Михаил Ланцов - Русский медведь. Цесаревич
– Доброго здравия тебе, Владыко, – произнес подросток, стоявший до того возле стола и листавший Евангелие.
– И тебе крепкого здоровья, государь, – едва кивнул головой патриарх, демонстрируя не более чем формальную вежливость, а также свой высокий статус.
– Полагаю, моя любимая матушка тебе уже наговорила всяких страстей.
– Скорее очень странных вещей, – поправил царя патриарх, внимательно и с особым интересом рассматривающий явно и решительно изменившегося подростка. – Это правда?
– Что именно? – сохраняя полное спокойствие и самообладание, уточнил тот.
– То, что ты беседовал с апостолом Петром.
– Ты ведь в это не веришь и вряд ли поверишь, – улыбнулся царь, уходя от ответа. – Ведь так?
– Государь, в это сложно поверить, – развел руками Иоаким.
– И я тебя отлично понимаю, – покладисто кивнул Петр. – Но давай перейдем сразу к делу. Мы ведь с тобой оба понимаем, что ситуация… хм… патовая. – На лице Иоакима выразилось непонимание и удивление совершенно незнакомым словом от юного царя. – Это из шахмат, – поправился Петр. – Поясню. Если я скажу, что все это правда, то ты посчитаешь мои слова ложью. Посчитаешь. Не кривись. Предположив желание наше с матушкой использовать церковных иерархов в борьбе за трон. Согласись, царь, до общения с которым нисходит сам апостол, имеет много больше шансов усидеть на троне, чем иной. Поправь меня, если я где ошибся в своих размышлениях, – произнес подросток и уставился на патриарха спокойным, внимательным и умным взглядом.
– Ты сильно изменился, Государь, – после практически минутного молчания тихо произнес Иоаким. В его сознании только что услышанное совершенно не укладывалось. Не мог этот юный отрок такого сказать. А даже если мать его научила, то откуда такая уверенность и твердость?
– Удивлен?
– Не то слово, Государь, – с куда большим почтением кивнул патриарх. – Ты совершенно не походишь на отрока. Такие речи и от взрослого мужа нечасто услышишь.
– За все нужно платить, Владыко.
– Что ты имеешь в виду? – напрягся патриарх.
– Когда человек постигает мир, на это уходят годы, и познание он завершает не беззаботным ребенком, но уже взрослым мужем, а мудрость та и вообще приходит зачастую вместе с сединами. Если же тебя наставляет на путь истинный посланец Его, это занимает мгновения. Для тела это остается совершенно незаметным, а вот душа… она вынуждена пройти всю дорогу, шаг за шагом, и не может не повзрослеть. Да, Владыко, за какие-то жалкие минуты мое беззаботное детство осталось в прошлом.
– Мудрость? Познание? Взросление? – с некоторым недоумением переспросил Иоаким. – Но разве общение с Его посланником не должно наполнять прежде всего радостью и благодатью?
– Радостью и благодатью? Хм.
– Так говорят святые отцы, и их словам есть вера.
– Если так думать, то вино и есть главное средство познания Всевышнего, ибо оно дает именно радость и благодать. На время. Но разве разница столь важна? А далеко на юге с теми же устремлениями вдыхают дым некоторых растений.
– Ваше Величество, – нахмурился Иоаким.
– Полагаю, что радость и благодать – это если и есть следы общения с Всевышним, то далеко не основные. Ключевым делом же я почитаю утоление жажды того, кто стремится к этому. Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят[5].
– И в чем же заключалась ваша жажда?
– Я жаждал знаний, почитая невежество за тьму и прозябание. Вот Всевышний и послал ко мне апостола своего, дабы наставить на путь истинный и обучить наукам разным. Кто-то ведь должен был помочь самодержцу Всероссийскому не остаться без достойного образования, коли уж его так обложили интригами, что даже грамоте толком обучиться не выходило.
– Что?! – слегка опешил от такой постановки вопроса Иоаким.
– Сильвестр, конечно, вор, по которому дыба давно льет горькие слезы, но и Никитка ведь совсем дурной, хотя и преданный. Даже письмом толком не владеет, а уж что касается алгебры, философии и прочих наук, то он о подобном даже и не слышал.
– Ваше Величество! Что же вы такое говорите?
– Владыко, я вас и не виню. Знаю, что это все происки Милославских. И понять их было несложно. Федор слаб от рождения, Иван тоже. Уже давно им стало ясно, что ни Федор, ни Иван долго не протянут, и править в конечном счете буду я. Вот и подсуетились, постаравшись вырастить меня невеждой, дабы можно было крутить, как куклой фарфоровой. Болванчиком. Не удивлюсь, что даже вас попытались привлечь к этому делу, хитростью или обманом каким.
Иоаким молча смотрел на царственного отрока. Переваривал. В его голове творился полный бедлам. Шок. Бардак. И какая-то вакханалия. Не мог сказанного произнести десятилетний мальчик, но он произнес. Причем очевидно, что не по научению, а сам. Вон не сбивается, тверд в словах. И как ему поступать? Какие выводы делать? А глаза юного царя смотрят на него с таким добрым укором… словно дед взирает на шаловливого внука…
– Владыко, – нарушил тишину Петр. – Вот видите, как неудобно и неприятно объяснение с людьми, относительно той беседы. И мне и вам сейчас хочется все взвесить, обдумать, сопоставить. Поэтому полагаю, что увиденного и услышанного на сегодня вполне достаточно. Особенно мне. А посему я вас более не задерживаю. Однако жду вас впредь в гости. Мне всегда будет нужен совет такого мудрого человека, как вы. Сами же знаете, насколько важно благословение пастырское.
С этими словами Петр кивнул, прощаясь, и отвернулся от патриарха, вернувшись к изучению Евангелия.
Иоаким с минуту постоял, продолжая переваривать и обтекать, после чего поклонился царственной спине и молча вышел. Оставив юного царя в покое.
– Поговорили? – спросила Наталья Кирилловна, встретив патриарха, вышедшего от сына.
– Поговорили, – кивнул он с задумчивым видом. – Дочь моя, я должен все обдумать. Слишком уж сильны изменения.
– И как же нам быть?
– Живите как жили. Просто помните, что сын ваш более не дитя неразумное, а взрослый муж.
– Неужели все так серьезно?
– Более чем, – буркнул патриарх и пошел далее. Вести разговоры ему было совсем не с руки. В своей бы голове порядок навести…
Вечером того же дня
Петр же, дождавшись ухода патриарха, направился к матушке держать с ней совет, стараясь, как говорил герой в исполнении Папанова, ковать железо, не отходя от кассы. Ведь на войне что главное? Правильно, инициатива. Упустишь, и все – тебя обошли и разбили.
– Матушка, можем ли мы незамедлительно переехать в Преображенское?
– В Преображенское? – удивилась царица-мать. – Но зачем?
