Цена ошибки - Грибанов Роман Борисович
– Опустить стрелу!
Первый номер щелкнул тумблером, стрела пошла вниз.
– Ракету в вертикаль!
Первый и четвертый номера при помощи начальника расчета наведения стали регулировать три домкрата опор стола под стабилизаторами ракеты.
– Есть вертикаль!
– Ввернуть ветровые болты до отказа и ослабить на полоборота. Законтрить тарели!
Борис подошел к стабилизаторам ракеты, чтобы с помощью ключа лично проконтролировать надежность законтривания тарелей. Потом метнулся в кабину к старшему оператору. Так, ключ «генеральные испытания – боевое положение» стоит в положении ГИ.
– Провести ГИ!
– Есть провести генеральные испытания! – ответил заскучавший было старший оператор.
– ГИ норма! Гироскопы зааретированы! – через недолгое время прозвучал доклад старшего оператора.
– Навести ракету!
НРНР уже закрепил к ракете угломер. Не дожидаясь конца команды, первый и четвертый номера, повинуясь жестам НРНР, начали крутить стол с ракетой вокруг вертикальной оси все теми же стальными стяжками. Негруца на угломере стал ловить марку теодолита.
Теперь в основном пошла работа старшего оператора.
– Схему в боевое!
– Есть схема в боевом!
– Подготовить к выстрелу систему АПР! [5]
– АПР готова!
– Ввести высоту!
– Высота введена! – отрапортовал СО.
– Какая? – тихо спросил Борис.
– Низкий воздушный. Кому-то мало не покажется… – так же тихо ответил оператор.
– Ракета наведена! – Это уже Негруца. «Быстро он, – подумал Борис. – Так мы и норматив на “отлично” перекроем». Он уже успокоился. «Делай что должно и пусть будет что будет – так, кажется, сказал кто-то древний. М-да, древний. А что если сегодня история Земли закончится? На фиг, не заводись. Ты действительно должен делать то, что должен». А должен он сейчас проконтролировать, что оператор правильно установил количество импульсов на счетчике импульсов СИ1 (по красной оцифровке) пульта 2В12.
– Ввести дальность! – скомандовал он оператору и пошел к угломеру проверять углы наведения.
«Угол… все так, как на карточке».
– Дальность введена! – отрапортовал старший оператор.
Борис метнулся обратно к нему в кабину. «Да, СИ1 показывает 0, а на циферблатах СИ2 – треть от заданного числа (по черной оцифровке) на карточке. Число большое, это под триста километров получается. И угол наведения у Негруцы двести пятьдесят с гаком. Ни хрена себе, мы и в самом деле за Гамбург стрелять собрались!» Он хотел подбежать к машине управления, но капитан уже сам вышел к нему.
– Товарищ капитан! Пусковая установка в готовности номер один! – внезапно пересохшим голосом крикнул он, протягивая ему карточку полетного задания.
– Отлично, лейтенант! Меньше тринадцати минут, ты перекрыл норматив. Батарее оставаться в готовности номер один, ждать команды! Расчетам завтракать сухпаем на своих местах! После завтрака отрыть щели для укрытия личного состава!
Через полчаса к капитану подошел, прихрамывая, пожилой немец.
– Герр гауптман, битте, – он протянул капитану небольшой листок.
– Что это? – спросил Живодеров.
– Dies ist Rechnung fur Kohle. Это есть счет… за Kohle. Ваш унтерофицир требоваль дым… des Rohres, – он показал на трубу.
– А, вы просите оплатить уголь? Для дыма? Я могу написать расписку, мой командир поставит печать, позже, днем. Ферштейн?
– Я, я, – закивал немец. – Vereinbaren [6]. – Потом замялся, но все же спросил, не глядя капитану в глаза: – Герр гауптман, sagen Sie mir [7], это война?
– Учения! – как можно более спокойным тоном ответил Живодёров.
– Irgendwie Ich glaube, Sie betrugen mich… [8] – пробормотал немец.
– Как это случилось? Wie ist es? – неожиданно для себя спросил капитан, показав рукой на хромую ногу немца.
– It? Im Jahr 1944, eine Bombe von einem amerikanischen Flugzeug in Lubeck [9], – хмуро пояснил немец и захромал в сторону котельной.
Майор Остащенко испытывал странное ощущение. Ему казалось, что он раздвоился. Одна часть его сознания по-прежнему командовала дивизионом, указывала места расположения технической батареи и командного пункта, проверяла маскировку, отвечала на вопросы командира бригады и решала сотни других важных и неважных дел, вроде подписи и печати на забавной расписке, которую ему предоставил комбат-два Живодеров. Она, эта часть, еще удивилась простоте решения по маскировке, которое придумал капитан. Ведь бюллетень «Метео-44» обещал устойчивый слабый ветер один метр в секунду в южном направлении как минимум в течение еще сорока восьми часов. А это значит, что пусковые установки второй стартовой батареи капитана Живодерова будут хорошо прикрыты с воздуха. Ведь на пусковую установку с поднятой ракетой маскировочную сеть не натянешь, как это сейчас делал весь дивизион с другой техникой. Остальные пусковые позиции двух других батарей пришлось укрывать более привычным способом, располагая их на опушках и просеках лесного массива.
А вот другая часть его сознания испытывала странное чувство, почти дежавю. Майора Остащенко не покидало ощущение, что все это с ним уже когда-то было. И что вся эта суета и подготовка является только прелюдией, вступлением к чему-то гораздо более важному. И гораздо более страшному. И тут он наконец вспомнил, когда. Эта рутинная, почти повседневная возня, вообще-то обычная для всей его военной службы в армии, именно сегодня до боли напоминала тот памятный день, случившийся с ним вот уже больше девятнадцати лет назад. 26 сентября 1943 года. Точно, совершенно похожие ощущения. Такой же заполошный, длинный день, который, казалось, никогда не кончится. Он был тогда младшим сержантом, простым наводчиком орудия тридцатой отдельной истребительно-противотанковой артиллерийской бригады седьмой гвардейской армии Степного фронта. Они тогда весь день, без отдыха, сколачивали плот, потом, к вечеру, пользуясь ненастной погодой и рано легшим туманом, спускали его в широченный Днепр, с матюгами затаскивали на него свое орудие, потом вязали к плоту ящики с боеприпасами. А потом был короткий сон и следующий день, который он не забудет никогда. Они форсировали Днепр в предрассветном сумраке в первой волне со стрелковым батальоном. Ему неоднократно повезло в это день, 27 сентября 1943 года. Он не пошел ко дну вместе с плотом, как другие расчеты его батареи, потопленные разрывами немецких мин и снарядов. Его не срезало пулеметными очередями из немецких дзотов, как многих других его товарищей, когда они под огнем возились по пояс в воде, стаскивая такую тяжелую в тот момент сорокапятку. Он не поймал в грудь минометный осколок, волоча к берегу снарядные ящики, как второй номер его расчета. Напротив, они успели вытащить и развернуть орудие, открыть огонь и прямой наводкой уничтожить семь огневых точек врага, что позволило батальону, вернее тому, что от него осталось, выбить немцев из села со смешным названием Бородаевка. И потом он остался жив, когда его жизнь превратилась в один сплошной кошмар отражения немецких атак, с редкими передышками на сон. Который часто приходилось прерывать на разгрузку редких порций снарядов, ночью на лодках доставляемых через Днепр. Вплоть до самой кульминации 2 октября 1943 года. Тогда немцы решили покончить с надоевшей занозой, крохотным плацдармом, бросив в атаку на их измученный батальон, давно поредевший до роты, свежий батальон и пять танков. В тот день он фактически спас всех, на редкость хладнокровно подпустив танки на двести метров и точными выстрелами подбив три из них. Остальные танки отступили, пехота немцев залегла под огнем стрелков и его осколочных снарядов, а потом и вовсе откатилась назад. Потом наконец-то переправились свежие части, и немцев снова погнали на запад. А младший сержант Остащенко 26 октября 1943 получил звание Героя Советского Союза.
