Черный день. Книги 1-8 (СИ) - Доронин Алексей Алексеевич

Стрела крана, а с ней и площадка с пленником, начала тем временем медленно опускаться к земле. Зрелище закончилось.

На пустыре возле бывшего поста ГАИ, где раньше была баррикада, колонна разделилась — большинство грузовиков и пикапов, предварительно высадив пехоту и частично разгрузившись, двинулись дальше, в сторону корпусов нефтебазы. Ясно, там они собирались разместиться в ангарах и кирпичных коробках. Другая часть машин растеклась по деревне, видимо, как и всадники, для размещения по хатам. «Акула» и «Кракодил» тоже куда-то укатили, пока Окурок на время упустил их из виду.

Мотоциклисты слезли со своих «железных коней» прямо здесь и построились в неровную шеренгу. Рассмотрев их теперь получше, Окурок заметил, что перчатки и сапоги на них тоже новые, кожаные. У каждого за спиной была «ксюха» — ментовской АКСУ. А на боку — пистолетная кобура.

Часть солдат (так про себя Окурок называл мужиков в камуфляже) осталась здесь же. Два десятка их окружили один из открытых «Уралов», вставший на пустыре, и откинули задний борт. После чего пинками и прикладами начали сгонять на землю полураздетых окровавленных людей. Это были пленные. Руки у них были связаны веревкой или проволокой. На голову уже на земле каждому надели черный полицелофановый пакет. Нетрудно было догадаться, что это уцелевшие бойцы карманного войска Гоги. Толпа, успевшая чуть остыть, снова взорвалась свистом, воплями, улюлюканьем и матерными шутками. Кто-то опять запустил то ли комок грязи, то ли гнилую картофелину. Но нет, картофелину бы никто не кинул, даже белую от плесени, как и гнилой помидор. Их бы скорее съели.

Пленных выстроили в два ряда возле щелястого и покосившегося деревянного забора, когда-то зеленого, но давно выгоревшего до серости. Их было около тридцати. От основной шеренги «бешеных» отделилось человек десять — среди них Окурок узнал высокого мосластого Петьку Упыря — и вразвалочку направились в их сторону. Рыжего по-прежнему не было видно.

«Они что, больные, тут их расстреливать? — забеспокоился Димон. — А если кто-то с той стороны к стене прислонится? А если ребенок залезет посмотреть?»

Но подошедшие были безоружны. С одного из пикапов им сбросили мешок, из которого они начали доставать сверкающие на скупом сентябрьском солнце лезвия.

«Шеи будут резать, — понял Окурок. — Или головы рубить».

Вот поэтому и не важно, что позади хлипкая стена. А пакеты — это не для того, чтоб жертвам страшно не было. И не для того, чтоб не убежали. Так палачам удобнее.

— Гляди, это Виктор! — внезапно Бобриков толкнул его локтем под ребра. — Иванов своей персоной! Надеюсь, наши ушлепки будут хорошо махать ручками. А иначе я их, собак, запорю… Виктор баловства не терпит.

Именно так они его называли, без отчества. Но фамильярничания в этом не было. Только почтение. Окурку сказали, что «Виктор» на древнем языке — это победитель.

— Ну, вот и пойдем, напомни им, как надо себя вести, — Окурок воспользовался его предыдущей фразой, поймав бывшего сборщика налогов за язык.

Бобер чертыхнулся, но поплелся вместе с ним к народу, чтобы вправить ленивым холопам мозги.

Даже если радости не было, ее надо было изобразить. Впрочем, радость у них была. Вот как они радовались мучениям бедняги Гоги. Наверно, рады будут и приезду избавителя, который весь этот цирк им подарил.

Одинокий серый грузовик, который Окурок сначала принял за КамАЗ, но потом посчитал «Мерседесом», приближался к ним со стороны асиенды. У машины был кунг [70], совмещенный в одно с прицепом, несли такой огромный кузов целых пять пар колес.

Корпус был покрыт броней из листовой стали — и ее листы были очень аккуратно сварены, защищая даже дверцу кунга, к которой — она находилась на метр выше уровня земли — вела металлическая лесенка. Идущие вдоль бортов окна были закрыты бронированными ставнями. Открытым кроме лобового стекла оставалось только одно окошко. Все это чудо было выкрашено в болотный цвет, и здесь уже краска выглядела свежей. А машина — чисто вымытой, как будто ее надраили до блеска, поливая из шлангов.

Сопровождал броневик эскорт из двух «Тигров» — не танков, конечно, а автомобилей. У Окурка когда-то была пластмассовая моделька танчика с черным крестом. Мама с усмешкой говорила, что это танк крестоносцев. Видел Окурок и самих крестоносцев, с черными автоматами и в касках, похожих на ночные горшки.

Когда огромную машину заметили в толпе, шум и ор стихли как по волшебству. Все взгляды теперь были устремлены на нее.

О пленных на время забыли. Они так и стояли на коленях с пакетами на головах у забора, чуть трясясь, а рядом выстроились «бешеные» в кожаных куртках. Каждый получил длинный прямой клинок — уже не нож, но еще не саблю. Они разминали руки, примеряясь, некоторые проверяли остроту лезвия на досках, один точил свое бруском.

Гогоберидзе по-прежнему сидел в клетке, но уже у самой земли, опершись на прутья, чтобы не упасть. Михаил Данилович занимал почти всю клетку. Такая фигура была редкостью — все люди теперь были или сухие поджарые, как волки, или тощие, как скелеты.

Помня наказ Бобра и Окурка, а может, от всего сердца, при приближении чудовищного грузовика жители начали махать руками и кричать приветствия — насколько они это умели. Слышно было только многоголосое «Р-а-а-а-а!», которое поплыло над пустырем и было подхвачено налетевшим ветром.

Впрочем, Димон знал, что это бессмысленно. Под этой броней, среди этого шума, даже несмотря на то, что в последний момент остальные заглушили моторы, эти крики — что писк комара. А их вскинутые в приветствии руки видит только водитель в кабине. Сам повелитель наверняка сидит в салоне. Но он оставил эти мысли при себе. Сказали кричать — значит, надо кричать так, чтоб голос сорвался.

Но вот КамАЗ начал маневр, выруливая, как самолет на свою стоянку. Остановился он возле здания конторы, где уже стояли несколько джипов. Там же остановился и тигриный эскорт.

Только сейчас Окурок понял, куда исчезли два молодых калмыка. Аккурат к приезду шефа над зданием на высокой металлической мачте взвился флаг! С тем же орлом-мутантом, оружием и островом.

А на бетонном козырьке крыльца уже колыхались на ветру те самые четыре флага, которые до этого были в гантраках: с собачьей башкой, веселым черепом, снежной горой и голодным смерчем.

Наконец, скрытый за тонированным стеклом водитель остановил машину и выключил мотор. Не меньше тысячи глаз были сейчас прикованы к бронированному кузову.

И вот в нем с хлопком распахнулась дверца — ее открыли изнутри. Двое бойцов гренадерского роста в черных шапках-балаклавах, с портупеями, высунулись наружу, опустили лесенку, похожую на корабельный трап, и быстро сбежали по ней вниз. Затем отошли в стороны, встав слева и справа от двери, как изваяния.

Все остальные, включая палачей, застыли по струнке, такие же неподвижные, как люди с пакетами на головах. На время стало так тихо, что Окурок понял, что слышит чье-то причитание. Это был один из пленников. Тут же к нему подошел Упырь и заткнул рот ударами сапог. Упавшего в грязь «заботливо» подняли и снова поставили на колени, прислонив к забору.

Стало еще тише. Толпа молчала, как должно молчать море в штиль.

— Ну, вот мы и дома, — произнес в тишине тот самый голос, который звучал из радио. — Здравствуйте, люди добрые!

Людское море колыхнулось, но приветствий никто не кричал, потому что в этот раз не было команды. Окурок и сам не знал, что делать — и счел за лучшее просто стоять и ждать, следя за развитием событий.

На утоптанную площадку из недр машины спустились семеро.

Первым шел кавказец лет тридцати пяти в сером камуфляже, который когда-то носили в МВД. Рукава его куртки были закатаны, так что видны были мощные мышцы. Пружинящая походка выдавала в нем человека сильного и ловкого. Кроме пистолетной кобуры у него были ножны, украшенные россыпью красных и зеленых камней. Судя по длине, в них был не нож и даже не тесак, какими были вооружены палачи, а настоящая сабля.