Павел Балашов - Беспамятный
— А должно? — фыркнул я. — Док, ты нас познакомил. Прекрасно понимая, кто из нас кем является. Ты прекрасно знал, зачем мне нужен Вик. И что сейчас тебя смущает?
— Меня? Смущает? Да особо ничего, не считая, что я только что наслушался на десяток уголовных дел! — всплеснул руками Анри-Жак.
— Ах ты, старый плут, — захохотал наемник. — Это ты с чего вдруг решил святошу разыграть-то перед нами? Совесть, совесть старого лепилу грызть начала, что ли?
— У меня? Совесть? — фыркнул Марат. — Не смеши меня, приставка к автомату, мои старческие сосуды не вынесут перенапряжения, вызванного повышением давления от смеха.
— Ну вот, — констатировал Вик. — Начались фирменные маратовские прибеднения, жалобы на тяжкую судьбину и нелегкие испытания. Сейчас, Игорь, нам скорее всего еще споют жалобную песнь про то, что его совесть и так достаточно запятнана общением с асоциальными типами вроде нас…
— А что, вы теперь лапочки и Мистеры Хорошие Парни оба? — приподнял бровь доктор. — Или мою карму общение с вами не пятнает?
— Доктор, как вы можете так о нас подумать, — я «включил сущего ангела». — Виктор — консультант по сложным вопросам внеюридического характера, я — уволенный правоохранитель и вообще инвалид, как же мы можем испортить вашу карму?
Марат не выдержал, расхохотался. Вик держался секунд пятнадцать, но потом тоже присоединился. Я сохранял невозмутимое выражение лица, но сил у меня на это оставалось все меньше и меньше.
— Ладно, пошутили — и будет, — подвел черту Анри-Жак. — Парни, если вы все обсудили, то выключайте глушилку, а то она чем дольше работает, тем больше внимания привлекает. Давайте с этим завязывать.
— Как скажешь, док, — согласился «дикий гусь», опять вытащил магазин из «Widowmaker»-а, и добился от своей хитрой техники очередного «пик-пиу».
— Вот и славно, — кивнул доктор. — Теперь же предлагаю выпить.
— Я за, — кивнул я, — а то в горле пересохло, прямо вот аж жуть.
— Алкоголь вредно влияет на кору головного мозга, — парировал Марат. — Но сегодня, в виде исключения, тебе можно сто капель, я полагаю.
— Спасибо, док, — заявил я ему в ответ с самым серьезным выражением лица, — разрешили.
— Пока вы препираетесь, я, пожалуй, выпью, — Вик тем временем встал, добрался до докторского бара и налил себе примерно с треть стакана виски.
Марат налил мне на два пальца, себе так же и поднял стакан над головой:
— Предлагаю тост — за хороших людей. Нас так мало осталось!
— Поддерживаю, — буркнул солдат удачи.
— Угу, — кивнул я.
На том и порешили, и разговор перетек в пьянку. Не то чтобы совсем суровую, так, бутылку на троих усидели, после чего Вик откланялся, сославшись на необходимость готовиться к поездке. Док проводил его, потом вернулся, добыл из хьюмидора сигару, и гостиную его дома заволокло дымом. И знаете, мне почему-то вдруг стало легко. Совсем легко, словно не висит над головой дамокловым мечом эта проблема с Шухером. Словно не за сотню световых я от родного дома, словно нет у меня ощущения, что я — загонный приз, и до сих пор все хорошо. Глупо, понимаю, но, наверное, я просто устал. Устал скакать по галактике, устал драться и уворачиваться, менять личины и документы. И чертовски хочется вот так, сидеть с другом у камина, курить сигары, попивая неплохой вискарь, и никуда больше не лететь.
— Синдром хронической усталости, — прокомментировал Анри-Жак, словно прочитал мои мысли или я проговорился, того не заметив.
— Что именно? — я поднял бровь.
— Вот это твое выражение лица, словно ты только что сел, выдохнул и вдруг понял, насколько тебя все задолбало.
— Что, прям на лице написано?
— Если немного тебя знать, то да. Птиц, ты хороший актер только до тех пор, пока делаешь дело. В быту — не получается, наверное поэтому и развелся.
— Я? Развелся? — Вот еще новости…
— Так и не вспомнил? Да, ты был женат, Игорь. Не очень долго, года три, но был.
— Не помню — значит не было, — возразил я, хотя по спине пробежал неприятный холодок.
— Скажешь это очередным убийцам, посланным за твоей головой, — усмехнулся Марат.
— И скажу. И добавлю к доброму слову внушительную порцию плазмы. Потому как плазмой и добрым словом можно добиться куда большего, чем просто добрым словом.
— Убедил, — поднял руки док. — По мне плазмой не надо!
Я расхохотался, он кивнул.
— Вот видишь. А это самое базовое, примитивное владение своими эмоциями. Ты не в бою и не чувствуешь себя в опасности, ты расслабился — и все твои маски полетели к черту. Ты плохой актер в быту, Игорь. Впрочем, наверное, именно этим ты к себе людей и располагаешь. Тем, что со своими ты до болезненности искренен.
— Ни фига себе, — я был изумлен до глубины души.
— Вот именно, «ни фига себе», открытая и эмоциональная банальная реакция. Могу спорить, если бы я был твоим врагом, я бы из тебя и улыбки не смог вытянуть, — прокомментировал док, после чего резко осек разговор. — Иди-ка ты под бок к своему мастер-технику. А то оставил женщину одну на гигантской кровати и считаешь, что все в порядке. Иди, Птиц, иди. Дай мне спокойно подумать.
— Спокойной ночи, — буркнул я, поднимаясь по лестнице. За окном из-за далеких гор вставало местное светило.
— Скорее доброго утра, — парировал врач. — Вали, вали.
Глава 17
СЛИШКОМ МНОГО ДЛЯ АТОСА,
СЛИШКОМ МАЛО ДЛЯ ГРАФА
Мне никогда не спится спокойно.
Безымянный покойникКогда я проснулся, солнце светило вовсю. Таймер в коммуникаторе подсказал, что я проспал пять часов, и сейчас что-то вроде одиннадцати утра. Рядом со мной, на белоснежной простыни, свернулась клубочком мисс Сейли, намотав на себя легкое одеяло, словно кокон. Я не хотел ее будить, поэтому тихо, плавными движениями сполз с кровати, оделся и, стараясь не шуметь, вышел.
Спустился вниз по лестнице, я нашел в гостиной дока. Марат был мрачен и сидел, уткнувшись в терминал интерстара. Я поздоровался, он молча указал мне на кофейник. Предположив, что это одновременно и сигнал угощаться, и просьба налить ему, я забрал пустую чашку, стоявшую перед терминалом доктора. Он кивнул, и я мысленно поставил себе «зачет за понимание». Налил кофе, себе и Анри-Жаку, поставил его чашку перед ним и устроился на диване.
Доктор «отсутствовал в реальности» еще минут десять. Я все это время прихлебывал маленькими глоточками свой напиток и изучал взглядом гостиную. Картин и статуй мой друг в гостиной не держал, против традиций. Хотя… Что такое традиция? Всего лишь набор правил и заскоков, так или иначе принятых в том или ином обществе. Где-то на уровне закона, где-то на уровне негласной договоренности, где-то на уровне религиозных запретов и предписаний. Ничего удивительного в том, что традиции регулярно находили себе поклонников и ненавистников во всех обществах, во все времена.
— О чем задумался, — поинтересовался у меня доктор.
— О вечном — о традициях, — усмехнулся я.
— Забавная тема для размышлений в полдень, — кивнул Марат с совершенно серьезным видом.
— Не без того, не без того. А ты о чем задумался, с таким серьезным лицом раскапывая интерстар?
— Да есть пара вопросов, не дающих покоя медицинскому уму. Все про твою амнезию. Никак не могу понять, что с тобой делать, как спровоцировать восстановление нейронных связей. Хирургически слишком тонко, боюсь я, Игорь. Вот и ищу опыты более удачливых моих коллег, чтобы не испортить свою предыдущую работу.
— Мда уж, не хотелось бы, — я кивнул с самым серьезным видом.
— Не поверишь, Соловьев, мне бы тоже не хотелось, — всплеснул руками Анри-Жак.
— Поверю, отчего же. Жить-то хочется, док, еще как хочется. И все-таки ты русский, а никакой не француз. Слишком ты легко употребляешь русские идиомы. И устойчивые, традиционные так сказать, русские выражения. Не похоже на француза, Анри, так сказать, Жак.
— Вот опять все сначала! — док воздел очи горе. — Ну когда ты угомонишься, Птичка? Я ж тебе, дураку амнезийному, уже все объяснял! Я вырос на Волге, среди вас, уродов моральных! С вами, алкашами, вырос, у меня русский — второй родной. Я билингв, понимаешь?
— Анри… Или правильней — Андрей? Ни один француз, среди кого бы он ни вырос, не сможет с таким чувством называть русских алкашами и моральными уродами. Хотя бы потому, что проникнуться такими эмоциями просто не смог бы. Это из души, от боли, понимаешь? — я прищурился, разглядывая дока.
— Дурак ты, Птиц, вот как есть дурак. И алкаш, что характерно. И урод моральный, русский такой, никуда не денешь. А ты исключительно отказываешь мне, французишке, в праве любить вас всей душой? И, как следствие, в праве вас понимать и за вас переживать? — док откинулся в кресле, по лицу его начала расплываться довольная улыбка кота, обожравшегося хозяйской сметаны.
