Флот - Дрейк Дэвид Аллен

А потому он сел, пока еще мог, пока его задница не покрылась кровоточащими рубцами, и сбросил руку Кеннеди, будто и не боялся вовсе. А потом сказал:

— Значит, ты хочешь еще чего-то добавить о том, к чему клонишь? А что, если я отвечу «нет»?

— Не ответишь, — сказал Кеннеди не столько ему, сколько инопланетнику Смиту и двум остальным, которые словно плевать на него хотели, и Инглиш внезапно понял, каким будет ответ на его вопрос.

И Кеннеди неумолимо произнес этот ответ:

— Диннинов ты вряд ли так уж обожаешь, малый. Но вот старину Гордость Кельтов ты любишь.

Инглиш только уставился на него, и угрозы его лошади продолжали сыпаться:

— След иглы не обнаружить. Жидкость в коленную чашечку. Во время скачки колено разлетается вдребезги, лошадь пристреливают, а вина — твоя. А то…

— Я тебя слушаю, — сказал Инглиш. А что ему оставалось? Могучий гнедой по кличке Гордость Кельтов был стригунком, когда Инглиш стал конюхом. Вместе они попали в Дом Диннинов. Оберечь коня, не сообщив все Диннинам, он не мог, да и тогда… Он словно увидел, как жестокие губы Олтона Диннина складываются в улыбку предвкушения, пока он пытается объяснить, с какой это стати он очутился в обществе людей, способных на такие угрозы.

Сделка вначале была простои. Держи ухо востро. Слушай про политику. Про корабли Альянса, кто приезжает, кто уезжает, чем интересуется. И где находятся семейства. В определенные дни. И как устраивать встречи и тайники для передачи сведений. Это не опаснее, сказал себе Инглиш в тот вечер, как затем повторял себе еще полгода ночей, это не опаснее чем жить под властью Диннинов.

Смит, когда все было обговорено, нагнулся через стол и сказал:

— Если что, сынок, упомяни мое имя — хорькам.

Эти слова звучали в ушах Инглиша теперь, когда халиане, совсем хорьки с виду, медленно и осторожно подбирались к дому.

Халиане забирали рабов, а из остальных никого в живых не оставляли. Это знали все. Из-за халианских налетчиков Эйре и другие планеты, о которых слышал Инглиш, и были так бедны. Во всяком случае так твердили Диннины. Мэри Диннин имела обыкновение откровенно болтать по телефону, когда Инглиш согревал ее постель. Он слышал все о повышении налога для Альянса, о кампании по сбору средств, чтобы получить от семейств достаточную сумму для оборонительной системы космической защиты, о попытках принудить Альянс послать в этот квадрат больше кораблей, или же создать наземную базу, настоящий военный космопорт на Эйре.

Флот Альянса Планет существовал уже тысячу лет, но за весь этот срок Эйре ни разу не стала базой для его операций, хотя ее обитателей и мобилизовали в армейские части наземных сил Флота. У Терри Инглиша был брат, который по слухам служил в одной из таких частей.

Последний раз брата Инглиш видел в пятилетнем возрасте, и Гордость Кельтов был ему ближе брата, а всех других людей — тем более. И теперь он без малейшего зазрения совести готов был выдать Диннинов Хорькам, если бы представился случай. А если он не хотел быть убитым, как Фавн, ему надо было обязательно найти такой случай.

Если Смит не солгал и, назвав его имя, Инглиш не будет отпущен инопланетянами на свободу, так быть рабом халиан, наверное, ничем не хуже, чем быть слугой Диннинов, как свидетельствовали рубцы у него на теле и всякие воспоминания.

Трудность заключалась в том, что Гордость Кельтов находился в убежище Диннинов. И одно дело выдать своих угнетателей новым угнетателям, но совсем другое — обречь гнедого красавца на смерть или дурное обхождение.

Парализованный неуверенностью и страхом, Инглиш забился поглубже в кусты в ожидании дальнейшего, а Хорьки, постреливая по кустам, окружали развалины дома.

Далеко позади него в потайной пещере Гордость Кельтов вопросительно заржал, но звук этот был почти не слышен, так как вечерний ветерок дул в сторону семейного убежища от развалин дома и Хорьков, и Инглиша тоскливо съежившегося на своем посту.

Халианские налетчики обрушились на дом точно Божий гнев, оставляя за собой кумулятивные заряды, а когда собрали и рассортировали все ценное, включая горстку рабов, которых имело смысл забрать с собой, взорвали развалины, а заодно и зерновой склад для пущего шума.

В алых отблесках глаза халиан горели красным огнем. Налетчики держали под прицелом двадцать с лишним крестьян. Шестнадцать пленников, уже связанные между собой — здоровые, сильные, молодые, главным образом женщины, — стояли в стороне, привязанные к дереву возле груды добычи.

Халианин вразвалку обошел остальных и невозмутимо пристрелил старика. Выбранного наугад, просто чтобы преподать урок рабам. Одна из женщин в связке закричала и рухнула на колени. Другой халианин подошел к ней, подсунул ствол автомата ей под подбородок и таким способом поднял ее на ноги. Связка замерла в гробовом молчании.

В отличие от детей и стариков. Какой-то мальчик испуганно позвал — видимо, свою мать. Он попытался броситься к связке и получил пулю в голову.

Командир подразделения, убедившись, что урок дошел до связки, поднял и опустил руку. Он уже удалялся от криков и шума, когда его подчиненные принялись резать старых и малых. Ему не хотелось есть. Нутряное чувство подсказывало ему, что он что-то упустил. Что-то позади них, подсказывал ему инстинкт, заставлявший напрягаться и ныть мышцы его спины.

Он оставил троих стеречь связку, хотя люди в ней от ужаса забыли о сопротивлении, а остальных повел назад тем путем, которым они подошли к дому. Чего-то не хватало, и его нос подсказывал — чего-то по ветру, потому что в доме не нашлось ни настоящих драгоценностей, ни жирных благородных затейливо причесанных женщин, ни мужчин, сжимающих в руках золото в надежде откупиться от неизбежного.

И никто из рабов не смотрел в наветренную сторону, а только назад — туда, откуда появились он и его бойцы. Командир подразделения разбогател, нападая на человеческие поселения. Ему это удалось, потому что он знал повадки своей добычи. Как и положено охотнику.

Мэри Диннин внезапно обрела спокойствие. Накануне вечером она обдумывала празднование своего тридцатипятилетия. В небе плыла полная луна, было светло как днем, и в ней бурлило радостное возбуждение. А теперь она, Олтон и их финансовый помощник и управляющий притаились здесь, в пещере, приготовленной отцом ее отца именно на такой немыслимый случай, — в пещере, о которой на протяжении ее жизни почти забыли. Притаились с лучшими своими лошадьми. И не менее дюжины слуг между ними и гнусным вооруженным зверьем прозванным Хорьками.

— Казалось бы, — говорил Олтон, втягивая последнюю понюшку своего табака, — что за наши взносы Альянсу, не говоря уж о Шэнноне, мы могли бы рассчитывать на более надежную защиту.

— А иди ты, Олтон! — сказала она. — Я хотела приобрести корабль, как Колдуэллы, но, ах нет-нет, ты счел, что оно того не стоит. «Корабли себя не оправдывают, дорогая. Мы уподобимся Колдуэллам — будем себе в убыток менять их каждые несколько лет: ведь нельзя же пользоваться устаревшей моделью, не так ли?» Ну, будь у нас самая устаревшая модель, мы были бы теперь вне всякой опасности, а не отсиживались бы здесь с твоими проклятыми — и вонючими! — лошадьми. Лошади нам теперь не помогут, дорогой братец!

Олтон встал и отошел туда, где нервно перебирали ногами его породистые кони и кобылы. А что, если лошади помогут? А что, если вскочить в седло и умчаться, перемахивая через все препятствия? Вырваться из этой невыносимой ситуации?

Будь это возможно, Олтон давно бы ускакал, предоставив Мэри выпутываться, как она знает.

Мэри Диннин рассматривала свои ноги в свете люминесцентной аварийной лампы. Ей следовало бы выйти замуж, вот что! Тогда бы ее оберегал муж, и ей не пришлось бы зависеть от поглощенного собой брата и горстки слуг. Пусть преданных, но просто не способных на то, что от них требовалось теперь.

Если ей когда-нибудь удастся выбраться из этой жуткой пещеры, она обязательно поставит поместье на круглосуточную охрану — Олтон и этому противился как напрасной трате денег. Хоть бы ее отец был здесь! Но Гарольд отправился в Корк по государственному делу. Ему предстояло выступить с речью на какой-то церемонии в космопорте.