Павел Буркин - Краденая победа
Улыбка с лица мужа (а какой он все-таки мальчишка — всего-то на три года старше, по нему и не скажешь, что уже успел хлебнуть на войне лиха) враз сбежала, весь его вид выражал готовность помочь. «Вот за это ты мне и нравишься» — подумала Амрита. Она долго думала, стоит ли посвящать Пратапа в свой план. Но решила, что стоит. Без его помощи не нечего и думать о том, чтобы спрятать ребенка.
— Для повелителя я все сделаю, — негромко произнес воин. — И насчет ночной службы ты права. Мы ходили на ночную службу перед походом, а это еще опаснее.
Остаток дня оба провели как на иголках. Амрите еще ни разу не доводилось бывать в городе ночью, это немного пугало, но с ней ведь будет муж. Но и Пратапу было не по себе. Несколько раз Амрита как бы случайно заскакивала на кухню, бросала взгляд на мающегося на посту мужа и уходила. Наконец, появился караул, парня сменил на посту сорокалетний крепыш с видавшим виды копьем и прямым мечом-кхандой. Едва дождавшись смены, Пратап кинулся домой — брать запасную одежду, а затем туда, где условились встретиться с Амритой. Не стоит устраивать из готовящегося предприятия представление.
Наконец, муж освободился. Заскочил, хотел оставить оружие — но, повинуясь неясному наитию, решил взять его с собой. А мушкет и форма охладят пыл любого ночного лиходея. Кто знает, с чем придется столкнуться в ночном городе, переживающем не лучшие времена. Амрите пришлось возиться дольше.
— Я готова, — сказала, наконец, жена. — Пошли?
— Пошли… Кстати, возьми еще одно покрывало.
— Зачем?
— Там пыльная буря. Знаешь, что это? По лицу вижу — знаешь, тогда зачем спрашиваешь? Быстрее, а то на службу опоздаем.
Стоило открыть дверь черного входа, как в лицо дохнуло жаром и сушью, закружились перед глазами мириады мельчайших пылинок. Похуже нескромных взглядов пыль проникла под расшитые покрывала-чунри, которыми оба накрылись, захрустела на зубах, заставила слезиться глаза. Нагретые плиты заднего дворика дохнули жаром. Пратап был в сапогах, а вот ногам жены в легких остроносых туфлях было нешуточно горячо. Хорошо хоть, нет солнца, то бы можно было ходить только бегом. И все равно задерживаться не стоило, они быстро пересекли дворик и направились к известной лишь дворцовой челяди калитке.
Обычно здесь шумно, людно, порой и тесно. Снуют люди, коровы, овцы, присланные селянами в качестве дани, слуги переносят мешки с зерном, писцы подсчитывают недоимки, смеются, ругаются, божатся, трудятся служанки и играют их дети. Молодожены любили этот дворик за веселую сутолоку и доброту находящихся здесь людей. Но сейчас он словно вымер. Затянувшая небо вываренной добела пеленой, пыль загнала всех в дома. Лишь изредка приоткрывается одна из дверей, кто-то торопливо перебегает через дворик, стараясь не дышать, да из какой-то пристройки раздается блеяние овец. Только скрипит горячий песок под ногами, тонко и зло воет ветер в каменном кипении резьбы, гнутся под пыльным ветром ветви немногочисленных деревьев.
«Как же тут не задохнуться?» — думает Амрита. Но дело слишком важное, а службу в храме Ритхи может отменить разве что конец света. Или… темесцы? Двое вступают на устилающий двор горячий песок, и стоило принять решение, как становится легче — вроде бы притих даже ветер… Они беспрепятственно миновали еще одну калитку — и вступили на узкую дорогу, ведущую в город.
Джайсалмерская крепость стоит на почти отвесной скале, не так уж и много мест, где на нее вообще можно взобраться. Но это если никто не мешает. А если сверху по тебе палят из пушек и мушкетов, мечут стрелы и гранитные глыбы, льют кипящее масло и расплавленный свинец… Амрита поежилась, едва подумав об этом. Словно угадав ее мысли, Пратап произносит:
— Крепость осаждали больше дюжины раз, а взяли лишь однажды — когда струсил и сдался правитель. Разве что если припасы кончатся…
Но они спускалась не по круче, а по древней, избитой до мельчайшей пыли дороге, лепившейся к склону скалы и немилосердно петлявшей посреди хаоса каменных осыпей. Завоевателей, которые рискнули бы ею воспользоваться, тоже ждала масса неожиданностей. Кое-где можно было пройти лишь по деревянному мосту, перекинутому через пропасть. В случае нужды его можно обрушить, свалив непрочно держащуюся скалу или подпилив опоры. Или просто подняв пролет-другой. В других местах стояли пузатые, обманчиво-неуклюжие башни, оглядывающие дорогу черными провалами амбразур. Спрячь в каждой фальконет, десяток хороших мушкетеров или хотя бы лучников — и они будут держать полк осаждающих, пока есть пули и стрелы. А потом осажденные отойдут в следующую башню, суть выше — и все начнется по новой. Толстые стены башенок спасают даже от малых пушек, да ведь и поставлены они не где попало: почти все надежно прикрывают скалы. Так, может, лучше просто по склону? А там и того труднее.
Крепость можно взять только измором, сказал Пратап, и он, наверное, прав. Но кому, как не служанкам, знать, какие запасы хранят в Джайсалмере на случай осады? А без воды остаться не позволят семь колодцев внутри цитадели. Так что приходите, господа темесцы, и осаждайте, сколько душе угодно. Только скорее сами проголодаетесь и пить захотите… Ветру-то плевать, кому кидать в глаза песок.
Есть, правда, средство, от которого не спасут никакие стены. Измена. Но кто согласится помочь бледнокожим убийцам, если даже она, никому в жизни не сделавшая зла служанка, не может думать о северянах спокойно?
— Во всем они виноваты, во всем, — произнесла она убежденно. — И буря эта неспроста… Небось, наложили их жрецы порчу на нашу землю.
— Нет, тут они ни при чем, — отвечает Пратап. — Вот пушки и мушкеты у них лучше наших, и их больше. А мы не столько с врагом воюем, сколько друг с другом: Джайсалмер с Маюрамом, а Аркот — и с теми, и с другими, и с нашими бывшими землями. Вот Темеса всеми и вертит, как хочет.
— Пратап, — дернула за рукав Амрита. — А может, этого хотят боги… Ну, чтобы Темеса правила? Мне вчера Рупали говорила…
— Ошибается твоя Рупали, Ам, — без околичностей сказал воин. — Не могут быть угодны Великой Лучнице обливающие грязью Ее имя и имя Ее мужа. Просто нельзя им уступать и сдаваться. Ты на них посмотри, да отца расспроси: какие бы поражения они не терпели, но оружие не складывали, подвозили подкрепления, и все начиналось по новой. И они побеждали. А у нас, чуть случится неудача, и все свою выгоду искать начинают. Вот на их сторону все и переходили. Маюрам, Аркот, потом Тариссия и Мератх… А с северянами поодиночке биться нельзя — только вместе. Мы этого не сделали, вот и проиграли. Не Темеса сильна — мы слабы…
Первые дома начинались у подошвы холма. Если с горы весь город был виден, как на ладони, здесь обзор загораживали плотно стоящие дома, сараи, чахлые деревья садов. Еще во времена детства Амриты эти сады цвели и благоухали так, что по весне кружилась голова, а в глазах рябило от цветов. Теперь они умирают — даже в сезон дождей воды выпадает все меньше, летом каналы пересыхают, и уже людям и скоту едва хватает воды. А если станет еще хуже? Амрита поежилась, вспомнив, как мели такие же песчаные бури в родном селе на юге, как уходили, беря с собой самое ценное, а остальное бросая на поживу пескам и (если успеют) мародерам. Странное дело — село было большое, обитали в нем не меньше дюжины каст. А как случилась беда — все стали нищими. Пустыня всех уравняла, лишь немногим повезло устроиться в столице на хлебную должность. Например, отцу: он был отставным воином, помнил еще раджу Ритхешвара и Первую войну. Деревня… Сейчас там, наверное, все скрыли пески.
Девушка закашлялась и вынуждена была отплевываться от песка. Она позабыла, что такое настоящие пыльные бури: до крепости большая часть пыли не долетала. Зато здесь, у подножия скалы, пустыня разбушевалась по-настоящему. Ветер крутил и швырял в лицо пригоршни горячего песка, норовил сорвать Пратапов тюрбан. Спасло запасное покрывало — пока никто не видит, им можно закрыть лицо, длины хватает на двоих. Стало легче, хотя под пыльной тканью было особенно душно. Придерживая покрывало, чтобы не сорвал ветер, они почти наугад углубилась в городские кварталы.
Будто почувствовав их решимость дойти до конца, ветер приутих. Еще крутилась в неистовом танце у ног песчаная поземка, в воздухе витала взвесь мельчайших частиц, но небо немного расчистилось, приобретя нормальный синеватый оттенок. Через пыльные облака блекло-красный диск заходящего солнца выкатился из-за пыльных туч и удивленно взглянул на город, словно в одночасье поседевший от пережитого. Лишь кое-где на окрашенных кровью заката улицах шелестели зеленью сады, но и эта немногочисленная листва стала серой от пыли.
Когда неистовство пыльной бури ослабло, люди начали выходить из домов. Раздался перестук молотков, скрип тележных колес, мычание волов. Город оживал на глазах. На самых людных улицах поднимается пыль, но теперь это не пелена, превращающая день в знойные сумерки. Вскоре солнце кануло за горизонт, и на город стремительно пала ночь. Постепенно затихали и городские кварталы. Не всем в обнищавшей стране по карманам такая роскошь, как светильники.
