Сергей Мусаниф - Имперские танцы
– Большей частью – приказ полковника Ройса, ребе.
– А меньшей?
– Я запутался в себе, – сказал Юлий. – Иногда мне кажется, что я знаю, чего хочу, а иногда мне снова кажется, что я знаю, чего хочу, но хочу при этом совсем другого.
– И чего же вы хотите, капитан?
– В первом случае или во втором?
– Начнем с первого.
– Жить, ребе.
– Просто жить?
– Ага. В этом желании есть что-то аморальное?
– Нет, капитан. Это вполне понятное желание, естественное для любого человека. А что насчет вашего второго желания?
– Я хочу застрелиться.
– Это грех, капитан.
– Я догадывался, ребе.
– Почему вы хотите застрелиться?
– Я знаю? Может, кальция не хватает.
– Интересная версия, – одобрил Рабинович. – А может быть, вам не хватает смелости и веры в себя, чтобы продолжать жить дальше?
– Может быть, – сказал Юлий. – А что делать? Молиться?
– Молитвой тут не поможешь. Тем более что вы атеист. Давайте попробуем рассуждать логически. Что именно вас беспокоит?
– Все, ребе.
– А что беспокоит вас больше всего?
– Честно?
– Честно. Лгать капеллану не имеет смысла.
– Меня беспокоят повстанцы. Они ненавидят меня и хотят убить.
– Значит, они вас ненавидят? А вы к ним как относитесь?
– Как я могу относиться к людям, которые меня ненавидят и хотят меня убить?
– И в самом деле, как?
– Адекватно. Я ненавижу их в ответ.
– Кроме того, вы их убиваете.
– Разве?
– Оголите ваш правый бицепс.
Юлий закатал рукав рубашки и продемонстрировал капеллану правый бицепс. На правом бицепсе Юлия были вытатуированы миниатюрные черные черепа.
– Что это такое? – спросил Рабинович.
– Миниатюрные черные черепа, – объяснил Юлий. – Татуировка.
– Что она означает?
– В сущности, это всего лишь ребячество, ребе.
– Но что означает это ребячество?
– Сбитые, – сказал Юлий.
– Сбитые корабли противника? – уточнил Рабинович.
– Да, – сказал Юлий.
– И сколько черепов украшает ваш бицепс?
– Тридцать восемь.
– Давайте уточним, – сказал Рабинович. – Вы сбили тридцать восемь судов противника. Что это означает?
– Что я хороший пилот.
– Это означает, что вы – убийца.
– Разве? Я сбиваю корабли, но не расстреливаю катапультировавшихся пилотов.
– Тем не менее, каковы шансы пилота выжить после того, как вы сбиваете его корабль?
– Это зависит от корабля, ребе.
– Не увиливайте от ответа, капитан.
– Шансы небольшие, – признался Юлий.
– Вы – убийца, – подытожил Рабинович.
– Я – пилот, – сказал Юлий.
– Вы убиваете людей.
– Я делаю свою работу.
– Вам стало легче, капитан?
– Нет, а с чего бы?
– От правильного осознания того, чем вы занимаетесь.
– Послушайте, – сказал Юлий. – Я не питаю никаких иллюзий по поводу того, чем я занимаюсь. Именно поэтому меня и тянет застрелиться.
– Что вам больше не нравится – убивать людей или возможность быть убитым самому?
– И то и другое, – сказал Юлий. – Но, положа руку на интимные части моего тела, я готов признать, что мне до чертиков не хочется, чтобы меня убили.
К удивлению Юлия, Рабинович не стал делать ему замечания по поводу ругательств.
– Вы боитесь смерти? – спросил Рабинович.
– А вы не боитесь?
– Не боюсь.
– Почему?
– Вера в Господа охраняет меня от этого страха.
– До свидания, – сказал Юлий. – Нам с вами больше не о чем разговаривать.
– Почему же, капитан?
– Потому, что либо мы разговариваем на разных языках, либо вы лицемер.
– Вы не можете сейчас уйти, капитан.
– Почему еще, ребе?
– Потому, что я вас не отпустил, капитан. Хочу вам напомнить, что я старше вас по званию.
– Для меня это новость.
– Представьте себе.
– Черт побери. – Юлий сел обратно в кресло. – Чего еще вы от меня хотите?
– Вы ненавидите повстанцев?
– Да. Разве это неправильно?
– Неправильно.
– Я должен возлюбить повстанцев?
– Нет, не должны.
– Тогда я не понимаю, чего вы от меня хотите.
– Я хочу, чтобы вы поняли, что повстанцы являются орудием Господа, который посылает вам испытание.
– Мне?
– Да.
– Испытание?
– Да.
– Зачем?
– Чтобы испытать вас. Чтобы понять, что вы из себя представляете.
– Ребе, вы ведете подрывную деятельность.
– Каким образом?
– Вы только что заявили, что повстанцы – орудия Господа, а я с ними воюю. Воюю с орудиями Господа. Тогда кто я есть, если следовать формальной логике? Кто воюет с Господом? Дьявол. Тогда кто я? Посланник дьявола? Но в то же время я являюсь военнослужащим Империи, и не просто военнослужащим, а офицером. Таким образом, вы заявляете, что имперские офицеры – посланники дьявола. Признавайтесь, сколько вам платят повстанцы за то, что вы сеете такие мысли в наших умах?
– Вы меня неправильно поняли. Повстанцы – орудия Господа, но и вы тоже – Его орудие.
– Вы еще и еретик? Теперь вы заявляете, что Бог не знает, чего творит, раз его орудия уничтожают друг друга.
– Вы понимаете все слишком буквально.
– Это потому, что у меня от природы въедливый аналитический ум.
– Вы насмехаетесь надо мной.
– Нет, клянусь Аллахом.
– Вы клянетесь Аллахом в присутствии иудея?
– Я – атеист седьмого дня, – напомнил Юлий. – Мне по фиг, кем клясться.
– Вы будете гореть в геенне огненной.
– Здорово вы меня утешили.
– Вам не нужно мое утешение. Вы пришли сюда только потому, что так вам приказал полковник Ройс. Вы – эгоистичный, самовлюбленный аристократичный ублюдок с нарциссовым комплексом, трясущийся за свою шкуру и морочащий всем голову!
– Я рад, что вы это поняли, – сказал Юлий. – Мне кажется, таким, как я, не место в армии нашего великого императора.
– Таким, как вы, место на самой дрянной, вонючей, ублюдочной военной базе, находящейся в самой глухой дыре на задворках Империи!
ГЛАВА 3
– Он назвал меня эгоистичным, самовлюбленным аристократичным ублюдком с Нарциссовым комплексом, трясущимся за свою шкуру и морочащим всем голову, – пожаловался Юлий. – Поднимаю на пять и меняю две карты.
– Но ты такой и есть, – сказал Клозе. – Поддерживаю и поднимаю еще на пять.
– Я – пас, – сказал Карсон.
– Я тоже, – сказал Дэрринджер.
– А я еще поиграю, – сказал Малышев.
– Отлично, – сказал Юлий. – Чем больше народу, тем больше банк. Еще этот тип назвал нашу базу самой дрянной, вонючей, ублюдочной военной базой, находящейся в самой глухой дыре на задворках Империи. Еще пятерочку сверху.
– Наша база такая и есть, – сказал Клозе. – Поддерживаю.
– Играю, – сказал Малышев.
– Еще ему не нравятся мои татуировки. Наверное, он считает, что я пижон.
– Но ты и есть пижон, – сказал Клозе.
– У тебя такие же татуировки.
– Это потому, что я тоже пижон.
– Поднимаю на десять.
– Поддерживаю.
– Для меня это слишком круто, – сказал Малышев и бросил карты.
– Слабак, – сказал Юлий. – Еще двадцатку.
– И пять сверху.
– Твои пять и еще двадцатку.
– По-моему, ты блефуешь.
– Есть только один способ это выяснить.
– Поддерживаю. Вскрываемся.
– Ты первый.
– Две пары.
– Полный дом, – объявил Юлий и сгреб деньги со стола. – Еще партию?
– К черту, – сказал Клозе. – Я знал, что не надо тебя приглашать. Ты нас попросту обчистил.
– Где ты был ночью? – поинтересовался Карсон. – Я заходил часа в два, хотел стрельнуть у тебя сигарет.
– Я ночевал в карцере.
– Это стильно, – сказал Карсон.
– Я все делаю стильно, – сказал Юлий.
– Я пойду, – сказал Дэрринджер. – У меня завтра дежурство.
– У меня тоже, – сказал Малышев.
– А я временно отстранен, – сказал Юлий.
– Везунчик, – сказал Дэрринджер.
Они с Малышевым ушли. У них осталось всего шесть часов, чтобы протрезветь и вернуться в нормальную летную форму.
– Больше никто никуда не торопится? – спросил Юлий.
– Нет, – сказал Карсон.
– Я тороплюсь в отставку, – сказал Клозе. – Но это может подождать.
– Вот и отлично, – сказал Юлий. – У нас еще осталось виски?
– У меня всегда полно виски, – сказал Карсон. – Зато у меня постоянно кончаются сигареты.
– Это фигня, – сказал Юлий. – Сигарет полно у меня.
– Значит, вместе мы непобедимы, – сказал Карсон.
Карсон был маленький и смуглый. Он был лет на десять старше Юлия и до сих пор ходил в лейтенантах, но, несмотря на это, был неплохим пилотом. Впрочем, здесь все были неплохими пилотами. Плохие пилоты отсеялись вследствие искусственного отбора, проведенного сепаратистами.
