Дмитрий Григорьев - Кровь, или 72 часа
Встав ни свет ни заря, он уже надраил все латы, и они теперь висели в глубине мастерской, маня своим блеском. Клауд не любил вспоминать о той услуге, которую много лет назад оказал Отто, упокой Господь его душу, и переключился на болтовню стражников.
Когда последний из них удалился, побрякивая средневековой амуницией, оружейник с наслаждением водрузил на себя доспехи. Гордый собой, он вышел из стен мрачного замка и направился к мосту, где солнце могло без помех играть на его начищенных до зеркального блеска латах. Там он стал важно расхаживать перед зеваками, сбежавшимися поглазеть на невиданное пиршество. Сквозь узкую щель шлема Клауд не сразу заметил огромную матерую волчицу. Она сидела на краю моста и щерилась, отпугивая зевак от спящего в ее ногах волчонка. С огромных клыков на деревянный настил капала кровь.
«Откуда они взялись посреди праздника?!» — защищенный доспехами латник смело направился к волчице.
Хорошо примерившись, он что было сил пнул дикую тварь остроносым сапогом. Закованная в металл нога легко распорола призрак и, не найдя препятствия, взмыла вверх. Потеряв равновесие, средневековый рыцарь с громким лязгом рухнул на край моста. В глазах потемнело. Ноги повисли надо рвом. Латник с трудом приподнялся на локтях. Гладкая поверхность панциря на спине предательски скрипнула и заскользила вперед. Раздался громкий всплеск, и в глазах снова потемнело.
Невыносимый смрад, проникший сквозь отверстия в шлеме, привел Клауда в чувство. Он с отвращением осознал, что завяз по грудь в трясине, заполнявшей ров. В той самой трясине, куда веками сливали помои и опорожняли ушаты из отхожих мест.
«Ну и хорошо, что трясина! — решил он. — В воде уже давно утонул бы! Но что это?!» — Клауд почувствовал, что медленно погружается в зловонную топь. На мосту столпились зеваки.
— Пропустите, пропустите! — прибежал кучер со сломанной оглоблей в руках.
Он встал на колени и протянул оглоблю тонущему. Оружейник сумел высвободить из трясины правую руку, но жесткие доспехи не дали ему ухватиться за спасительную жердь. Он уже чувствовал подступающую к губам смердящую жижу, но громоздкий шлем не давал выше задрать голову. В расширенных от ужаса глазах наблюдавших за ним Клауд читал свой приговор. Вокруг него хлопали вязкие пузыри выходившего из-под доспехов воздуха. Один из них надулся до невероятных размеров и долго не лопался, словно дразня его. Грязь стекала с тонкой поверхности мутного шара, и тот постепенно становился прозрачным. Внутри пузыря проступили знакомые черты. Он с ужасом узнал Сидонию. Она тянула к оружейнику трепетные губы и шептала:
— Ну, поцелуй же свою любовь! Ведь ты объявил меня своей полюбовницей перед Богом и людьми. Не так ли?!
Зачарованный ее мягким шепотом, Клауд послушно разомкнул дрожащие уста, чтобы принять ее поцелуй, но вместо тепла прекрасных губ ощутил ледяной холод вонючей жижи, хлынувшей в рот. Видение зловеще расхохоталось, сотрясая тонкие стенки прозрачного шара. Пузырь не выдержал и лопнул. Клауд не услышал его хлопка: его уши уже были залиты трясиной.
Народ наверху суетился, не зная, как помочь тонущему. Самые любопытные пытались протиснуться вперед, чтобы получше рассмотреть торчащую из трясины голову оружейника с поднятой рукой. И лишь помощница кухарки скучала неподалеку, подавляя набежавшую зевоту. Она даже не шелохнулась, когда мимо пропыхтели два стражника в тяжелых доспехах. Разогнав зевак, один из них сразу же удачно зацепил латника под мышкой длинной алебардой. Это на какое-то мгновение остановило погружение. Но тут на ловкого стражника напала тягучая сонливость. Алебарда стала погружаться в трясину вслед за оружейником. Стражник хотел выпустить ее, но пальцы не слушались и, казалось, срослись с древком. Он взывал о помощи! Однако то, что казалось ему криком, было лишь беззвучным шевелением онемевших губ. Никто не обращал на него внимания. Все смотрели на исчезающую в трясине голову, и только помощница кухарки не сводила с застывшего стражника глаз. Их взгляды встретились.
— Спаси меня! — еле слышно прошептал он непослушными губами.
Девушка слабо улыбнулась и едва покачала головой.
«Где я видел эту глупую улыбку и такой же рассеянный взгляд?» — подумал стражник, позабыв о тянущей вниз алебарде.
Помощница кухарки беззвучно шевелила губами, отчетливо проговаривая слова.
«Спаси меня! — прочитал он по ним. — Она что, дразнится?! О-о-о, нет! — он вспомнил: „Точно так же меня молила о спасении одурманенная черной ворожеей любовница Эрнеста в охотничьем домике герцога!“»
— Сидония-я-я! — проорал он прорезавшимся вдруг голосом, падая вслед за алебардой, которую так и не сумел выпустить из одеревеневших рук.
К счастью, его последние минуты не были так ужасны, как Клауда. Войдя в трясину головой, он долго не мучился.
Прибежавший на шум герцог истерически орал:
— Идиоты, спасайте доспехи! Им же цены нет!
— Еще двое, мамочка! — прошептала Венди и незаметно ускользнула на кухню.
— Малыш! Ты не представляешь, что произошло! — заскочил за ней Дерек. — Нас с дядей вызвали на мост!
— Беги, любимый. Мы тебя догоним! — тихо ответила она, не выпуская из рук кошку.
После ухода Дерека она смогла без помех изучить кошачьи глаза, как учила мама в далеком детстве…
* * *Ника начала ворочаться. Сквозь ускользающий сон она увидела себя маленькой девочкой на лесной поляне. Какая-то тетенька учила ее, как искать черную энергию. Женщина достала из корзины кошку и протянула ей.
— Коснись носом ее уха, — услышала Ника. — Не бойся, дочка, она тебя не обидит!
«Почему она назвала меня дочкой?!»
Коснувшись мохнатого уха, девочка поморщила нос от желания чихнуть, кошка нежно замурлыкала. Только сейчас Ника заметила, что на поляне удивительно легко дышится. Свежий лесной ветерок кружил среди высоких сосен, прозрачный воздух с запахом моря легко наполнял грудь. Она никогда не думала, что можно вот так дышать, ни чуточки не напрягаясь.
«Зачем же взрослеть, чтобы задыхаться?» — хотела спросить она эту милую женщину.
Но все вдруг закружилось в стремительном водовороте: и женщина, и кошка, и поляна, и сосны. Неведомая сила оторвала девочку от земли и понесла куда-то вверх. Деревья стали стремительно удаляться, а вместе с ними и удивительный воздух. Вот лес уже превратился в сплошную зеленую круговерть с голубым венчиком моря по краям.
— Не отпускайте меня! — беззвучно кричала она и тянулась к исчезающему круговороту. — Я остаюсь с вами! — И слезы будущих мучений заструились по ее щекам…
Ника очнулась и увидела, что лежит на плече у мужа, уткнувшись влажным от слез носом в его мохнатую бородку. Она не сразу поняла, где находится, и лишь спустя какое-то время сообразила, что лежит в собственной постели.
«Как я сюда попала? Когда Диня успел меня переодеть и принести наверх?»
Услышав, что она заворочалась, муж проснулся:
— Как ты себя чувствуешь, наркоша?
— А куда делась черная кошка?
— Какая кошка? Да вы, ваше благородие, нарезались! — улыбнулся он.
Ника долго смотрела на него широченными зрачками. Он мог поклясться, что слышит, как ворочаются мысли в ее одурманенной головке.
— Наверное, приснилось, — после долгой паузы пробормотала она и, упав на подушку, отключилась.
Денис поправил грелку у нее на пояснице и нежно накрыл одеялом. Он еще долго лежал, прислушиваясь к ее дыханию, и не заметил, как заснул.
Глава 8. Выход в люди
Уронив голову на подушку жены, муж пациентки тринадцатого бокса пребывал в тревожном забытье. Медсестра с большими шприцами на подносе никак не могла протиснуться к изголовью пациентки.
— Время ужина, — растолкала она мужчину и виновато улыбнулась.
— Да, конечно, — Денис вскочил, освобождая ей место.
Массируя себе виски, он смотрел, как медсестра подсоединила к желудочному зонду шприц и стала медленно выдавливать его содержимое. Когда все шприцы были опорожнены, она промыла зонд питьевой водой. В этот раз врачи увеличили количество жидкости, чтобы помочь организму бороться с жаром естественным путем.
* * *Ника долго не могла привыкнуть к чувству переполненного желудка. По рекомендации нефролога она начала вливать в себя по три литра травяного чая в день. Избыток воды неприятно распирал не привыкший к таким нагрузкам желудок.
— Уж лучше недолго побыть Водяным, с громко булькающим брюшком, чем мучаться с почечной коликой! — подбадривал ее Денис. — А желудок скоро под тебя подстроится. Такие уж у него анатомо-физиологические особенности — подстраиваться под гастрономические привычки хозяина.
