала Савеловского вокзала.
— Леша-то… — протянул Яков. — Ну, Леша, думаю, жив.
* * *
На фоне зеленого неба даже самые привычные постройки выглядели таинственно и немного угрожающе, будто попали в обыденную реальность из страшной сказки.
Игорь, Багрянец и Хорек лежали в ресторанном зале, возле обрушившейся парадной стены, выглядывая из-за кучи битых кирпичей. Мотель был прямо впереди, перед ним — стоянка, на стоянке несколько шатров. В окнах мотеля иногда мелькали силуэты серых. Во дворе их тоже хватало. Звенел большой точильный круг на треноге; босой чужак в одних штанах точил клинки, варханы то и дело подходили к нему, приносили новые и забирали наточенные. Кто-то чистил оружие, двое серых копались в моторе тачанки, который вытащили из нее и поставили на раскладную станину. Горел костер, над ним на вертеле висела освежеванная туша теленка без головы и ног.
Вокруг стоянки дугой тянулся ряд темных щитов высотой по грудь. В некоторых местах их не было, там стояли тачанки, а возле правого угла мотеля — броневик. Из квадратной башенки с откинутым люком торчал ствол пушки.
На крыше мотеля прохаживался часовой, а в центре ее высилась тренога, на которой поблескивал серебром большой металлический короб со сдвинутыми шторками в обращенной к ресторану плоскости.
— Щиты из кожи кажись, а? — пробормотал Багрянец. — Видишь, капитан?
