Дмитрий Силлов - Путь якудзы
– Ну, в общем… – замялся Кубицек, – как ни странно, фон Либенфельс также хотел получить рисунок черепа, возможно, чтобы опубликовать о нем статью в «Остаре». И я вчера попросил одного своего старого друга приехать сюда. Он неплохой художник.
– И когда он приедет? – с нетерпением воскликнул Карл. – Я бы хотел получить рисунок немедленно! Фон Либенфельс может и подождать!
Словно в ответ на его слова двери гостиной распахнулись. Камердинер, важно поводя собачьей мордочкой, возник на пороге и осведомился:
– Господа, никто из вас не приглашал художника? Он утверждает, что…
– Приглашали! – в один голос воскликнули Карл и Август. – Конечно, приглашали, просите!
Камердинер поклонился и ретировался.
– А он действительно хороший художник? – спросил Карл. – Отцу важно будет разглядеть детали.
– Он несомненно талантлив, – ответил Август. – Думаю, через сотню лет его картины будут стоить миллионы…
– Господин художник!
Голос камердинера заставил собеседников повернуться к дверям.
На пороге стоял молодой человек в длинном поношенном пальто. Запавшие глаза на бледном лице настороженно смотрели из-под длинной челки, низко спадавшей на лоб.
– Приветствую тебя, мой друг! – воскликнул Август, бросаясь к художнику. – Ты не представляешь, насколько ты вовремя! Познакомься, это мой старый товарищ… – Он указал на Карла, потиравшего щеки в своем кресле.
– Карл, – упреждая пространные излияния Кубицека, бросил молодой аристократ, не считая нужным сверкать громкой фамилией в незнакомом обществе и заранее предупреждая мгновенно разносящиеся слухи о том, что он делает в доме своего врага со следами пощечин на лице.
Художник коротко кивнул, нервно теребя ремешок складного мольберта, висящего у него на плече.
– Адольф Гитлер, – коротко представился он.
* * *Автозак петлял по переулкам и тесным улочкам столицы, специально не выезжая на широкие проспекты, дабы не травмировать добропорядочных граждан видом передвижной тюремной камеры. Повернув на Энергетическую улицу, крытый фургон, не останавливаясь, въехал в железные ворота, бесшумно распахнувшиеся перед ним и так же плавно и беззвучно закрывшиеся следом.
Во дворе тюрьмы машину ждали трое контролеров, вооруженных автоматами и висящими на поясах дубинками-тонфа. Руководил ими шкафообразный начальник смены с красной повязкой на рукаве, на которой белыми выцветшими буквами было выведено «ДПНСИ»[2].
– Прибыл, сердешный, – сплюнул на асфальт начальник смены.
Решетчатая дверь, отгораживающая внутренность автозака от выхода и кабины водителя, звякнув засовом, отворилась.
– На выход, – качнул стволом «Кипариса» сопровождающий лейтенант.
Виктор поднялся с узкой лавки и шагнул вперед.
…ДПНСИ задумчиво смотрел на фигуру арестанта, спускающегося по лесенке автозака, которую сразу же окружили автоматчики.
– Значит, особо опасный. Государственной важности.
– Именно так, – кивнул лейтенант.
– Ладно, – хмыкнул ДПНСИ. – У нас тут все государственной важности. Посмотрим, что это за русский якудза международного масштаба. И не таких обламывали…
Виктор шел по запутанному лабиринту унылых, однообразных коридоров. Конвоир, идущий сзади, громко трещал специальным кистевым эспандером, сигнализирующим коридорным о том, что тюрьма обзавелась еще одним государственным преступником.
Но тяжелые потолки, блеклые, унылые стены и вмурованные в них двери камер не производили на Виктора ни малейшего впечатления.
Ему было все равно.
Как бывает все равно человеку, которому нечего делать в этом мире.
Потому что у него нет цели.
Потому что его никто не ждет.
Потому что утрачен Путь и абсолютно не имеет значения, где и как ты встретишь завтрашний день…
Цель была всегда. Научиться драться. Выжить в армии. Найти похищенную бандитами сестру. Создать свой бизнес… После, в Японии, – постичь все грани искусства синоби[3], преодолев препятствия, непреодолимые для обычного человека[4].
Потом было море, катер и японская шхуна. И гранатометчик на ней. И выстрел Виктора, поставивший точку в конце еще одного отрезка его жизни.
Потом была российская военная база на острове Шикотан, переезд под конвоем в следственный изолятор № 1 в Южно-Сахалинске, разные следователи, задающие одни и те же вопросы:
– Как вы оказались в Японии?
– Каким образом оказались на катере?
– Откуда у вас меч?
– Почему вы стреляли в японского рыбака?
И его такие же односложные ответы:
– Прилетел на самолете.
– Пригласили случайные знакомые.
– Нашел.
– Так получилось.
И совсем не надо было разъяснять, что прилетел он в Страну восходящего солнца не по своей воле, что на катере он бежал от убийц-смертников Якудзы, что меч он нашел после того, как потерял, и что в «рыбака» он стрелял потому, что тот стрелял в него.
От него никто не требовал разъяснений. Следователи аккуратно записывали показания, складывали исписанные листочки в папку с надписью «Дело» и, напоследок просканировав подследственного взглядом, каким, вероятно, они бы смотрели на инопланетянина, удалялись по своим следовательским делам.
От человека, попавшего в жернова пенитенциарной системы, практически ничего не зависит.
Он ждет.
Ждет свидания, передачи, письма от родственников, суда, ответа на поданную кассационную, а потом надзорную жалобу, грядущей амнистии… И, конечно, «звонка» – окончания срока приговора.
Но что делать человеку, которому нечего ждать?
У которого нет цели.
Которого никто не ждет…
У сестры уже была своя семья – это он узнал от адвоката еще на Сахалине. Муж, ребенок родился. Ну и дай бог ей счастья. А если руководитель городской организованной преступной группировки, бригадир по имени Вася, еще и деньги сестре шлет, как обещал, – так и совсем хорошо.
Мяука… Что Мяука? Маленькая девочка, оставшаяся в Японии со своей детской любовью. Да любовью ли? Скорее так, увлечение юности. Естественный интерес к белому гайдзину[5], помноженный на обстоятельства, соединившие их на некоторое время в одной точке пространства. Исчез гайдзин, изменились события, жизнь вошла в другое русло – вот и кончилась первая любовь.
И что остается гайдзину?
Виктор обвел взглядом бесконечные стены московской тюрьмы, куда его за каким-то лядом перевели из сахалинского следственного изолятора.
Гайдзину остается ждать.
