Олег Верещагин - Мир вашему дому!
Я если честно, об этом уже и думать забыл. Но он помнил, естественно. Денис был уже, конечно, не в лицейском мундире, но и не в строгой «тройке», в каких мы гуляли на балу и какую я не успел снять. Ну да, подумал я, все, наверное, разъезжаются…
— Привет, — Денис подошел, помедлил, присел на спинку скамейки. — Вот ты где… А я спрашиваю — никто не знает…
— Едешь поступать в Гагарин? — я откинулся назад, раскинул руки по верхней планке. Денис кивнул. Он всегда мечтал стать штурманов во Флоте, и, когда в числе прочего ему предложили попробовать поступить в Академию, он тут же отмел все прочие приглашения. Мне тоже предлагали. Я тоже мечтал, только о пилотском пульте. Мечтал… три года назад. А недавно понял, что служба в космосе, где погибли отец и мама, будет для меня пыткой. Какая уж там нормальная работа… — Удачи.
— Ага, спасибо… — он сверху вниз искоса посмотрел на меня: — А ты?.. Ты согласился?
Я понял, что он имеет в виду. Позавчера со мной беседовал очень вежливый и обстоятельный господин из Отдела Внешней Информации Военного Министерства. Проще говоря — из военной разведки. Он в самых обтекаемых фразах предложил работу у них — сперва стажером при какой-нибудь миссии, потом обучение и офицерский чин — ну и так далее. "Нам очень нужны такие," — несколько раз повторил он. Такие — это геологи, информколлекторы, полевые врачи и пилоты малых космических кораблей; именно такими были освоенные мною профессии. Я попросил разрешения подумать, и человек немедленно согласился, сказав, что они могут ждать весь ближайший год, понимают, как я устал на экзаменах и вообще, поэтому пусть я отдыхаю и думаю, а когда приму решение — свяжусь с ними по коду…
— Согласился, — кивнул я, не став объяснять, что окончательно решил это какие-то минуты назад, здесь, над озерным берегом, когда читал стихи древнего поэта. И пусть фоморы поберегутся моего решения. Это не слова. Это клятва.
— Жаль, — вздохнул Денис, и я посмотрел на него удивленно, но он кивнул, подтверждая сказанное: — Я думал, ты все-таки решишь в Гагарин… тогда бы мы вместе…
— Ты же не один туда из наших, — усмехнулся я. Денис снова кивнул:
— Не один, но я хотел с тобой… Ладно, — он соскочил наземь и расстегнул куртку. — Вот… это тебе. На память, в подарок и все такое.
Я обалдел. Действительно обалдел, потому что такого не ожидал.
Два года назад, когда нам исполнилось по тринадцать лет, мы получила разрешение на оружие. Многие тут же бросились покупать первое, что попадется; я — нет. Меня вполне устраивал школьный арсенал, а свое собственное оружие выбирать нужно тщательно и тогда, когда в нем и в самом деле будет нужда. Тем более, что отец обещал помочь. А вот Денис оказался исключением. Его двоюродный брат — он был намного старше и служил в десантно-штурмовых войсках — привез Денису РАП ТБ-98. Настоящий ручной автоматический плазмомет «Тула-Баранников», тридцатизарядный, отделанный серебром и самшитом, в полированной кобуре, выложенной изнутри алой кожей. Не штучный образец, а сделанный на заказ!
И вот сейчас Денис протягивал кобуру с ТБ мне. Длинный ремень из мягкой коричневой кожи покачивался у его колен.
— Ты чего… серьезно? — выдохнул я, не смея поднять рук и прикоснуться к этому чуду.
— А чего? — Денис неловко вздернул плечи. — Зачем он штурману, это же планетарное оружие… А ты… если ты будешь в ОВИ… там как раз… Ну, бери, что ли…
— Подожди! — я дернулся. — Пошли, я сейчас тебе свою полевку отдам…
У меня был отличный полевой нож, настоящий русский, с вытравленным на лезвии девизом «РА» — "РОССИЯ ИЛИ СМЕРТЬ!" И не подделка, а настоящий нож из годов Безвременья. Такими сражались с бандами «витязи» «РА». И я бы сейчас его отдал, не задумываясь, потому что внезапно понял — Денис мог бы быть мне настоящим другом… но он покачал головой:
— Не надо, Игорь… Мне для тебя ввек не отдариться… — потом неожиданно обнял меня, отстранился и пошел, оставив кобуру на скамье. Я его окликнул, но он отмахнулся, а потом крикнул на ходу:
— Если буду нужен! Один визит — и я у тебя! Где бы ты ни был!
И — ушел.
Я помедлил. Поднял ТБ, осторожно повесил на плечо.
Оттянув его боевой тяжестью, кобура сурово повисла точно под правой ладонью — у бедра.
* * *
Моя комната была уже нежилой. Отдельно стоял рюкзак с упакованными личными вещами. Отдельно — контейнер с тем, что надо было отправить домой, куда я сам не собирался заезжать. Системы жизнеобеспечения ещё работали, но робот-уборщик уже привел комнату, где я прожил девять лет, в тот стерильно-нежилой вид, который яснее ясного говорил: тут уже нет хозяина. До первого октября, когда сюда вселят тихого, слегка оглушенного первоклашку…
Привалившись плечом к косяку и приказав двери закрыться, я вдруг остро и ясно ощутил свою бездомность. Тут я уже чужой. В Верном… в Верном я никогда и не был своим, если подумать. Домом на каникулах для меня всегда были мои родители. Где они — там и хорошо. А что теперь?
— А теперь — начинается взрослая жизнь, — громко сказал я в тишину комнаты. И это было правдой. До совершеннолетия мне оставался еще год и номинально лицей сохранял надо мной опекунство. Но реально у нас, «элиты», с этим было проще. В сущности, я мог идти, куда хочется и делать, что желаю.
Девять лет обучения и воспитания гарантировали, что я не сделаю глупости и не совершу преступления.
Может быть, прямо сейчас нанести визит по коду и принять предложение господина из ОВИ? Я задумался и понял, вдруг, что очень-очень устал. Нас всегда учили, что безделье — это страшный грех, что работать интересней, чем отдыхать, и я верил в это. Да и как было не верить, если Галактика была такой огромной, интересной и зовущей, жизнь — такой долгой, а сделать надо было успеть так много! Но сейчас я не годился для работы. Я знал, что такое бывает у взрослых. Человек вдруг остывает, как брошенный в росу уголек. Это не страшно. Ему просто надо отдохнуть, а там все завертится опять. Наверное, просто все сложилось так, одно к одному — мое одиночество, напряжение последних трех лет, тяжелые экзамены, сегодняшние мысли, мое решение о том, что делать дальше — что мне этот отдых требовался раньше, чем остальным. И я знал, что никто не ткнет в мою сторону пальцем, обвиняя в лодырничестве и существовании за чужой счет.
Четыре года назад преподавателю социоистории долго пришлось растолковывать нам смысл слова «бездельник» как социального явления.
Проще говоря, мне нужно было место, где никто не знает меня, я не знаю никого, где тихо и не стучатся в двери глобальные проблемы. В конце концов, этот год можно использовать, чтобы написать аспирантскую работу геологии и получить первое гражданское звание…
Эта мысль показалась привлекательной. Раньше я не задумывался об этой стороне карьеры, сосредоточив все мысли только на стезе военного. Но ведь масса военных прославились как ученые, исследователи, путешественники… Хотя бы майор Шаменков, у которого я работал на Марсе. Как майора инженерных войск его и не знает никто. А как исследователь Марса он во всех журналах по ареологии есть. Я до потолка прыгал, когда он похвалил мою заметку по аллювиальным почвам высохших рек, напечатанную в "Русском императорском вестнике планетологии". А капитан Паташов? Он же работал на Отдел Колониальной Безопасности Военного Министерства — и прославился как великий зоолог, автор книг по животному миру Сапфира; до сих пор зоологические каталоги по всем планетам так и называют «паташовские». А Белогрудов? Ему же шестнадцать лет было, когда он получил лейтенанта за "обеспечение безопасности поселений перед лицом неконтактных туземцев" — и одновременно защитил сразу кандидатскую по ксенологии. Его "Жители песков Нова-Гоби" я читал, как приключенческий роман, хотя ксенологией в жизни не интересовался за пределами программы!
Я представил себе дом на окраине инопланетного леса. Небольшая комната, настольная лампа, уютно горит экран компьютера. Вечер. Я сижу за столом, пью чай и пальцами левой руки набираю текст, записывая сделанные за день походов по местным холмам наблюдения… Здорово.
— 9-17, —сказал я в пространство, — дай-ка мне список наименее освоенных планет.
— Сделано, — раздался через миг спокойный, доброжелательный голос — и на панорамном окне вид на море сменился столбцом из множества названий. Я впопыхах не конкретизировал, и автомат выдал не только «наши» планеты, а вообще все известные малоосвоенные, но это были пустяки. Не сводя глаз со списка, я присел на диван, положил стукнувшуюся в пол кобуру на колени. Протянул руку, дернул пальцами — из стола выдвинулась клавиатура. У нас стояли лучшие компьютеры в мире — иркутские "Финист+". Не вставая, я представил себе клавиатуру и зашевелил пальцами. Такие фокусы приводили в оторопелый восторг «обычных» ребят с которыми я встречался во время каникул. Ничего особенного, простая телекинетика. В человеке потенциально заложена такая куча возможностей, что диву даешься, почему он вообще выбрал в свое время технический путь развития, а не занялся самосовершенствованием, как некоторые известные нам расы…
