Дмитрий Ермаков - Метро 2033: Третья сила
Соня сжала кулаки и застонала. Дима понял: он на верном пути, он подобрался вплотную к одной из тайн, и отступать не собирался.
– Ага, попалась. А как ты сейчас со мной говоришь?
– Как? – часто-часто заморгала Соня.
– Правильно! Пра-виль-но, Сонюшка! Никаких «чё», «ваще» и «да пипец». Ни одного ругательства за десять минут! И я думаю, что это и есть твое настоящее лицо. Твоя истинная сущность. А все остальное – так, игра. Господи, я даже не знал, что ты не местная, пока ты не проговорилась, – слегка смутившись, добавил Дима.
Диме казалось, что Соня существовала всегда, что она являлась таким же обязательным элементом обстановки на станции, как двойные карнизы и стоящие у перрона поезда. Только теперь он начал вспоминать, что до определенного момента его жизни Сони и в самом деле рядом не было.
– Дим. Дим, послушай меня, – в голосе девушки зазвучала вдруг такая боль, такая горечь, что молодой человек слегка опешил. Образ Сони просто не вязался с такими эмоциями.
– Да, хоть ты и не знаешь жизнь и людей… А это, честно, круто. Я, наверное, тебя потому и полюбила, что ты такой… Чистый. Неиспорченный. Так вот, хоть ты и наивный, как ребенок, но интуиция у тебя работает. Ты не умом, ты сердцем чуешь.
Дима слушал, изо всех сил старался не потерять нить мысли. Никогда еще из уст Сони не звучали такие длинные и такие сложные речи. И такие правильные. Дети из хороших семей – и те редко говорили так, как Соня в эти минуты. Дима окончательно перестал что-то понимать.
– Да, Димуль, у меня в прошлом есть… Секреты. А, что уж там, все равно тебя не обмануть. Там грязи столько, что если бы она могла сейчас обрушиться на нас, мы бы по шею в ней сидели. Неужели ты думаешь, у меня потому не было парня, что я типа такая вся из себя неприступная и меня боялись? Ха. Они убегали, Дим. Убегали, узнав, кто я такая. И ты убежишь. А я так и буду жить дальше. Со своей грязью…
Внутренний голос все настойчивее нашептывал юноше, что впереди опасный рубеж и пора остановиться. Ради их отношений. Ради их любви. Его душа сжималась от ужаса от ощущения близости к чему-то безгранично ужасному и невыносимо тягостному. Разумнее всего было бы обнять девушку и посидеть в тишине. И все же Дима не смог остановиться.
– Нет ничего тайного, что не стало бы однажды явным, – проговорил он, изо всех сил стараясь, чтобы в голосе сквозила нежность, а не строгость. – Ленке ты, я смотрю, уже рассказала. И мои родители кое-что знают. Хотят тебе подарить осколок прежней жизни, вернуть на один вечер в прошлое. Что, угадал? Иначе не стали бы они этот обед идиотский устраивать. И еще есть люди, которые все знают, я уверен. Однажды эта грязь все равно прорвется. А убегу я или нет – это еще бабушка надвое сказала. Не знаю, что у тебя было с теми парнями, но я тебя люблю. Люблю, Соня. А любовь – страшная сила. Расскажи мне все. И мы вместе решим, как нам дальше жить и что нам делать…
* * *Крохотный смотровой глазок открылся. Сделали его очень грамотно. Попасть в такую маленькую дырочку иначе, как с пары шагов, было трудно. Но удачный выстрел мало что решал. Привратник погибал, но ворота так и оставались плотно закрытыми.
Человек, стоявший с другой стороны мощной бронированной переборки, внимательно разглядывал того, кто осмелился стучать в дверь, мимо которой прочие путники пробегали, едва не икая от ужаса.
– Молот, ты? – раздался из-за дверей хриплый, прокуренный голос.
– Я, – отозвался сталкер.
– А это кто с тобой?
– Пёс, – представил Молот товарища.
– Пёс, значит? Шарик к ноге, гав-гав! – человек за дверью пришел в восторг от своей шутки и зашелся булькающим хохотом, быстро перешедшим в надсадный кашель. Минуты три весельчак откашливался. Сталкеры молча стояли посреди туннеля и ждали.
– А чё раньше без Шарика ходил? – снова раздался голос.
– Опасно стало, – сухо отвечал Борис Молотов. Он чуть заметно нервничал: то и дело оглядывался по сторонам. Рука сталкера лежала на рукоятке пистолета. Игнат Псарев не убирал палец со спускового крючка видавшего виды АК-74. Он попал сюда в первый раз в жизни и волновался еще больше. Глаза Пса беспокойно бегали по сторонам, по ржавым тюбингам, по пучкам проводов, свисавшим с потолка, и грудам мусора.
Здесь, в заброшенных туннелях в районе Достоевской, опасность грозила случайному путнику на каждом шагу. Одной из них была банда, в гости к которой явились сталкеры. Отъявленные бандиты и циничные убийцы, именующие себя «безбожниками». Они занимали соединительный туннель, позволяющий попасть с Садовой сразу на Правобережную линию, минуя крупные общины[23]. ССВ часто пользовались работорговцы, контрабандисты и прочие «деловые люди».
Администрация торговых станций такому соседству не очень-то радовалась, но решать проблему не спешила: насколько было известно Молоту, имелся у них в этом вопросе личный корыстный интерес.
– Ты давай, открывай, Хряк, кончай динаму крутить! – тревожно оглянувшись, произнес сталкер.
– Хорошо-хорошо, открываю. Товар готов, – хихикнул невидимка.
Обмен приветствиями кончился.
Смотровое окошко закрылось. Раздался звон ключей.
Небольшая дверка, прорезанная в гигантской металлической переборке, приоткрылась ровно настолько, чтобы сталкеры могли протиснуться внутрь, и тут же снова захлопнулась. Безбожники имели основания бояться, если и не МВД метро, со своими обязанностями почти не справлявшегося, то других таких же отморозков.
По ту сторону переборки оказалось немного светлее. Неровно, то и дело мигая, горела лампочка. Она освещала небольшой закуток между двумя заслонками; второй рубеж обороны размещался в пяти метрах от первого. Стремясь отгородиться от остального метро, бандюки перекрыли туннели наглухо мощными стальными листами. Прорваться тут смогла бы разве что мотодрезина, мчащаяся на всех парах.
Пахло перебродившим пойлом, дешевым табаком, мочой и мужским потом. Густое, тяжелое амбре буквально валило с ног непривычных к такой атмосфере посетителей. Псарев, едва войдя, сразу закашлялся и тихо произнес: «Ну и вонь». Молотов остался невозмутим. Но и ему было тут не по себе.
Бандит, дежуривший тут, выглядел чрезвычайно живописно. Это был полноватый мужик, заросший густой, грязной щетиной, одетый в дырявую кожаную куртку на голое тело и странные шаровары. Сходство с хряком безбожнику придавали вонь, которую он источал, и смех, похожий на хрюканье. Уродливый приплюснутый нос походил на свиной пятачок. Пес смотрел на Хряка с едва скрываемым отвращением. Борис же, отлично знавший, что остальные безбожники выглядят не лучше, лишь слегка поморщился, когда дежурный банды в знак большой дружбы похлопал его по плечу.
– Слышь, Молот. А, Молот, – обратился к сталкеру Хряк. – Не мое свинячье дело… Но на фига они тебе? Трахаешь их, да? – подмигнул сталкеру безбожник. – Или барыжишь? Или сначала трахаешь, а потом продаешь? А с Шариком делишься?
Сталкер с трудом сдержался, чтобы не послать безбожника куда подальше. Широкий благородный лоб Молота покрывался морщинами, когда тот морщился то ли от вони, то ли от слов Хряка. Борис так и не разжал губы, не издал ни звука. Но одним своим видом демонстрировал такое презрение, что Хряк понял: сталкера сейчас лучше не злить. Больше безбожник не сказал ни одного лишнего слова. Торопливо отпер вторую дверь, ведущую во владения банды, скрылся в темноте и минуту спустя вернулся, ведя за руку ребенка лет тринадцати, девочку.
Состояние, в котором находилась пленница, вызывало ужас. Девочка была так худа, точно ее не кормили в течение целого месяца. Бритая голова вся покрыта пятнами, не то следами от побоев, не то какой-то смазкой. Глаза девочки были закрыты, точно она спала на ходу, а под правым еще и расплывался огромный синяк. Засаленная куртка, снятая с кого-то раза в два полнее и выше, висела на девчушке, как на вешалке. Ноги, обутые в стоптанные башмаки, едва двигались. Каждый шаг давался замарашке с таким трудом, что казалось: отпусти Хряк ее руку, девочка сразу упадет.
Истерзанное, измученное человеческое существо, не видевшее ничего, кроме боли и унижений…
– Вы ее хоть кормили? – произнес Пёс, мрачно оглядывая девочку.
– Обижаете. Три дня готовили к продаже. Можно сказать, красавица! Тридцать патронов за такую лапочку – на халяву отдаем! – и Хряк расхохотался во весь голос. И тут же в ужасе смолк. Пёс медленно поднял оружие. Ствол автомата остановился как раз на уровне лба безбожника.
– Кра-са-ви-ца?! Ты уху ел, козел? – надвинулся на безбожника Молот. – Кинуть меня хотите? Да вы ее драли месяц всей бандой, я что, не вижу?!
Бандит перестал смеяться и смотрел на сталкера с животным ужасом. Хоть они и находились на территории, где Хряк был хозяином, а Молот гостем, безбожник знал: даже если Борис его убьет, сталкеру ничего не будет. Штраф, и тот платить не заставят. На место Хряка просто пришлют другого, а труп самого привратника выбросят за дверь, на съедение крысам.
