Илья Стальнов - На острие иглы
"… И воцарится власть Люциферова. Проснется спящий. Встанет из гроба мертвый. И рухнет Храм врагов его. И постыдно побегут враги его. А пред этим придет тот, кому суждено стать дланью Тьмы, и будет у него в руках Камень Силы. И встретят его недоверием и насмешками. И в день, когда Венера войдет в пятый дом, а Луна покроется тьмой, будет названо имя его – Кармагор. Содрогнутся враги перед делами его, и задрожат небеса, и страхом от имени этого наполнится Земля. Падет от его руки тот, кто на словах служит промыслу Трижды Проклятого и Трижды Вознесенного, но в душе неверен, а верные будут владеть всем и управлять по разумению своему и во имя Люцифера. И покрывало Тьмы распростерто будет над всеми землями и морями. И скажут люди: «Вот пришел суровый господин наш»
– Что это такое? – Я захлопнул большой, в воловьем переплете, рукописный фолиант и показал его Орзаку, как всегда, корпевшему в углу над каким-то манускриптом в синем свете свечи.
Наткнулся я на этот фолиант случайно. У меня вошло в привычку брать наугад любую книгу, и не было случая, чтобы она не несла с собой какого-нибудь открытия.
– Пророчество Гурта Проклятого, сожженного за колдовство и ересь в Испании по наущению недоброжелателей и завистников, – ответил Орзак. – Он был умен, пребывал в фаворе у принцев и высшей знати, славился искусством врачевания Используя черную магию и запретные заклинания, поднимал с постели тех, кого поднять не мог никто. И слава о лекарских делах его гремела по всей Европе.
– Зачем он лечил? Разве это не противно делу Люциферову-возвращать здоровье?
– Когда используешь черные чары, то пять человек поднимешь, а один умрет, жизнью своей оплачивая прошлые исцеления. Гурт достиг многого, но не угоден стал иерархам Ордена правдой, которую говорил им в лицо, и высокомерием. Был изгнан и отдан на поругание. Эта книга – все, что от него осталось. Страницы будущего, увиденные им. – Орзак подошел к столу и взял в руки фолиант, с грустью глядя на него.
– Он был пророком? – спросил я заинтересованно. Я слышал раньше о Гурте Проклятом. Но не знал о нем многого. А Орзак, кажется, знал о нем все.
– Да. Хотя своими пророчествами не заработал он ничего, кроме насмешек. Никто не верил ему. Почти никто. Записи эти спас от святой инквизиции Магистр Родзав – злой враг Проклятого Гурта, ненавидевший его и… веривший всем его пророчествам Говорят, именно по его доносу и был казнен ученый. Похоже, Родзав был единственным, кто до конца понимал, сколь удивительными возможностями обладал чернокнижник, и кто не был удивлен, когда пророчества стали сбываться. Одно за другим.
– Как? – удивился я искренне. – Все, что здесь предначертано, сбывается?
– Все предсказанное не сбудется никогда, какая бы сила ни водила рукой, пишущей пророчество. Судьба сотворяется множеством поступков и энергий, волей множества людей. Каждый человек не только раб, но и творец. И порой предначертанное можно изменить. Если пророк осенен благостью, то восемь из десяти предсказаний сбудутся, ибо именно столько находится во власти Бога или дьявола. Но два из десяти даются на откуп выбору человеческому.
– Сам Гурт не мог предсказать свою судьбу и изменить ее, – отметил я. – И умер в муках.
– Что поделаешь. Возможно, он ошибся в расчетах. Возможно, просто устал и отдал себя во власть судьбы. Оно понятно: Мудрые еще раз убедились, как не хватает им порой этой самой Мудрости. Глупо нетерпимо относиться к тому, кто владеет Знанием и может то, чего не могут они. Таких выдающихся людей нужно окружать почитанием и заботой, а не жечь и топтать.
– Уж не себя ли ты имеешь в виду? – захохотал я, внимательно изучая лицо Орзака
– И себя тоже, хоть, возможно, я и ничтожен по сравнению с гигантами, которые были до меня. Но никто не может сказать, что я недостаточно глубоко проник в сокровенные науки или что я недостаточно умен. Или что я в делах и помыслах своих хоть на шаг отступил от Тьмы. Да, я не могу проникнуть в будущее, но я чувствую то, что не чувствует никто, и открываю двери, наглухо закрытые перед другими. Я верен Тьме, Хаункас, и готов быть верен тому, кому суждено многократно преумножить дела ее.
– Ты готов быть верен Магистру Хаункасу?
– Именно так
– Что я слышу? Ради какого-то Магистра – отступника, пришедшего ниоткуда и вообще непонятно что из себя представляющего, ты готов пренебречь истинно Мудрыми, которым дана власть над Камнем Золотой Звезды и всем Орденом. Я не ослышался?
– Ты все расслышал, Хаункас, – тихо произнес Орзак – Потому что будущее благосклонно к тебе. Потому что ты прошел нелегкие испытания и вырвался из объятий Торка. Потому что ты…
– Потому что я – Кармагор! – негромко и зловеще произнес я, и смех мой, громкий и совсем не радостный, заметался под сводами библиотеки
– Да, – кивнул Орзак, подошел ко мне и, склонив голову, упал на колени.
«Кармагор – избранный слуга Тьмы, – застучало у меня в голове. – Ну конечно же! Вот за кого приняли меня Мудрые после того, как Торк в испуге бежал от меня».
– Когда по пророчествам Гурта Проклятого должен прийти Кармагор? – резко спросил я, сверху вниз глядя на коленопреклоненного Орзака.
– В один из семи годов, когда нужен он будет, как никогда. Этот год – пятый. Все концы сплелись воедино.
Да, все концы. Кроме одного: я – не Кармагор.
Мне пришла в голову неожиданная мысль, от которой стало как-то не по себе. Восемь из десяти пророчеств сбываются. Значит, кто-то мог бы стать Кармагором. Бог мой, ну конечно же, Кармагором суждено было стать настоящему Магистру Хаункасу, чей прах сейчас покоится в земле Московской, похороненный по христианскому обычаю. И в тот самый миг, когда Хаункас пал от руки Адепта, волей человека был перечеркнут слепой рок.
– Аббат тоже считает, что в моем лице пришел на землю Кармагор? – спросил я.
– Что считает Карвен, ведомо только ему одному. Скажу лишь, что он благоволит к тебе. – Орзак так и стоял на коленях, не смея поднять голову. – Иначе…
– Иначе что?
– Я думаю, ты был бы давно мертв, Хаункас.
– Значит, – я провел рукой по щеке, – Камень Черного Образа у него?
– Это ведомо лишь самой Тьме.
– Говори, я приказываю!
– Я не знаю, Хаункас, но Долкмен уверен в этом. Его язык порой длинен и несдержан, что, в конце концов, сослужит ему плохую службу.
– Сослужит, – в этом я почти не сомневался.
Значит, Долкмен уверен, что аббат владеет Камнем Черного Образа. Карвен же, надеющийся на то, что я не кто иной, как предсказанный провозвестник Тьмы, не намерен пускать это оружие в ход. Получается, что жив я лишь благодаря фантазиям покойного, отвергнутого своими же соратниками и отданного инквизиции Гурта Проклятого. И еще выходит, что задача Долкмена заключается в том, чтобы убедить аббата, что я заслуживаю смерти, что я пришел как разрушитель, и никакой я не Кармагор, а наглый самозванец, задавшийся целью еще один раз извести всех иерархов Ордена для утоления своего безграничного властолюбия. Тогда становится понятна и его хитрость в предложении союза, и намеки на то, что неплохо бы отравить Карвена Итальянец не проигрывал ни при каком раскладе. Если я решусь на убийство аббата, Долкмен завладеет Черным Образом и убьет меня, оставшись единственным Мудрым и вполне довольным этим. Но наиболее вероятным казалось итальянцу, что я просто расскажу аббату о его кознях. И тогда… Конечно, как я сразу не догадался. Мне с самого начала казался знакомым запах порошка, который дал мне Долкмен. Это запах редкой травы, названия которой мне и не вспомнить.
Теперь можно попытаться нанести очередной удар. Я не могу поручиться, что он будет точен и достигнет цели. Вся надежда основывалась на самоуверенности итальянца. Он вряд ли способен допустить, что его игру попытаются повернуть против него самого
– Колдун. – Я вытащил Жезл Зари и, приподняв им подбородок Орзака, внимательно вгляделся в его глаза, понимая, однако, что вряд ли мне что-нибудь удастся в них прочесть. – Ты действительно будешь предан мне?
– Увы, Магистр, но я не мыслю себе ничего другого. Я верен Тьме, и не будет более преданного слуги Кармагору, великому детищу ее.
– Ну хорошо, я готов поверить тебе. И готов испытать тебя! Испытание будет несложное.
– Приказывай…
* * *Немой горбун сидел на подушке, согнувшись, подобрав под себя ноги, и время от времени подбрасывал сухие поленья в пылающий очаг. Он радостно и криво улыбался, когда пламя вздымалось вверх и сыпались искры, отражающиеся в его темных немигающих глазах. Кто знает, какие мысли бродили в его голове в этот миг. Может, его одолели воспоминания об огромном, хищном и величественном костре, недавно в считанные минуты пожравшем Мудрого, открывая тому путь по большому кругу. А может, горбун ждал, что пламя этого очага вырвется из тесных оков, сметая все на своем пути, знаменуя пришествие новых времен – сладостного разрушительного хаоса. Впрочем, эти мысли, если и были подходящи для Магистра Хаункаса или на крайний случай для Фрица Эрлиха, вряд ли могли прийти в голову жалкому горбуну Скорее всего его просто переполняла присущая каждому человеческому существу тяга к огню, преклонение и ужас перед его мощью, и именно поэтому алое пламя озаряло такую довольную и страшную гримасу на лице Робгура. И именно поэтому дрожали его пальцы, словно дирижируя пламенем.
