Михаил Успенский - Остальное - судьба
— Вы закончили, — не спросил, а констатировал Майор. — Продолжаю. Вы сознаёте. Где находитесь.
— Где, где… В Кзыл-Орде! Да в том же городе поганом, которая станция…
— Название станции.
— Так я же там спал! Я на название не смотрел! Меня с поезда выкинули… То есть с электрички…
Майор выразительно посмотрел на Топтыгина.
— Полотенце, — сказал он. — Жалко. Что не знал такого способа. Теперь знаю. Это лучше. Чем «слоник». Никаких следов.
— Нет! — закричал Паша Черентай. — Я вспомнил! Станция Кошкин! Город Кошкин! Там я спал! На лавочке!
— Ну да, — сказал молчавший дотоле Матадор. — В ночь перед Рождеством он спал на лавочке. Девочка со спичками. Это не показания у нас получаются, а святочный рассказ…
— Какое Рождество? — сказал Паша. — Тепло было — июнь же месяц на дворе… В декабре я бы точно себе подвальчик надыбал…
— Июнь, — сказал Майор. — Какого года?
Черентай ответил.
— Хотя бы год. Совпадает, — сказал Майор. — Ну и где же. Ты мотался. Столько лет. Прежде чем. Пришёл сюда. Цирк нам устраивать.
— К-какие столько лет? Я что — в полной отключке был?
— Получается да, — сказал Майор. — По-твоему. Месье Арчибальд. Чистое длинное полотенце.
— Постойте! — закричал Белый. — Всё совпадает! Город Кошкин! Так и должно быть. Он не лжёт. Именно этот город.
— Никогда не слышал, — сказал Матадор.
— Это город, — сказал Белый, — в котором я появился на свет семь лет назад.
Глава четвёртая
Когда майора Каргина с треском уволили из внутренних органов за грубость и бестактность (уложил при облаве в ночном клубе мордой в паркет известного визажиста), он решил стать частным детективом.
В напарники к Каргину пойти никто из коллег не пожелал — «Хороший ты мужик, Сева, в деле, но характер у тебя по жизни тяжёлый». Из-за этого характера он и семью потерял.
Первый же клиент, начальственного вида мужчина, пожаловался:
— Видите ли, я подозреваю, что супруга моя, Ланочка, не верна мне…
Майор посмотрел исподлобья и сказал:
— Хрюли там. Подозревать. Ты на себя. В зеркало. Глянь. Тебе рога. Не прилепить. Это женщине. Себя не уважать. Моя ставка. Пять кусков в день. Плюс текущие.
Клиент вылетел из офисной клетушки с возмущённым визгом, а Каргин вздохнул:
— Ну не умею я. С такими людьми.
Вообще-то он ни с какими людьми не умел, кроме бандитов. Зато уж с этими он умел хорошо.
Вот и не вышло из него ни Пуаро, ни даже Майка Хаммера, а ведь на что грубый был мужчина Майк Хаммер с быстрым револьвером.
Вот и устроился Каргин обычным охранником в районном филиале московского «Сталкербанка» — сутки через трое. Потом вырос до старшего инкассатора. Несмотря на профиль банка, не интересовался ни Зоной, ни тамошними делами. Стражник в офисе «Лукойла» тоже, поди, не буровой мастер…
А про киллера Гороха позвонил Картину бывший сослуживец:
— Объявился твой снайпер. Из Киева сообщили. Только они сказали, что ловить не будут, потому что он ушёл в Зону…
Майор скоропалительно уволился и поехал в Киев…
…Когда Белый в тот вечер перед Рождеством предложил ему и Печкину особого рода расследование, Майор сразу согласился. Не то чтобы Зона ему надоела — просто там он постоянно чувствовал, что занимается не своим делом. Да и слишком легко там: увидел врага — стреляй, а не беги к прокурору за ордером. И объяснений писать не нужно. Как-то несерьёзно…
И Печкин согласился — в конце концов, ему пришлось бы придумывать герою какую-никакую биографию. А тут появился шанс установить подлинную…
Хоть и невелик был этот шанс.
Ничего о себе не знал Белый. Даже имени своего не знал.
— Поедем, — сказал Майору в тот вечер Печкин. — Сразу после Нового года и поедем. Что мы теряем? Зима так и так пропащая. К тому же работа по специальности: журналистское расследование, подкреплённое милицейскими методами… И народ по случаю праздника расслабленный, на разговоры податливый…
— Поедем, — согласился Майор. — Только вот. Ты меня. Поучи как. А то я действительно. С людьми. Как-то разучился. Может. И не умел.
— Делай как я! — махнул рукой журналист. — К тому же клиент платит…
— Мы с тобой, — сказал Майор. — Его крестники. Мы теперь обязаны. Дело чести. Не говори «клиент». Про Белого. А то. Тяжкие телесные.
— Гуманизация ментовского менталитета, урок первый, — сказал Печкин. — Никакой разговор не следует начинать с угрозы. Это может насторожить собеседника… Вот ещё не помешала бы нам легализация…
— У хорошего мента, — сказал Майор. — Ксив должно быть до черта. И они есть. Фотографии. Мыло вклеит.
— Вот, гуманизируешься помаленьку, — сказал Печкин. — И ещё. Мы возьмём туда с собой Черентая…
— Соображаешь, — сказал Майор. — На живца. Только почему. Ты уверен. Что его «демон». До сих пор. Там ошивается.
— А потому что некуда нам больше ехать, кроме как в город Кошкин, — сказал Печкин. — Я и не знал, что есть в России такой город — Кошкин…
— Я тоже, — сказал Майор. — Надо пробить.
— Если существует в России город Мышкин, — сказал Печкин, — то должен где-то быть и Кошкин. Это диалектика, Ватсон.
— Но для начала, — сказал Майор. — Следует опросить. Тех, кто в Зоне. Начиная с Белого. Поехали.
Неизвестный по прозвищу Белый, возраст примерно 30 лет
Право, я затрудняюсь, с чего начать. Осознавать себя я начал там, в санатории «Глубокий сон». То есть сначала я не знал, что это санаторий.
Говорят, что в первые дни я был как младенец, но быстро начал повторять слова за людьми, а потом и связывать эти слова в предложения и фразы.
Каждый день я вспоминал всё новые и новые слова. И не только русские. Я прекрасно понимал, что нахожусь в России, на планете Земля. Я знал, что такое частная нервная клиника. Я понимал, что «Глубокий сон» — клиника дорогая, из чего сделал поспешный вывод, что являлся состоятельным человеком или имел состоятельных родственников.
Профессор Сметанич назвал моё заболевание лакунарной амнезией.
— Ваша память превратилась в кружево, дорогой мой, — сказал профессор. — Но не сплетённое, а вырезное — как вырезают из многократно сложенного листа бумаги снежинки. Не представляю, как можно столь выборочно стирать память. Как в кинокомедии про жуликов: «Вот тут помню, а вот тут не помню». Интересный случай, дорогой мой! Если я пойму, как именно обработали ваши мозги, — все спецслужбы мира поставят мне памятник. Нам с вами… Уж очень вы не похожи на обычных «потеряшек»…
Потом он показал мне видеофильм. В нём рассказывалось о том, как в начале века в России то и дело стали объявляться (чаще всего на вокзалах) люди (главным образом мужского пола, хотя попадались и женщины), совершенно потерявшие память. А также деньги и документы.
Поэтов покидает Муза. А «потеряшек» покинула Мнемозина. Оказывается, я прекрасно знал и эти мифологические имена, и многие другие.
Не знал только своего имени. Не знал имён отца и матери, родственников, названия города или городов, в которых я жил.
Те несчастные, в фильме, иногда находились — либо сами начинали что-то вспоминать, либо родственники и знакомые откликались на объявления в газетах или по телевидению. Но нередко оставались пациентами клиник до конца жизни.
Авторы фильма намекали, что «потеряшки» — жертвы бесчеловечных экспериментов различных спецслужб. После перемен, произошедших в стране (я, оказывается, знал и об этом!), власть утратила контроль над разными секретными лабораториями, поскольку прекратила их финансировать и вообще разогнала. Но некоторые, видимо, сохранились и продолжили свою зловещую деятельность…
Всё это вздор, сказал профессор Сметанич. Причина проста. Умные люди не советуют выпивать в дороге со случайными попутчиками, и они совершенно правы. Клофелин, добавленный в водку, может и вообще убить — но уж память повредит наверняка. И зачастую необратимо… Нам не надо никаких секретных лабораторий, мы и сами управимся…
Но и под эту категорию я не подпадаю.
— А во что я был одет? — спросил я.
— Так, ничего особенного, — сказал профессор. — Среднестатистический костюм. Не фабрика «Большевичка», конечно, — хороший Китай. Нам это ничего не дало. Равно как и фотография по телевизору. Никто не откликнулся. Похоже, никто и не мог откликнуться…
— Почему? — спросил я.
— Потому что ваше лицо изменено пластической хирургией, — сказал Сметанич. — И операция была виртуозной, я консультировался со специалистами. Запрос в МВД тоже ничего не дал — вероятно, вы получали документы до обязательной дактилоскопии или как-то уклонились от неё…
— Выходит, я преступник какой-то?
— Дорогой мой, вы можете оказаться кем угодно. Впрочем, я не думаю, что вы преступник. Скорее жертва… Мы будем тесно сотрудничать и докопаемся до истины — рано или поздно…
