Михаил Ахманов - Среда обитания
Позавчера, в начале пятидневки, села в трейн очередная смена. Все как положено: главный – в маске, при регалиях, младшие партнеры – в форменных обертках, чехлы до колен, сумки с пайком, бляхи надраены, браслеты-обручи сверкают. Сели, значит, и отбыли в латифундию, а через полчаса вернулась отдежурившая смена, тоже в обертках, при значках и обручах. Никто их на станции не разглядывал – вышли из трейна, спустились к биотам да авиеткам и разлетелись кто куда, вкушать законный отдых. А еще через час помощник Борнео в «Хика-Фруктах» доложил, что с латифундией нет связи. Ни связи, ни рапорта на терминал, что приступили к дежурству… Моча крысиная! Ну, всполошились, послали инспектора с оравой стражников – а по плантации лишь черви ползают и доедают трупы джайнтов и деревья.
Потом нашли работников-партнеров – тех, кто вроде бы уехал на латифундию. Кто дохлый в своем патменте, кто оттопыренный в прах, кто дремлет под сонную музыку… В общем, не они садились в трейн, а некие другие личности: приехали, открыли сумки, вынули разрядники, сожгли охрану с агротехниками и выпустили червяков. Вражьи происки, не иначе! Борнео так и решил, а может, ему подсказали, где виновника искать. У гранда подсказчиков много, а кто они, со мной он этим не делился. И не надо; меньше знаешь, крепче спишь.
Передохнув, я опустил со лба бинокуляр и снова двинулся наверх. Для подобных упражнений протез незаменим: искусственные мышцы меньше устают, не говоря уж о том, что хватка у пальцев железная. Еще, разумеется, «ванкувер»… Он вмонтирован вместо кости, ствол выдвигается из запястья, дернешь пальцем – выстрел, сжатый кулак – очередь. Полезная штука! Ближе и роднее панциря – броню я все-таки снимаю, а вот протез не отстегнешь, не снимешь. Носить его до самой эвтаназии, и на компост пойдем мы вместе… Женщины, правда, жалуются – рука, говорят, холодная. Но одалиски ничего, не возражают.
Обогнув щель с левой стороны, я добрался до самой высокой точки и перелез на потолок. Там замер, осматриваясь и принюхиваясь. Охрана, конечно, была: один, с разрядником, прятался у самой кромки, другой, похоже, спал – рядом с авиеткой и четырьмя биотами. В бинокуляре они казались расплывчатыми красными фигурами, но голову от тела я отличил без труда. Всадить бы каждому по пуле в лоб! Но рано, рано… Не нужно повода для подозрений – вдруг Джизак захочет с ними пообщаться и выяснит, что часовые замолчали.
Я осторожно пополз по щербатому, в трещинах потолку, затем перебрался на стену. У самого входа щель была треугольной, с изломанными краями и, как уже упоминалось, похожей на приоткрытую крысиную пасть, куда спокойно могла бы въехать пара скафов. Дальше она сужалась и становилась цилиндрической, вроде трубы диаметром метров десять, с довольно ровной поверхностью, будто бы высверленной в граните чудовищным сверлом. Многие щели похожи на эту, и тянутся они шагов на пятьдесят, на сто и даже на двести, как щель под названием Прямая Кишка. Но есть совсем с другой конфигурацией, сравнительно мелкие и невысокие (кое-где не выпрямишься), зато широкие горизонтальные разрезы. Или вертикальные – эти узкие, тоже неглубокие, но в высоту тянутся от кольцевой дороги почти до самого края купола. Не знаю, зачем их вырубили предки и как им это удалось. В Службе Диггеров считается, что в древности тут, как и в других городах, была природная полость, населенная крысами, червями и всякой хищной дрянью, так что предки скрывались по щелям. В них и жили до Эпохи Взлета, когда всю эту мерзость прикончили и выстроили Мобург, соединенный тоннелями с другими куполами.
Так себе гипотеза. Мадейра, мой приятель, говорит, что непонятно, как добирались предки до своих жилищ (скала-то отвесная!), и что в щелях нет ни старинных орудий, ни костей. Может, все на компост перевели во время Взлета? Хотя, случается, находят кое-что – например, железный шестигранник, здоровенный, по пояс рослому мужчине, с дыркой в центре и спиральной резьбой. Теперь он перед ратушей стоит, на Смольной площади – что-то вроде символа Мобурга…
Пол щели был засыпан пылью, щебнем и камнями, свалившимися с потолка и стен. Всякие камни – мелкие, с кулак, побольше, размером с человечью голову, а есть и такие, что покрупней биота. Можно спрятаться, и я, стараясь не скрипеть и не шуметь, передвигался от глыбы к глыбе по всем канонам военного искусства, полусогнувшись, где бегом, где шагом, а где на четвереньках. К тому же помогала темнота: обзор в бинокуляре был хороший, а у Джизаковой братвы вряд ли имелся столь редкостный прибор. Хотя кто их знает… могли достать через Мясных у оружейников… Свой бинокуляр я приобрел у пачкунов, у Черных Диггеров, за двести пятьдесят монет и одалиску. Очень неплохая кукла, грудастая блондинка, обученная лепетать и вскрикивать в нужные моменты… Тоже тянула на пару сотен.
Заметив световое зарево, я притормозил у большого обломка, чтобы еще раз проверить снаряжение. На бедрах – ножи, еще один – в чехле у колена, через плечо – перевязь с гранатами, обоймами и дротиками, под левой рукой, у пояса – разрядник, ну и, разумеется, протез… Я сдвинул пластинку под локтем, вставил в паз обойму, натянул капюшон и приподнял тепловые очки. Потом высунулся из-за камня.
Диспозиция была такой: в воздухе – световой шарик, а под ним, в самом конце щели, двадцать одна мишень. Одни спят, другие закусывают, третьи в шост играют, четвертые оттопыриваются, передавая друг другу баллончик с «веселушкой»… В общем, мирная картина. Шестнадцать типов в фантиках от «Хика-Фруктов», в зеленых форменных комбинезонах; ясно, что это налетчики с плантации. Пятеро, по виду – капсули, одеты более разнообразно: один раскрашенный, один в коричневой хламиде, трое в каком-то рванье. Эти без оружия, а у тех, кто в форме, есть разрядники.
Разрядник я не люблю и пользуюсь им не часто. Работа не дозволяет – случается, заказчику нужно труп предъявить, а не кусок обугленного мяса. Мясо – мясо и есть, даже Пак не разберется, кому принадлежит, особенно если башка разворочена и гарбич не считаешь. А при лучевом поражении личный код теряется за три минуты.
Джизак сидел в компании игравших в шост, подкидывал цветные палочки и скалил зубы – должно быть, удача привалила. Сидел без маски, с открытой рожей, словно желая избавить меня от сомнений, кого прикончить первым. Быстро и безболезненно – как-никак бывший товарищ по оружию… На мгновение припомнились мне Лоан и наша славная центурия, оборонявшая контору «Пищевые Растительные Продукты», – затянутые дымом ярусы, вопли и хрипы, гудение разрядников, трещины в стенах, едкий запах расплавленного армстекла, слепящие вспышки гранат, и мы с Джизаком у ручного огнемета… С другой стороны, в партнерах я его не числил, и потому о прошлом вспоминать не стоило. Дела вчерашние, а нынче у меня контракт. Контракт, и ничего, как говорится, личного.
Я выскользнул из-за гранитного обломка и прострелил Джизаку сердце. Затем – световой шар; он лопнул с едва слышным треском, и щель затопила темнота. Еще четыре выстрела – четыре трупа… Только тогда живые сообразили, что происходит, и вскинули разрядники.
Десяток молний сверкнул во мраке, бок и висок обожгло, но я уже катился по полу и бил короткими очередями. Камни поскрипывали под броней, хрипло рявкал «ванкувер», шипели в воздухе разряды и пахло паленым мясом – наверное, задели кого-то из своих. В бинокуляр я видел, как мечутся ярко-алые фигурки, скачут, дергаются, размахивают руками – и падают, падают…
– Свет! – выкрикнул кто-то. – Нужен свет!
Одна из фигурок стремительно согнулась, подбросила кверху шарик, и я без промедления швырнул гранату. Не газовую – осветительную. Белое сияние заставило меня прищуриться, но лишь на миг, тогда как ослепленные мишени замерли с оружием в руках, скорчившись и прикрывая глаза ладонями. Потом двое или трое выстрелили наугад, над плечевым щитком брони мелькнула молния, я выпалил в ответ и обнаружил, что обойма кончилась. Впрочем, вооруженных бандитов осталось четверо, и я добил их дротиками. Дротики с ядом ничем не хуже пуль – конечно, на небольшой дистанции. Она и была как раз подходящей – от десяти до двадцати шагов.
Граната догорела, и теперь только плавающий в воздухе шар разгонял темноту. После ослепляющего блеска свет его казался тусклым и каким-то неживым.
Я опустил капюшон, избавился от бинокуляра и произнес:
– Можно подняться и открыть глаза. И не тряситесь, гниль подлесная, – вы в моем контракте не значитесь.
Живые – раскрашенный, тип в хламиде и трое остальных – медленно встали, озираясь с ошеломленным видом. Раскрашенный, с синими полосками на щеках и мелкими голубыми ромбами на спине, груди и ягодицах, выдавил:
– Кх-то? З-зачем? З-за что?
– Крит, Свободный Охотник, – представился я, вытащил пустую обойму и отшвырнул ее. – Интересуешься, зачем и за что? Хороший вопрос! Джизаку ты его не задавал?
