Александр Маркьянов - У кладезя бездны. Часть 3
Как только отзвучало последнее «аминь» — барон первым направился к выходу. Шел твердо ступая по каменным плитам пола церкви, словно бросая вызов всем присутствующим и даже самому Господу…
На улице — сопровождавший его Лука приблизился — как раз в тот момент, когда старый барон усаживался в машину…
— Отец… — сказал он, явно смущаясь — если русского теперь нет, можно я…
Прорвало — обернувшись, барон хлестнул его наотмашь по щеке.
— Инфамита! — сказал он — иногда я думаю, что ты не мой сын, Лука и не брат остальным. Кто научил тебя такой мерзости!? Откуда в твоей голове взялись столь мерзкие помыслы…
Все это — произошло на глазах выходящих из церквушки людей, застывших в изумлении. В Италии было не принято бить детей.
Лука в ужасе отшатнулся. Барон сел в машину…
— Домой! — приказал он водителю.
Лука — поспешил к сопровождающей машине, где спешно потеснились, чтобы дать ему место. Вот теперь — он до конца понял, что произошло нечто страшное, непоправимое. Все-таки он был просто недалеким, сильным и верным малым, в умении предсказывать последствия тех или иных действий до дона мафии ему было далеко.
Собственно говоря, все шло по плану. Нечто подобное я предполагал: Италия есть Италия, а Сицилия есть Сицилия. Если мои предположения верны — барон ди Адрано просто обязан был сдать меня. Деньги. Все — из-за денег. Барон зарабатывал на жизнь тем, что прокручивал государственные деньги в наркоторговле, затем размещал прибыли в реальном секторе экономики. Он не мог обходиться без помощи банков, точнее — коррумпированной и находящейся под влиянием Ватикана части банковской системы, включая Банк Ватикана и Банка ди Рома. Эти банки знали про барона все, в любой момент они могли доказать, что состояние барона нажито преступным путем и подлежит конфискации. Банкиры держали его за глотку и диктовали условия: Ватикан мог потребовать передать меня его представителям — и барон обязан был выполнить условия, если не хотел оказаться в тюрьме и пустить сыновей по миру. Мне сейчас — нужно было просто выжить.
Круговая порука. Ее не возьмешь с наскока, никого в этой системе не разговоришь и не запугаешь, у каждого — на кону жизнь. Для того, чтобы разрушить систему — надо поставить на кон жизнь свою…
Сейчас!
В обгонявшем нас фургоне открылась боковая дверца — и человек в маске открыл огонь из ручного пулемета по головной машине, прямо по салону метров с двух. Пулемет был с глушителем, все происходило как на экране телевизора с выключенным звуком. Водитель машины — чуть поддал боком уже неуправляемую Альфу, она резко приняла в обратную сторону, ударилась об отбойник, потом, как и предписывают законы физики, резко клюнула в другую сторону, уже неуправляемые передние колеса вывернуло еще сильнее, машина перевернулась и закувыркалась на дороге, рассыпая искры и обломки стекла. Водитель второй Альфы — которая везла нас — резко затормозил и одновременно с этим — раздались выстрелы сзади. Рядом с нами — резко затормозил спортивный, черно-белый Абарт, из него выскочили двое, с оружием. В нашей машине осыпалось одновременно лобовое и левое переднее боковое стекла, кровь водителя брызнула из простреленной голове — и в замкнутом пространстве машины оглушительно грохнула светошумовая граната. Я уже успел убрать голову, пригнулся… но все равно, громыхнуло так, что в ушах зазвенело…
Убитый посланник Ватикана навалился на меня, потекла кровь… горячая и мерзкая жидкость. Как и все в специальных подразделениях ВМФ, готовившихся к абордажным боям на кораблях и захвату ракетных хранилищ британских военно-морских баз — я прошел полный курс обучения, чтобы быть готовым к подобному. Нас запирали в комнате без средств защиты и бросали светошумовые — после чего мы еще несколько дней разговаривали на повышенных тонах. Нам пускали слезоточивый газ в тир во время учебных стрельб. Мы сидели среди манекенов на линии огня — в то время как наши товарищи выполняли учебную задачу по штурму и зачистке помещений. Но единственно, к чему так и невозможно привыкнуть — это к крови. Человеческой крови. Можно забить сколько угодно свиней, можно вскрыть сколько угодно трупов — но к человеческой крови ты не привыкнешь никогда. Видимо, это и есть человеческое, то, без чего человека не существует…
Застреленного посланца Ватикана вытащили из машины и бросили на дорогу, затем из салона рывком вытащили меня. На обочине — догорала третья Альфа, она пылала вся, ярким, почти белым пламенем, ни одного целого стекла не осталось, пламенем был объят весь салон — очевидно, ее убрали выстрелив из гранатомета небольшого калибра термобарическим зарядом. Живых после такого — не остается…
Машины — с визгом тормозили, объезжали место кровавой разборки. Вмешиваться никто не хотел — долгие годы господства мафии на острове отучили раз и навсегда вмешиваться в чужие дела. Вдалеке — выли сирены «Полиции Страдале» — хотя когда она прибудет тоже неизвестно. Местные полицейские отлично понимали, что за те деньги, какие им платят, рисковать собственной жизнью нет никакого смысла, и приезжали только для того, чтобы констатировать факт.
— Вы в порядке?
Над автострадой — несло гарью.
— Да…
Фургончик — резко сдал назад и остановился рядом с нами
— Уходим!
— Разворачивай назад! — сказал я — давай обратно в Корлеоне!
Водитель — без лишних слов резко, почти на месте, развернул машину на сто восемьдесят…
Пришел момент истины…
Ехали быстро. Шофер, уловив, что барон находится в дурном настроении — неосознанно прижимал педаль газа, стараясь как можно быстрее доставить барона обратно в дом. Даже шофер — чувствовал, что произошло что-то неладное, и хотел быть как можно дальше от этого…
Машина сопровождения — старалась не отставать. В ней — вместо четверых громил, как обычно — были пятеро, считая Луку младшего сына барона. Этого было более чем достаточно — в конце концов, это была Сицилия, были земли барона, и тому, кто собирался напасть на барона ди Адрано, следовало заранее выкопать не одну могилу, а несколько — для всей своей семьи…
Очень быстро — нос машины барона уперся в корму грузовичка, с высокой крышей, белого. Дорога была узкая, скверная, обогнать фургончик было практически невозможно — а этот долбанный идиот пер по середине дороги, как это делают неопытные, незнакомые с этой дорогой водители, стремящиеся оставить как можно больше пространства для маневра. Вероятно, он не смотрел и в зеркала заднего вида — иначе бы заметил мигающую фарами Альфу, требующую освободить дорогу…
В другое время — водитель смело бы нажал на клаксон, требуя от этого идиота убраться нахрен с дороги. Но сейчас — он поопасался сделать даже это, поопасался вызвать взрыв гнева сидящего на заднем сидении барона. Сжимая руль, он цедил сквозь зубы ругательства, посылая на голову этого pazzo все проклятья, какие только знал…
Внезапно — фургон начал сдавать в сторону и притормаживать — очевидно, идиот удосужился-таки посмотреть в зеркало заднего вида и понял, кому он только что загородил дорогу. Испугался, козел…
— Давай… — процедил сквозь зубы водитель.
Фургон сместился еще левее.
Выскочив правой половиной на подсыпанную гравием обочину — Альфа пошла на обгон…
Фургон — резко сместился вправо, как только головная Альфа обогнала его. Открылась задняя дверь и на машину охраны — глянули два автоматных ствола. Через долю секунды — на их срезах забилось, запульсировало блеклое, почти невидимое пламя…
Во время поездки — барон почувствовал себя еще мерзее…
Он наказал сына за свой грех — и теперь не мог простить себе еще и это. Да… Лука предложил infamita, спросив у отца разрешения позабавиться с женщиной русского… но разве он не совершил только что еще больший грех — грех предательства? И разве не ясно в таком случае — в кого пошел Лука — да в него самого и пошел. Яблоко от яблони недалеко падает. Отец — предатель, каким может быть его сын? Это Адриано… Марио… вот они скорее не в него, они даже не навещают его. Они учились в Германии, в Швейцарии, Адриано банковскому делу, Марио строительству… они сидят в роскошных кабинетах в Палермо, советуются не с consiglieri, а с адвокатами, состоят в Христианско-демократической партии, Марио даже в депутаты хотел баллотироваться. Это они пошли не в него… они больше немцы и швейцарцы, чем сицилийцы, они бросили родного отца и даже не навестят его лишний раз. Наверное, они стыдятся его… да, стыдятся. Ведь все всё знают — кто есть кто и кто как нажил свой капитал. Они стыдятся своего отца и того, как он обеспечил семью, как он нажил свои деньги. А Лука… пусть он небольшого ума… чем пошел в мать, а не в него самого… но он сильный и верный, он всегда оставался с ним, оставался с отцом. Он никогда не стыдился ни его, ни своего происхождения, не чурался никакой работы — и даже на то, чтобы сотворить мерзость, все же спросил разрешения отца, мог ведь сделать без спроса — но не сделал.
