Василий Головачев - Ведич
Борислав Тихонович встретился с ним глазами, отмечая живость парня, кивнул ему, как давнему знакомому:
– Не рано ли тебе в школу, дружок?
– Не-е… – солидно ответил Фёдор и тут же абсолютно естественно добавил: – А сабля настоящая?
Шерстнев посмотрел на висящий на стене меч из пластилина, почти неотличимый от настоящего: у него даже лезвие отражало свет, как металлическое.
– Хочешь научиться делать такие сабли?
– Хочу.
– Тогда мы подружимся. Надеюсь, тебе у нас понравится. Ну, а ты чему хочешь научиться? – Борислав Тихонович посмотрел на девочку.
– Рисовать… – ответила Веселина, вскинув на директора большие голубые глаза.
– Она хорошо рисует, – вмешалась мать девочки. – Правда, больше небо да солнце. Там у неё люди живут.
– Они хорошие, – тем же тоном, но серьёзно сказала Веселина. – Добрые. И светятся по ночам.
– Ты их видишь?
– Ага… когда спать ложусь.
Борислав Тихонович улыбнулся:
– Когда я был маленьким, тоже видел во сне светящихся людей. И по небу летал.
– Там красиво, – мечтательно сказала Веселина.
Шерстнев задумчиво посмотрел на неё, на брата: их аура была чиста как слеза и гармонична, дети готовы были раскрыться и видеть Правь, у них имелись способности и силы, их любили и зачали по любви, что уже становилось редкостью в мире, и им был нужен учитель.
– Что ж, буду рад встречаться с вами.
Борислав Тихонович не удержался, погладил Фёдора по вихрастой головке, и родители повели оглядывающихся детей к выходу.
– Нас отговаривали, – признался на пороге их отец, – даже угрожали… но мы всё равно хотели, чтобы они у вас учились. Спасибо… Извините, если что не так.
Семейство покинуло кабинет.
Шерстнев нахмурился, помедлил, потом быстро догнал посетителей.
– Глеб, подождите минутку. Кто вам угрожал?
Молодой человек смутился, глянул вслед жене с детьми, пожал плечами.
– Да дурость это всё. Недели две назад приходили двое, я их не знаю… Один степенный такой, лицо каменное, второй совсем молодой, меня моложе. Я его потом встретил возле магазина в Ходиловичах, с дружками он был. Знаете, спортсмены эти, из Клуба.
Шерстнев кивнул.
В соседнем с Фошней селе Гришина Слобода год назад открылся Клуб спортивного совершенствования, быстро завоевал популярность среди молодёжи определённого толка, и теперь вся округа дрожала от страха, когда «спортсмены» выходили гулять, в том числе – по соседним деревням.
– Ничего, ерунда это, – заторопился Глеб. – Мы таких не слушаем. До свиданья.
– Что они говорили?
– Да ничего особенного. – Глеб почесал затылок. – Предложили отдать детей в православно-приходскую школу в Жуковке, потом добавили, чтоб мы к вам ни ногой, иначе кирдык.
Шерстнев покачал головой:
– Сурово!
Глеб махнул рукой, усмехнулся:
– Мы их не боимся. А про вашу школу только хорошее слышали.
Парень поспешил за своим семейством.
Борислав Тихонович вернулся в кабинет, пребывая в сосредоточенности. Уже третий житель района, принявший решение отдать детей учиться в Школу Шерстнева, жаловался на угрозы со стороны неких лиц, явно не заинтересованных, чтобы количество учеников в Школе увеличивалось. И симптом этот был тревожным.
Походив по кабинету, потом по тихим коридорам здания школы, пахнущим новым линолеумом, Борислав Тихонович позвонил другу, носившему в Общине звание пестователя. Звали друга Онуфрием Павловичем, исполнилось ему уже семьдесят лет, работал он простым лесничим в Жуковском лесничестве, на самом же деле служил в Катарсисе и был близок к волхвам, основателям Общины «Родолюбие».
Онуфрий Павлович приехал к обеду, на стареньком велосипеде.
Жил он в соседней деревушке Велея, в семи километрах от Фошни. Высокий, седой, степенный, с короткой седоватой бородкой и умными живыми глазами с хитринкой, выглядел он на пятьдесят с небольшим. Одевался всегда просто, в соответствии с обычаями сельской местности, не выделяясь из общей моды. Август на Брянщине выдался жарким, хотя и не без дождей, и Онуфрий Павлович носил светлую льняную рубашку, холщовые штаны с кармашками и сандалии.
Прошлись по территории Школы, обмениваясь последними новостями, уселись в уютной учительской. Борислав Тихонович заварил чай, достал сухари с маком и баранки.
– Варенье есть, смородиновое, хочешь?
– Не откажусь, – кивнул Онуфрий Павлович, огладив бородку. – Умеет варить варенье твоя Алевтина. Где она, кстати?
– Уехала к родичам, – ответил Шерстнев; речь шла о его жене Алевтине Матвеевне. – Она же из оренбургских крестьян, все её родственники там окопались.
Выпили по чашке чаю.
– Говори, что там у тебя, – отодвинулся от стола пестователь Общины.
– Тучи надвигаются. – Шерстнев рассказал о визите молодой семьи, закончил: – Это уже третий случай попыток воздействия на людей в таком ключе. Кто-то очень не хочет, чтобы к нам вели детей.
Онуфрий Павлович снова огладил бородку.
– Понятное дело. Ты растишь не просто активных строителей социума, но по сути магов, радеющих за Русь, за Род, за мир без зла. При достижении критического порога численности Школ может образоваться – и мы этого добиваемся – эгрегор справедливого отношения к людям, и в особенности – к власть имущим. А терять власть им не хочется. Вот и зашевелились конунги.
– Думаешь, это их телодвижения?
– Ты давно не беседовал с Пашей Здановичем?
Шерстнев помолчал. Речь зашла о директоре филиала Школы в Челябинске.
– С мая.
– На него тоже наехала некая структура, затеяла перерегистрацию документов, объявила землю Школы своей. Да и с другими Школами неспокойно, проблемы появились. У Дмитрия Кулибина сестру убили, слышал?
Шерстнев кивнул.
– Думаешь, это не случайное событие?
– Кулибину и самому звонили, угрожали, предлагали посты в Москве, аж в Министерстве образования, лишь бы Школу закрыл. Родовые Ключи под Москвой чуть не сожгли. Учеников бьют. Это война, Борислав, и к ней надо готовиться. У нас пока тихо только потому, что мы в зоне непрогляда. Однако всё меняется, мы становимся силой, с которой придётся считаться, и реакция Синклита абсолютно понятна. Твоя Школа, по сути система экстенсивного воспитания, как бельмо на глазу у местной администрации. На всех олимпиадах первые места берут наши ученики. А «традиционных» методик ты не признаёшь.
– «Традиционные» методики ведут к вырождению образования.
– Ещё бы, – кивнул Онуфрий Павлович. – Взять хотя бы реформы языка и насильственное внедрение Единого государственного экзамена. Между прочим, в соседних школах снова ввели курс «Здоровое будущее детей». Официально одобрен Министерством образования, а продвигается с подачи Детского фонда ЮНИСЕФ.
