Олег Кулагин - Московский лабиринт
Он повалил меня на пол и несколько раз «впечатал» тяжелым армейским ботинком.
— Перестаньте, Фатеев!
Пока я хватала ртом воздух, что-то изменилось. Кое-кто ещё появился в кабинете и оттянул полковника.
— Не позорьте свой мундир! — В голосе — металлические нотки.
Надо мной склонились, сняли «браслеты» и осторожно похлопали по щекам.
— Вам лучше?
Мне помогли встать и усадили в удобное кресло. Подниматься было больно — теперь-то этот гад точно сломал мне ребро.
Лишь приняв вертикальное положение, я оклемалась достаточно, чтобы разглядеть «спасителя».
Он в хорошо пошитом сером костюме. Немолод. Лет сорок пять. Но фигура стройная, почти атлетическая. Дубленая, загорелая кожа, короткий ежик черных как смоль волос. Лицо — скорее привлекательное. Взгляд — внимательный, цепкий. Взгляд, в котором чувствуется многолетний опыт.
— Прошу прощения за моего коллегу. Иногда он бывает грубым.
Фатеев отвернулся, отошел в дальний конец кабинета, извлек пачку «Мальборо». Брюнет хотя и не смотрел в его сторону, среагировал мгновенно:
— Пожалуйста, не курите здесь.
Фатеев что-то пробормотал под нос, но пачку спрятал. Ясно, кто подлинный хозяин в этом кабинете.
Он не спешил. Ждал, пока я окончательно приду в себя. Наконец посчитал, что я «созрела», и представился;
— Меня зовут Алан. А вас?..
Американец? Надо же, говорит практически без акцента. Конечно, он прекрасно знал, как меня зовут. Но спорить из-за таких мелочей не стоило.
— Татьяна Гольцова.
— Я сожалею, что наше знакомство происходит в не слишком приятной обстановке. — Алан улыбнулся, обнажив ровные белоснежные зубы.
Задумчиво повторил:
— Татьяна. Прекрасное русское имя. Классическое.
Сел в кресло и продекламировал:
— «Письмо Татьяны предо мною — его я свято берегу…»
Опять улыбнулся, еще более обворожительно. Думаю, он знал, что улыбка ему идет, и старался использовать ее как можно чаще.
— Фатеев, распорядитесь насчет кофе!
Полковник вышел, и кофе принесли буквально через минуту. Наверно, заранее сварили и лишь слегка подогрели. А булочки выглядели такими аппетитными, что я сразу вспомнила: ничего не ела с самого утра.
— Не стесняйтесь, — сказал Алан и пригубил из чашки, подавая пример. — Кофе довольно хорош. Поверьте, в чем в чем, а в этом я разбираюсь.
— По-моему, в МакДоналдсах кофе всегда одинаковый.
Он рассмеялся. Вполне искренне.
— Ну да. Все американцы — примитивные идиоты. Шагу не могут ступить без передвижных сортиров и МакДоналдсов. А в России по улицам городов скачут сумасшедшие казаки и бродят белые медведи.
Насчет медведей не знаю, но однажды зимой на улицах разрушенного Курска я едва спаслась от волчьей стаи. Только об этом я говорить Алану не буду. И про то, чьи именно бомбы сделали Курск таким — тоже. Зачем портить приятную беседу? Лучше выпью кофе.
— Некоторые стереотипы очень живучи, — весело констатировал Алан. — Но культурным людям и в Америке и в России вполне по силам их преодолевать. — Тут же поправился: — Преодолеть.
Интересно. Он второй раз сказал «в России». Обычно американцы добавляют «бывшей». Или вообще стараются не использовать «устарелое название».
Пока я налегала па булочки, Алан смотрел на меня умильным взглядом любящего отца. Где-то после второй чашки кофе в этом взгляде что-то изменилось. Он начал переходить к делу:
— Знаете, Татьяна, я в трудном положении. Я очень хочу вам помочь. Но не смогу этого сделать, если вы не захотите помочь себе сами.
Ну конечно. Добрый дядя прогнал злого и теперь рассчитывает на мою откровенность. Господи, как однообразно… Прием, описанный в сотнях книжек и фильмов. Неужели даже в цээрушных разведшколах не могут придумать что-нибудь оригинальнее? Или сама ситуация располагает к шаблону?
Будем подыгрывать, ничего не остается. Кофе действительно хороший, а булочки и впрямь замечательные. Когда еще удастся такие попробовать. Может, вообще никогда…
Я прожевала и изобразила глуповатую невинность:
— Что вы имеете в виду?
Он сверкнул белоснежными зубами:
— Не пытайтесь казаться менее умной, чем вы есть на самом деле. Вы — способная девушка. Я знаю, вы учились на первом курсе биохимического факультета. Почему бросили учебу?
— Потому что вы разбомбили университет.
Алан качнул головой:
— Мне очень жаль. В любом серьезном деле бывают маленькие оплошности. Я уверен, что университет пострадал по ошибке. И кстати, вы еще так молоды, перед вами открыты перспективы… Почему бы вам не продолжить учебу за границей? Это можно устроить.
— Мне нравится жить здесь.
— Понимаю ваши чувства. Но нельзя позволять иллюзиям лишать вас будущего. Сейчас Россия лишь устарелое географическое понятие. — Он торопливо поправился: — Я имею в виду то трудное положение, в котором оказалась ваша родина. Приобретя квалификацию, опираясь на знания, а не на старые химеры, вы могли бы лучше ей помочь. — Доверительно склонился в мою сторону: — Поверьте, милая Татьяна, я уже немолод и имею кой-какой опыт. Экстремизм не решает ни одной проблемы. Наоборот, он их создает. И никто сейчас не делает больше для этой страны, чем правительство Гусакова и Международный Совет.
— И Рыжий? — уточнила я, наивно хлопая ресницами.
Это становилось почти забавным. Он действительно рассчитывает так запросто меня обработать? Что называется, «промыть мозги» в дружеской беседе. Нет, на дурака не похож. Какой-то козырь у него должен быть. Пока что он развлекается. «Чешет» по шаблону, не задумываясь, а сам не спускает с меня глаз, будто хочет насквозь увидеть.
Алан засмеялся:
— Я же говорил, некоторые иллюзии трудно преодолевать. Так часто бывает. Великих реформаторов современники не ценят. А потомки — ставят памятники. Анатолий Борисович делает все, чтобы экономика бывшей России стала эффективной. Многие предыдущие правители любили рассуждать об этом. А он не только говорит, но и делает.
Ну вот. Наконец прорезалось словечко «бывшая».
Уловив что-то в моем взгляде, американец посерьезнел:
— Да, это тяжело. Порой это больно. Я сам искренне переживаю за великий русский народ. Но это — необходимые временные меры. Через несколько лет вы не узнаете эту страну.
Уже и сейчас не узнаю. Представляю, что будет еще через несколько лет.
— Я давно знаком с Анатолием Борисовичем. У него есть одно качество, уникальное для политика, — продолжал ораторствовать Алан. — Да, он не популист. Но он всегда выполняет обещания. Помните, как быстро удалось навести порядок в Воронеже?
Комната слегка качнулась вокруг меня. Изображать наивность вдруг стало тяжело. Невыносимо…
Воспоминание. Мучительно-яркое…
Огромное, чуть припорошенное снегом поле. Вмерзшие в землю тела — по всему полю… И где-то среди них — трое самых родных и близких… Я искала. Вглядывалась в изуродованные лица. Кровоточащими пальцами разрывала мерзлую землю. Слепла от слез.
Не нашла…
Рыжий выполняет обещания…
— …Явные позитивные сдвиги, — будто через вату доносился голос Алана, — население больше не ощущает нехватки продовольствия. С этим нельзя спорить. Это факты…
Да, Тула — сытый город. Почти как Москва перед войной. Здесь хватает ярких витрин. Сюда не допускают беженцев. Но я знаю, что стоит отъехать километров на триста-четыреста…
Лишенные света и тепла, полумертвые города. Убогие деревни… И тощие ребятишки вдоль обочин автомагистралей — каждый раз, когда проходит натовская колонна. Они ждут. Иногда им везет, и миротворцы начинают швыряться монетами.
Однажды я тоже ждала у обочины. Я была старшей в компании таких же замурзанных существ. Нам не повезло. Самые добрые и щедрые — немцы. А в тот раз мы нарвались на литовцев. В детей полетел град пустых бутылок. Литовцы хохотали, тренируясь в меткости. Один из мальчиков, лет шести, не сумел увернуться. Упал с разбитой головой.
Я взяла камень и у поворота догнала ту машину. Швырнула булыжник в их рожи… Не промахнулась. И отсиживалась в канаве, пока над головой свистели пули…
— …конечно, миротворческий контингент сыграл свою роль в борьбе с анархией. Но сейчас обстановка стабилизировалась. И пытаться раскачивать ее — безумие.
Я подняла голову:
— Стабильность? Да, на кладбище всегда спокойно…
Глава 2
— Жаль, Татьяна, что у нас не получается разговор, — менее задушевным тоном констатировал Алан. — Наше сотрудничество было бы полезным в первую очередь для вас.
Странно, но в глазах его мелькнуло что-то вроде удовлетворения.
Я вдруг поняла. Он не зря языком молол. И про выдающиеся способности Рыжего. И про остальное… Он знал обо мне куда больше, чем казалось вначале. И ждал, что я сорвусь. Пусть в мелочи… Как опытный кукловод, дергал за нужные ниточки. Словно готовил меня для роли в будущей пьесе и хотел узнать, на что эта кукла пригодна.
