Геннадий Прашкевич - Царь-Ужас
Все равно Пабло она позировала.
А еще Жанна позировала какому-то сумасшедшему, который постоянно хотел покончить с собой. И позировала какому-то алкашу, который постоянно напивался с Дэдо и не мог отличить собственных работ от подделок. А еще к ней приставал Анри – конкретный старичок маленького роста. Его прозвали Таможенником. Не знаю, сказала Жанна, может, он, правда, работал на таможне. Несколько раз он завлекал меня в мастерскую и показывал странные картины с изображениями всяких жуков и трав, по-моему, он срисовывал их с открыток. А еще подолгу играл на скрипке. Это Жанне нравилось. Когда старичок играл на скрипке, она пила красное вино и ела фрукты, а руки у старичка были заняты и он не лез к ней, обдавая зловонным дыханием. У его дыхания был запах тлена, подтвердила Жанна и Семен подумал: значит, она, правда, позировала старичку.
Но чаще всего Жанна говорила о Дэдо.
Грузин, наверное, думал Семен. Ему хотелось задушить этого Дэдо, но, похоже, здоровье у приятеля Жанны и без того не было крепким. Он постоянно пил, бранился, скандалил, бросался тяжелыми предметами, ругал клиентов, раздевался догола в публичных местах (Жанна не одобряла Дэдо, но сочувствовала ему), а здоровье было у него совсем не крепкое. Он не знает себя потому, что постоянно пьет, сочувственно объяснила Жанна. У него ужасный кашель. Он аристократ. Он носит куртку и брюки из вельвета ржавого цвета в широкий рубчик. Вместо галстука повязывает широкий бант, а вместо пояса наворачивает длинный шарф.
А рисунки у него странные, вздохнула Жанна.
Длинные головы, глаза как черные головешки, никогда никаких ресниц, длинные носы и еще более длинные шеи. Все равно это лучше, чем рисовать просто окурками или из старых почтовых марок выклеивать пестрые домики и зеленые облака, как это делают приятели Пабло, правда? Однажды я слышала, как Андре говорил, что Дэдо, дескать, не нарисовал ничего достойного, пока не начал употреблять гашиш, но это ерунда. Просто у Дэдо некрепкое здоровье, он постоянно возится с молотком и с твердым камнем, он постоянно вдыхает каменную пыль.
По тому, как глубоко, как нежно Жанна вздохнула, Семен понял, что ей хочется вернуться в далекий Париж вовсе не потому, что это единственный город в мире, не похожий на рвотное (так она всегда говорила), а как раз потому, что там обитает алкаш Дэдо.
Благодаря Жанне Семен забыл обо всем и обо всех.
Баталера Новикова он больше не встречал, ходили смутные (к счастью, не оправдавшиеся) слухи, что энергичного баталера убили во время каких-то матросских волнений. Это было не так, но Юшин все равно не собирался в этом разбираться. Полюбив Жанну, он вдруг понял, что она запросто заменит ему и добротный дом, и хорошую корову. Дошло до того, что Юшин сбежал с парохода «Владимир», уже подготовленного к отходу в Россию.
Появиться в опустевших береговых казармах Семен не решился.
С дубленым полушубком через руку, с матросским баулом в другой руке он появился в гостинице «Нева», где снял недорогой номер и заказал Жанну. Сидя на диванчике, он представлял, как весело удивится Жанна, увидев влюбленного русского моряка.
Ждать пришлось долго.
Сперва Жанна была занята с русским офицером, потом ее перехватил толстый немецкий чиновник, тосковавший в Нагасаки оттого, что никто тут не говорил по-немецки. Потом Жанна немного отдыхала и только в одиннадцать часов вечера постучалась в номер Юшина.
– О-ла-ла! Я слышала, твой корабль ушел.
– Корабль ушел, я остался. Ты сильно удивлена?
– Я сильней удивилась бы, найдя тебя на Монмартре, на улице Коланкур.
– Где это?
– Это в Париже, – ответила проститутка, привычно раздеваясь. – Я тебе говорила, что Париж хороший город? Все остальные города по сравнению с Парижем просто рвотное.
– И Нагасаки?
– Нагасаки прежде всего.
– Ты хочешь вернуться в Париж?
– О-ла-ла! – сказала Жанна. – Мне только надо накопить денег.
– Ты уже много накопила?
– Почти больше половины, – честно ответила практичная француженка. У нее были пронзительные и бесстыдные глаза. Рыжие лохмы красиво падали на голые плечи. Пока Семен спрашивал, она успела раздеться догола. – Говорят, сюда идет американский пароход, говорят, он уже в пути, я сразу заработаю на билет до Марселя.
– Когда приходит пароход?
– Может, через неделю. Это же море. Пароход может задержаться.
– Сколько ты хочешь заработать?
Жанна назвала сумму.
– Я дам тебе эти деньги, – волнуясь сказал Семен. – А еще дам теплый русский полушубок. Ты можешь продать его, а можешь носить, это как захочешь. Но все дни, пока американский пароход будет находиться в Нагасаки, ты будешь спать только со мной, договорились? А потом вместе поплывем во Францию.
– Что ты хочешь делать во Франции? – спросила практичная француженка.
– Зарабатывать на жизнь с тобой.
– В Париже я стою дорого.
– Если мы будем вместе, – сказал Семен, – это не будет стоить ни сантима. Ты просто займешься другим делом. Понимаешь?
– Но я ничего другого не умею, – изумилась француженка. Плечи и широкая чистая спина Семена выглядели очень надежными. Она даже провела по его спине длинным ногтем, оставив на коже отчетливый светлый след. – Я могу красиво отдаться, но ничего Другого не умею.
– А чем ты занималась во Франции?
– Позировала художникам.
– Спала с художниками, – горько заметил Семен.
– Не со всеми, – не согласилась Жанна. – Правда, бывала на вечеринках. Я плясала на столе голая в Русском головном уборе. Его называют кокошник. Кель экзотик! Совсем голая, но в кокошнике на голове.
– Сука, – сказал Семен.
– Что значит сука? – не поняла Жанна.
– Маленький русский зверек женского пола, – пришлось оправдываться Семену.
– Хороший зверек? Очень? – спросила, она ласкаясь.
– Очень, – пришлось согласиться Семену.
– Тогда зови меня так. Звучит красиво. Я твоя маленькая сладкая сука. Я правильно это произнесла?
Такой Семен и запомнил Жанну, потому что на другой день его схватила японская военная полиция.
Каким образом он попал на американский пароход, мы не знаем.
Все свои деньги он оставил Жанне и был рад, узнав, что она действительно не принимала в гостинице американских моряков.
Мечтой Семена стало попасть в Париж.
В течение нескольких лет он упорно стремился в Париж, но все время промахивался. В Нью-Йорке в каком-то грязном матросском борделе он подцепил нехорошую болезнь, от которой отделался только в Бразилии. На Филиппинах в пьяной драке осколком стакана ему присадили по черепу, оставив на всю жизнь звездчатый шрам на правой части лба. В маленьких африканских портах он несколько раз цеплял гнусную лихорадку.
Но дело не в этом.
Были города, которые ему нравились, например Стамбул и Малакка.
В Малакке, правда, всегда стояла жара, а в Стамбуле проститутки были как головешки – худые и жадные. Семен упорно рвался в Париж, правда, судьба никак не хотела ему помочь: тонул у берегов Мадагаскара, отставал от своего корабля в Тунисе, на Кипре сидел в тюрьме. Там были очень крупные клопы, таких он не видел даже в Танжере, а в Танжере он тоже сидел в тюрьме. На стене камеры в Танжере было выцарапано гвоздем: «Янакис – за убийство». Эта надпись здорово веселила Семена. Стоило родиться греком, чтобы сесть в Танжере за убийство! За годы скитаний Семен научился многим языкам в их простых матросских вариантах, научился драться и не жалеть противника в драке. Но ему хотелось в Париж, а его заносило то в Танжер, то в Малакку, а то вообще в Гонолулу. Сперва ему нравилась Малакка, но когда его занесло туда в пятый раз, он решил, что Малакка тоже рвотное. И не потому, что Малакка не Париж, и даже не потому, что в Малакке он всегда напивался страшно, – просто человека нервирует, когда что-то лежит у него как бы совсем под рукой, а вот не дотянешься.
Париж…
Нежный Париж…
Маленькая сладкая сука Жанна…
3. Скорпион и египтянка
Летом 1911 года Семен попал в Париж.
Город встретил его неуверенным дождем, потом выглянуло солнце. В кармане лежало почти четыреста франков, неплохие деньги, если вдуматься. Но вдумываться он не хотел. Он волновался. Он в Париже. Жанна не переспала в Японии со всем американским пароходом, значит, верна ему. Правда, в тихом теплом Париже, чуть смоченном каплями дождя, как и во всех других городах, чувствовалось что-то рвотное, а люди не походили на художников. Или типичные буржуа, или типичные клошары – все самое плохое, что Семен слышал о Франции, вдруг предстало перед ним. Даже надпись на уличных писсуарах «Лучший шоколад Менье» не показалась ему остроумной.
Он волновался.
Узнав, что улочка Коланкур находится на Монмартре, Семен воспользовался узкоколейным паровым трамвайчиком. Возле базилики Сакре-Кёр, белый купол которой величественно возвышался над городом, Семена выгнали из вагона, потому что он притворился, что у него нет денег. В конечном счете ему повезло, – рядом не оказалось ни одного фараона. Очень довольный, по кривым плохо вымощенным улочкам, вьющимся по склонам самого высокого парижского холма, он отправился искать улицу Коланкур.
