Роман Злотников - Счастливчик Сандерс
— А что, господа, у меня тут бутылочка завалялась, — сказал он, — за удачную охоту, а?
— Это смотря что называть удачей, — хмыкнул Игнат.
Все еще хмурясь, он слазил в погреб, где с осени хранились соленья, Харис расставил мелкие тарелки под закуску. Сандерс уже заметил, что делали они все сообща, не сговариваясь — видно было, что вместе мужики охотятся не первый год.
По избе поплыл аромат французского коньяка. Игнат повел носом.
— Это что ж за парфюмерия?
— Коньяк. Пятьдесят лет выдержки, — с притворной небрежностью ответил Сандерс, жалея, что такой напиток приходится разливать в непрезентабельные стопки, а не в подходящие тонкостенные бокалы-тюльпаны.
Игнат, по привычке, опрокинул коньяк в рот, Харис выпил маленькими глотками, Сандерс, как положено, насладился букетом, покатал напиток во рту и только после этого проглотил. Почмокав, Семеряков пожал плечами и подцепил на вилку соленых груздей.
— Ничего, пить можно. Только во рту будто доски дубовые грыз и одеколоном запивал.
— А мне нравится, — не согласился Ахмедзянов, — мягкий, как поцелуй непорочной девы.
— Я вот Наташке расскажу, какие тебе девы мнятся, — пригрозил Игнат, похрустывая маринованной черемшой, — сестру мою охмурил, басурман, а теперь, вишь ты, на непорочных потянуло, — пояснил он Сандерсу.
— Э-э, друг, мы уж с ней столько живем, что она только посмеется. А вот, что кедровку каждый день пьешь, так это обязательно Наиле передам. Она тебе…
— Во-во… как друга заложить, так это ты можешь, — Игнат снова разлил коньяк, — давай добьем твое пойло и нашей попробуешь, — он подмигнул Сандерсу, качнув головой в сторону Ахмедзянова, — вот дал бог родственничка. Племянницу его сосватал, почитай уж пятьдесят годов, так с тех пор с ним и мучаюсь.
Когда Сандерс в первый раз прилетел на планету, о которой ему столько рассказывал Касьян Полубой, его поразил патриархальный уклад жизни поселенцев. Крупных городов не было — в столице жило едва ли тридцать тысяч. Селились в основном, в умеренном поясе, видно, по привычке. Преобладали фермерские хозяйства, основанные по семейному принципу. Поселки золотодобытчиков, несколько рыболовных хозяйств по берегам океана, но основное занятие — сельское хозяйство.
Заветной мечтой Сандерса было найти новорожденных риталусов и приручить хоть парочку. Да и на одного он бы согласился. При осторожных расспросах отношение местного населения к вывозу зверьков с планеты открылось, как резко отрицательное. Местные риталусов сами не трогали и другим не давали, впрочем, и охотников не было — те, кто знал, что из себя представляют эти животные, старался держаться от них подальше. Два отпуска Сандерс провел в стылых полупустынях Лукового Камня, где обитали риталусы, но так ни одного и не увидел. Может, и к лучшему. Смирившись, он уже собрался было поискать приключений на других планетах, как вдруг понял, что полюбил этот мир, где быт и нравы так отличались от всего, к чему он привык в Содружестве Американской Конституции. Люди, что ли, были проще, дружелюбнее и если в Содружестве только декларировалось, что, мол, относись ко всем людям, как к достойным, пока они не докажут обратного, то здесь и жили по такому принципу. Хотя, если вспомнить, и на тех планетах Российской Империи, где Сандерс успел побывать, отношения между людьми были такими же.
Вот и Семеряков с Ахмедзяновым приняли его, как старого друга, безобидно подкалывая за неумение ходить на охотничьих лыжах и некоторые аристократические привычки, которые помогали в общении в Содружестве, но здесь оказались совершенно не к месту.
Игнат уже разлил по второй стопке кедровой настойки и Сандерс почувствовал, что голова идет кругом — в настойке было градусов семьдесят. Они с Семеряковым закусывали салом, подмороженным, с розовыми прожилками, Ахмедзянов налегал на маринады и соленья.
— … вот так и живем, — говорил Игнат, подкладывая гостю грибов, — испокон у нас тут русские фамилии в ходу. Роднимся между своими: Семеряковы с Ахмедзяновыми, Крутиковы с Махтимагомедовыми, Бакулевы со Шнеерзонами. По воскресеньям кто в церкву, кто с синагогу, а кто в мечеть, ходим.
— А что, — спросил захмелевший Сандерс, — Шнеерзон, или Махтимагомедов, русские фамилии?
— А то какие же, — Игнат в удивлении хлопнул себя по колену, — самые что ни на есть русские! Ты не смотри, что вера разная. Как жили исстари на Святой Руси, на Земле еще, так и на нашем Камушке со времен заселения повелось. У меня сестра вон за Хариской замужем, а брательник — Веерку Шнеерзон взял. Ты у себя там, в демократии, по верам и нациям живи, а мы как были все русские, так и будем!
Ахмедзянов, тоже порядочно захмелевший, согласно кивал, слушая разглагольствования родственника.
Назойливый писк привлек внимание Сандерса. Залпом выпив кедровку, он подошел к своей лежанке, накрытой медвежьей шкурой, покопался в сумке. Так и есть — коммуникатор пищал, прерывисто подмигивая сигнальным огоньком.
— Твоя техника пищит? — спросил Харис, — уже второй раз. Еще вчера заливалась, да мы трогать не стали.
Сандерс взял коммуникатор и вышел во двор.
Присев на бревно возле стены, он включил прибор и прочитал сообщения. Оба были из «конторы» и если первое можно было расценивать, как предложение, то во втором уже отчетливо звучал приказ.
К нему подошли собаки, умильно заглядывая в глаза и вертя хвостами. Гром ткнулся черным носом в руку. Сандерс потрепал его по холке.
— Нет ничего, ребята. Не велит Игнат вас баловать.
Он взглянул на незнакомые созвездия, на крупную синеватую луну, повисшую над лесом и в который раз позавидовал Полубою, который родился и вырос на Луковом Камне, среди этих людей и этой природы. Самому Сандерсу о детстве вспоминать было не больно приятно: что хорошего в нищете, зависти, постоянной заботе о куске хлеба? Нет, пожалуй мысль о том, чтобы после выхода на пенсию перебраться сюда навсегда вполне стоящая. Впрочем, по большому счету, совершенно нереальная. Вряд ли «контора» выпустит его из-под своего негласного, но неусыпного контроля. А возможности осуществлять такой контроль здесь, на территории Российской империи даже у его «конторы» были крайне ограничены. Вот и сейчас ему приходилось идти на всяческие ухищрения, чтобы выпасть из-под ее неусыпного ока хотя бы на время отпуска. И Сандерс так до конца и не был уверен, действительно ли ему это удавалось, или просто старый лис Вилкинсон давал ему возможность слегка «побрыкаться» на длинном поводке, старательно складывая донесения Службы контроля в некую заветную папочку. Не столько из-за того, что действительно собирался в скором времени пустить ее в ход, сколько потому, что иметь такую папочку под рукой никогда нелишне. Мало ли как сложиться жизнь. В такой структуре как «контора» всегда полезно иметь возможность выйти из-под удара. А это, чаще всего, означает подставить под удар кого-то еще — начальника, просто коллегу, подчиненного, или даже своего лучшего агента…
