Роман Злотников - Руигат. Рождение
– Что ж, – ухмыляясь во весь рот, заявил американец, – как ни трудно мне это признавать, наш Ганс только что внес отличное предложение. Жаль, правда, что в этом случае я сразу же выбываю из колоды претендентов, поскольку я – мастер-сержант. Иван?
– Старший лейтенант, – отозвался русский, улыбаясь так же, как американец.
– О, это уже куда круче! – восхитился Банг. – Хотя шарик рулетки еще крутится. И кто может предсказать, в какую лунку он угодит? Поэтому я обращаюсь с вопросом к нашему арийцу. А скажите-ка, уважаемый, в каком звании у нас вы?
– Майор, – едва разжав челюсти, ответил Отто. Похоже, он сел в лужу… Впрочем, даже если японец окажется полковником, всегда есть возможность поиграть на нюансах. В конце концов, во время последней операции майору Скорцени довелось командовать едва ли не дивизией, с учетом сил поддержки. Да и принадлежность к специальным подразделениям тоже дорогого стоит…
– Все, Иван, – с деланой печалью вздохнул Банг, – твоя карта бита. Остается только поинтересоваться, какой чин носит наш джап. – Он повернулся к азиату, наблюдавшему за ним с безмятежной улыбкой.
Отто скрипнул зубами. И почему эти евреи вечно ведут себя как шуты?!
– Адмирал Ямамото, главнокомандующий Объединенным флотом империи Ниппон, – тихо и о-очень спокойно произнес японец, заставив майора поперхнуться и уставиться на него вытаращенными глазами.
Тот самый Ямамото!!! Но он же… его же… еще в сорок третьем… А потом до Отто дошло: Беноль говорил, что искал несколько лет…
– А теперь, если организационные вопросы улажены, – раздался голос адмирала, – я бы хотел сделать небольшое сообщение…
Глава 2
Когда пришел сигнал с парковки для «ковшей», Беноль сидел на своей любимой морской террасе и молча смотрел вдаль. Он ни о чем не думал. В последнее время он чувствовал себя чрезвычайно разбитым. Все валилось из рук. Ученый не мог надолго сосредоточиться ни на одной важной мысли, день за днем только и делал, что ел, спал да бродил по иуэле. Либо просто сидел вот так, на морской террасе, бездумно пялясь вдаль. Беноль даже не мог себе представить, что провал проекта так сильно отразится на его душевном состоянии. Он всегда относился к «отстранившимся» с неким тайным презрением, считая, что человека с развитым мышлением и аналитическими способностями, к тому же занятого интересным и важным делом, невозможно лишить воли к жизни. И вот теперь он на собственном опыте вынужден был узнать подтверждение известной истины, гласившей, что нет ничего невозможного… Так что когда через ковеоль пришел отчет от сервисио о том, что некто, уже ранее бывавший в иуэле, совершил посадку на площадке «ковшей», Беноль никак не отреагировал – остался сидеть и безучастно смотреть на море, скалы и легкие облака, распластавшиеся по небу. И это продолжалось до тех пор, пока его слуха не коснулось легкое эхо посторонних звуков. Ученый поморщился. Лишь гармония окружающего мира, которую он наиболее остро ощущал именно на морской террасе, не позволяла ему снова и снова скатываться в черную бездну отчаяния – и вдруг эту гармонию кто-то нарушил.
«…ооль!» – снова донеслось до него спустя некоторое время. Алый вздохнул. Ну что за наказание! Он специально построил иуэлу подальше от поселений, чтобы случайные прохожие не могли добраться до нее, – так нет же… Ученый тяжело поднялся, собираясь покинуть террасу и вернуться во внутренние помещения, когда ветер принес отчетливый крик: – Беноль, мать твою, ты чего там, уснул?! Ученый недоуменно замер, слегка ошарашенный подобным обращение, но – потом его сердце дало сбой. Неужели… Тут раздался тонкий звон – это ковеоль сообщал, что в иуэлу пытаются проникнуть посторонние, причем с неожиданной стороны, и что сервисио запрашивает разрешение на пресечение данных действий. Беноль поспешно послал ковеолю мысленное распоряжение ничего не предпринимать, вытер дрожащей рукой выступивший пот – и рухнул на прежнее место. Ноги его не держали. Неужели…
Откуда-то снизу, из-под террасы послышался шум, скрежет осыпающихся камешков, удар, а затем над ограждением возникло мокрое и красное лицо одного из тех, кого он вытянул из дальнего мира, сотрясаемого насилием и убийствами. Одного из тех, на чью помощь он так надеялся… Ученый судорожно вдохнул. Между тем иномирянин повисел на ограждении, шумно дыша и распространяя вокруг крепкий залах пота, и рывком перебросил свое тело через перила, украшенные искусной каменной резьбой.
– Фу-ух… Ну ты, профессор, тут закрепился, – отдуваясь, сообщил он ученому, сидя на корточках. – Нигде не подобраться. Только по скальной стенке над морем. Ежели б меня в сорок третьем, когда ингушей выселять придумали, инструктора по горной подготовке кое в чем не поднатаскали – хрен бы я до тебя добрался.
– Ты… вернулся? – прошептал Алый Беноль, изо всех сил стараясь справиться с волнением, благодаря которому его сердце так колотилось о ребра, что казалось – еще чуть-чуть, и оно выскочит из груди.
– Ну да, – кивнул иномирянин, уже успевший отдышаться и выпрямиться во весь рост. – То есть не я, а мы. Остальные трое торчат на той террасе, через которую мы никак не могли пройти. Так что, если ты не против с нами пообщаться, сделай что-нибудь, чтобы они смогли сюда пройти.
– О да, конечно, прошу простить! – засуетился Бемоль, вскакивая. – Сейчас…
Иномирянин добродушно махнул рукой:
– Да ничего, нормально всё…
Спустя полчаса все пятеро уже сидели в Саду вокруг столика из цельного кристалла топаза, на котором стояли чашки с крепким симуном и вазочки с миндальным печеньем. И Алый Беноль прилагал огромные усилия, дабы не прервать ритуал, начав расспрашивать гостей о том, что же привело их в иуэлу, да еще всех вместе…
– Великолепный напиток, – наконец произнес один из них, отличавшийся от остальных цветом, кожи и разрезом глаз. И еще – рядом с двумя гигантами и крепким брюнетом среднего роста этот четвертый выглядел сущим подростком, но, судя по тому, что троица молчала, исподтишка бросая на него нетерпеливые взгляды, именно он являлся неформальным (а может, уже и формальным) лидером иномирян. – И я благодарю вас за возможность его отведать, – добавил щуплый, опуская чашку на издавший мелодичный звон топаз. – Он напомнил мне чай, которым меня угостили во дворце тэнно…
Алый Беноль, уже слегка успокоившийся, величественно склонил голову. Кто такой был этот тэнно, он не представлял, но, очевидно, кто-то очень важный, и слова щуплого явно стоило рассматривать как комплимент.
– Прошло не так много дней с тех пор, как мы встречались в последний раз, – продолжил щуплый, – но с того момента многое изменилось.
– Буду счастлив, если вы соблаговолите ввести меня в курс этих изменений, – ответил Беноль в полном соответствии с правилами вежливости эпохи Ханрой, оттенки которой он почувствовал в речи иномирянина столь явственно, что автоматически перешел на знакомые ему еще со времен учебы у Царвена, великого физика и лингвиста, обороты.
И похоже, его ответ не только содержанием, но и формой точно попал в ту высокую гармонию, что сейчас выстраивал щуплый иномирянин, поскольку тот в свою очередь благодарно склонил голову.
– Если кратко изложить суть изменения, которое мы считаем важнейшим для всех нас, – мы решили принять ваше предложение, – сообщил он, ломая красивый и сложный, но очень перегруженный деталями рисунок разговора, присущий эпохе Ханрой.
Впрочем, Беноль был на него отнюдь не в обиде. Красота красотой, но ученый уже разрывался от желания получить подтверждение своим предположениям, которые сформировались у него с того момента, как он обнаружил этих четверых у своей иуэлы… ну или они обнаружили его, не суть важно… И то, что эти предположения оказались абсолютно верными, а также то, что они полностью оправдывали его самые сокровенные надежды, привело Алого Беноля в состояние сродни щенячьему восторгу. Хотя это было вполне объяснимо. Еще только сегодня утром он был переполнен черным отчаянием, вызванным как раз тем, что проект, отнявший у него столько сил и времени, окончился полным крахом, – и вот сейчас выясняется, что это не так, что все совсем наоборот!
– Могу я узнать, чем обусловлена такая перемена? – осторожно спросил ученый, когда наконец смог справиться с эмоциями. – Не подумайте, что я не обрадован таким решением или что не испытываю благодарности, но все-таки мне бы хотелось быть уверенным в том, что вы не перемените его, когда вы… когда мы… когда все трудности стоящей перед нами задачи станут для всех нас совершенно очевидными.
– Решение наше твердо. Мы несколько дней обсуждали его, прежде чем пришли к полному согласию. Что же касается оснований, то они для каждого из нас во многом индивидуальны. Общим же является то, что среди всех, кто ныне живет на вашей прекрасной планете, только мы четверо действительно представляем себе, насколько трудная и тяжелая задача перед нами стоит и к каким чудовищным результатам приведут те усилия, которые сейчас предпринимает Симпоиса. Поэтому мы считаем для себя недопустимым не принять никакого участия в подготовке того, в чем являемся единственными специалистами на этой планете.
