Дмитрий Матяш - АТРИум
Их было около десяти-двенадцати человек, но, судя по следам боя, оставшимся на одежде и лицах, можно было предположить, что в начале пути их было в два раза больше – хан мог не пожалеть и пол-армии ради такой миссии.
Все на одно лицо – желтоватый оттенок кожи, почти одинаковая прическа, одинаковый разрез глаз, можно было подумать, что они все либо братья, либо клоны. И только разный возраст и наличие так называемой «монголки» – сросшихся в сплошное кольцо усов и бороды – отличало их одного от другого.
Но вот некто, стоявший рядом с ними, имел совершенно четкие черты лица европеоидной расы.
– Извини, дружище, – почти виновато пожал плечами Мирон. – Каран-Ямы больше нет, и нам с Семенычем-старшим нужно было думать, куда пристроиться. – Он нервно гоготнул. – Ребята, – он кивнул на «монголов», – сказали, что в Фартане как раз нужен кладовщик по оружию с опытом работы, а Семенычу обещали помочь в постройке нового трактира на их территории. Не злись, Кудесник, ты ведь все равно смертник, они же тебя по-любому нашли бы, разве ты не понимаешь? Куда бы ты ни подался, тебя все равно найдут, ведь заманчивое сообщение о твоей поимке постоянно мелькает в сети. А нам-то еще жить с Семенычем, мы-то никому дороги не переходили…
– Ну ты и говно! – бросила Лена, выглянув из-за Кудесникова плеча.
– Хватит! – рявкнул «монгол», который держал Кудесника на мушке. – У нас нет времени на болтовню. Бросай оружие и выходи из подвала, Кудесник. – Он обернулся к своим: – В наручники его и эту девицу, живо.
Звягинцев выбрался из подвала и оказался под прицелом тяжелого взгляда из-под густых бровей. Внешность командира впечатляла: крупный нос, широкая нижняя челюсть и черная, как смола, козлиная бородка, нешуточная мускулатура, мрачное выражение лица и короткая стрижка под совсем невоенного вида круглой шапкой.
Нельзя сказать, что Звягинцев не предполагал, что в скором времени ему придется столкнуться с «монголами». Пятый день после смерти любимого Айкарова сына Хаима был бы бонусом к его необыкновенно продолжительной жизни, но что появление «монголов» в столь ранний час произойдет с подачи тех, кому он прошлой ночью помог спастись… нет, такого он не ожидал. И если улыбчивый шалопут Мирон с самого начала не вызывал у него доверия, то предательство Семеныча-старшего – человека, похожего на преданного родине партизана, который скорее примет смерть, чем выдаст кого-то из своих, – было ударом ниже пояса.
Старик стоял в сторонке, так, словно отрицал свою причастность к происходящему, и лишь по его потускневшим глазам было видно, что грызет его совесть, до крови и мяса грызет, делая похожим на человека, который вытащил кошелек у отца многодетного семейства, уснувшего после тяжелого дня в вагоне метро, и потом осознал, что натворил. Но жалости бывший владелец бара к себе не заслуживал. Здесь правила, как уже однажды упоминалось, просты. Предал – значит снискал себе смерть, и все равно, какие чувства угрызения ты переживал по этому поводу.
«Я тебя найду, – скрежетнув зубами, решил Кудесник. – Обязательно найду. Но сейчас я должен думать не о тебе».
И все же поговорка, что нет худа без добра, в который раз подтвердилась. Раз надевают наручники, значит, заказчику его души он нужен живым. Значит, будет время улучить удобный момент для диверсии.
– Сколько осталось? – спросил главарь, упрятав «Глок» в кобуру.
Один из его приспешников, надевая на Егора наручники, отвел обшлаг рукава, посмотрел на экран своего КИПа. Затем вскинул округлившиеся глаза на главного.
– Почти ничего не осталось, Найан. – В его голосе слышалось беспокойство.
«Монголы» засуетились, начали посматривать через развалины второго этажа на небо.
– Нам уже не успеть до «берлоги». Нужно затихариться где-нибудь здесь. Может, переждем в этом подвале?
Но металлические створки, открывающие вход в «Кататонию» с продолжающим минорить заунывные партии гитаристом, скрипнули и, загремев ржавыми шарнирами, пошли навстречу друг другу. На мгновенье перед тем, как они сомкнулись, в щели показалось сонное, опухшее лицо барабанщика. Он помахал рукой и оскалился. Пульт с наружной стороны, аккурат за правой ногой Кудесника, погас.
– Они отключили систему, – сухо констатировал Семеныч-старший. – К ним теперь никак не попасть.
– Сияние?! – догадавшись, о чем речь, взвизгнул Мирон. – Ч-черт, почему никто не предупредил?! Последнее было больше года назад, это, наверное, настоящая термоядерная бомба!
Он выбежал на улицу и, приставив ладонь козырьком ко лбу, пригляделся к шпилю, который обычно был виден в любое время суток, в любую погоду со всех точек Атри. Те, кто наблюдал за его реакцией, могли заметить, как контрастно меняется выражение лица кладовщика. С маски крайнего удивления, с характерно раскрытым ртом в немом восклицании «Ни фига себе!!!», на маску восхищения со слегка прищуренными глазами, а потом застывает каменной смесью страха и осознания мощности той стихии, что нависла над ним.
– Твою мать, вот это двойник!!! – завопил он, тыча в высокий столб, полностью затмивший собой кажущийся просто стержнем от авторучки «Останкинский шпиль».
Быстро стемнело, будто кто-то подкрутил на солнце вентиль яркости. На посеревшем, потемневшем небе тут и там сполохами забились синеватые разряды. Они постепенно увеличились в размерах, убыстряя темп и смещаясь один к другому. Это было завораживающее зрелище. И хотя все присутствующие знали, что долго смотреть на эти постепенно становящиеся все ярче вспышки очень опасно не только для сетчатки глаза, но и для мозга, отвести взгляд они просто не могли. Кудеснику показалось, что, если б не Найан, даже не поднявший головы к небесной феерии, он мог бы уйти от них незамеченным.
Спустя короткое время вспышки слились в одно бесконечное мерцание. Началось.
– Куда вы прячетесь от сияний? – обернулся Найан к Семенычу-старшему.
– За поселком есть расщелина, метров десять глубиной, – сказал Семеныч и, не дожидаясь остальных, направился вверх по улице.
– Черт, да от этого сияния не скрыться даже в аду! – крикнул Мирон и бросился вслед за Семенычем.
– За ними, быстро! Быстро! – скомандовал Найан.
Двое «узкоглазых» взяли Кудесника под руки и вывели из здания. Лену, чей лук один из «монголов» вместе с колчаном обломал об колено, тоже попытались взять под руки, но она, увернувшись, укусила одного из них за палец. Тот вскрикнул и замахнулся, чтобы ее ударить, но Найан поймал его руку как раз в тот момент, когда кулак уже почти достиг цели.
– Наши отцы не поднимали руку на женщин. – В его холодном взгляде читались уравновешенность и спокойствие. – Даже если это были их враги. Цени предания, Варус. Пошли. Нам нужно успеть к ущелью.
«Да, Варус, – Кудесник встретился с ним взглядом, – цени свои предания! Быть может, останешься жить».
Поселок превратился в руины, усеянные трупами и фрагментами тел людей и монстров. Кудесник знал, что четвероногие циклопы не оставят целым ни одно строение, в котором будут прятаться люди, что они сравняют с землей дома, из которых церберы не смогут достать никого из прячущихся там, и разрушат все постройки, в которых учуют присутствие гомо сапиенса. В истории средней полосы зафиксировано всего несколько случаев полного уничтожения поселков крушерогами. Обычно хорошо вооруженные стражники давали этим лупоглазым тварям достойный отпор, но от наемников, кое-как контролировавших пропуск посетителей в поселок, ожидать надежной защиты в случае подобного нападения не приходилось. Каран-Яму отстроят, в этом даже нечего сомневаться – уж очень удачно он расположен – прямо на перекрестке многих бродяжьих маршрутов. Но пока что Каран-Яма послужит опытом для многих, как самый, наверное, яркий пример скопидомничества и беспечности посельчан, посредственного отношения к фортификациям, недосконального отбора наемников и абы какой организации пропускного контроля.
Дорога до спасительной расщелины была усеяна трупами бродяг, поселенцев, церберов. Видимо, поняв, что поселок им не удержать, люди бросились искать прибежища в этой расщелине, но твари из параллельного мира не дали им до нее добраться. И если кому-то посчастливилось в нее попасть, это была мизерная часть всех тех, кто нуждался в защите.
В самой же расщелине, начинавшейся метрах в ста за пределами поселка, все было на удивление цивилизованно. Тянувшуюся вверх по склону черную прорезь кто-то предупредительно обнес колючей проволокой, а в том месте, где в нее можно было спуститься, посельчане выдолбили ступени и даже сделали некое подобие поручней.
Узкий коридор, позволяющий продвигаться только цепочкой, оказался довольно глубоким. Как кроличья нора, всплыла в голове у Кудесника ассоциация. Уже на половине спуска стало настолько темно, что «монголы» включили приделанные к стволам автоматов фонари, освещая путь впереди. Сполохи на небе, необычайно яркие наверху, здесь напоминали мерцание свечи.
