Роман Куликов - Чистое небо
Началось все глубокой ночью, когда несколько сталкеров, засидевшихся в баре допоздна, дружной компанией шли в дом, который они снимали для ночевок перед очередным выходом в Зону и для хранения артефактов и экипировки. И каково было их нетрезвое изумление, когда вместо двери на пороге их ожидала груда покрытых инеем щепок, а внутри весь дом тоже был покрыт инеем. Из ценных вещей пропал лишь новый, только недавно купленный у ученых за большие деньги детектор аномалий. Все остальное: деньги, оружие, артефакты, лежавшие в том же тайнике, — никто не тронул. И никто бы не поверил этой пьяной компании, если б не еще три подобных случая проникновения в дома, хозяева которых, лишь проснувшись, обнаруживали пропажу нескольких предметов, при том что взять можно было гораздо больше и куда более ценные артефакты. Но ночной вор руководствовался лишь понятной ему одному логикой. Таким образом, за ночь деревня лишилась двух новейших детекторов и двух автоматов, являвшихся новыми секретными разработками министерства обороны, изготовленных и разработанных для армейского спецназа и военных сталкеров, действующих в условиях Зоны. Также, по неподтвержденной информации, из сейфа бармена исчезли экспериментальные костюмы для проникновения в наиболее зараженные участки Зоны. Прочие ценные вещи, как и в остальных случаях, остались нетронутыми. Теперь понятен этот тяжелый взгляд бармена при его появлении, придется искать новые точки сбыта артефактов.
Мысленно Андрей распрощался с выторгованным неделю назад у ученых сканером. Но больше его волновал вопрос: зачем это было делать маленькой девочке и была ли она все той же Настей после аварии вертолета и гибели всех находившихся на борту или это очередной новый фокус Зоны? Так ничего и не заказав, Андрей вышел из бара, не спеша поплелся в сторону дома. Распахнув дверь, он увидел, что солнце сделало свое дело и иней исчез. Приятно удивил нетронутый тайник, все его вещи были на месте. Казалось, постарев разом лет на тридцать, он, тяжело вздохнув, сел на крыльцо, глядя на горизонт, где начиналась Зона, почему-то вспомнил ее грустную улыбку и холодное прикосновение рук.
…Она медленно шла в глубь Зоны, девочка лет шести в порванном платье, без куклы, но с объемным детским рюкзачком за спиной, из которого торчали стволы автоматов. Смотрелось это неестественно — ребенок в центре Зоны, куда не каждый взрослый рискнет идти, да еще этот рюкзачок, который она так легко несла, словно не ощущая его веса. Это была странная девочка, она легко обходила все аномалии, ее не трогали порождения Зоны, пропуская дальше, а она продолжала идти без устали. Остановилась лишь у большой лужи светло-зеленого цвета, напоминавшей желе или кисель. Сняв с плеч рюкзак, девочка бросила его в центр этого зеленого образования. Вместо того чтобы погрузиться на дно, рюкзак окутался белыми испарениями и внезапно исчез. Лужа не была очередной аномалией Зоны, это были врата, через которые Зона получила свои первые артефакты из мира вне Зоны. Теперь девочка могла использовать не только тот материал, что попадался ей в Зоне, но и за ее пределами корректируя свои поиски. Ощутив мысль-благодарность, Настя улыбнулась своей грустной улыбкой и обратилась к серому небу Зоны:
— Не трогай его больше, он не вернется никогда. — Ее голос был тихим, но наполненным несвойственной ее возрасту силой.
Она была первой и удачной попыткой Зоны создать охотника за артефактами, она стала первым сталкером Зоны, идущим за хабаром за ее территорию, в мир некогда родной, а теперь враждебный, она была первой, но не последней.
Глава научной экспедиции профессор Пономарев опорожнил очередную бутылку водки, но алкоголь уже давно не действовал на него, словно он пил воду, и не было ожидаемого забытья и хоть временного отдыха от боли внутри его, боли от потери и одиночества. Он взглянул на часы — девять вечера. Поднявшись из-за стола, открыл дверь бокса и, оказавшись на улице, медленно пошел к ближайшей караульной вышке. Отделение спецназа, несущее охрану научной базы, привыкло к такому поведению профессора после гибели его семьи.
Поднявшись на вышку, Пономарев смотрел на восток, где в трехстах метрах от бетонного забора базы возвышался холм, поросший белой травой. И вздрогнул, когда она появилась вновь, его дочь Настенька. Он не стал кричать и бежать на тот холм, как делал это много раз до этого при ее появлении. Он стоял, глядя на нее, и слезы текли по его лицу, а вместо боли одиночества ощущал тепло и умиротворение. Как и всегда после своей гибели, Настя, помахав ему рукой, исчезала, словно утренний туман, чтобы следующим вечером появиться вновь.
Андрей сидел на крыльце, глядя на горизонт, туда, где начиналась Зона, куда он перестал ходить сразу после исчезновения Насти, хотя желание было. Но каждый раз что-то удерживало его, и он осознавал, что этот поход в Зону будет для него последним. Она продолжала приходить каждую ночь, оставляя после себя детскую подпись на замерзшем стекле окна, холод в доме и каждый раз новый артефакт на подоконнике. Все попытки подкараулить ее ни к чему не привели. Каждый раз она приходила и уходила незамеченной.
…В баре было пусто в такое время, отсутствовал даже бармен за стойкой, тишину нарушал лишь работающий телевизор…
«Власти обеспокоены участившимися случаями исчезновения детей вблизи тридцатикилометровой зоны отчуждения от зараженной местности, где продолжает жить от пятнадцати до сорока тысяч мирного населения. Все попытки местных властей при содействии военных пока не дали никаких результатов в розыске пропавших…»
Моя догадка блестяще подтвердилась, помещение действительно было огромным. Я не знаю, что здесь было лет тридцать назад, но, вероятно, что-то масштабное. Не обнаружив ничего подозрительного, я снова спрятал автомат за пояс, и, подтянувшись, выбрался наружу.
Андрей Абин (Andrewabin)
ДОЛГАЯ ДОРОГА
Бар — центральный домик маленькой деревушки, в которой жили те, кто волей случая стал трудягой Зоны, сталкером. Бармен Гарик — бывший завскладом. Хитрый, прижимистый, такие люди нигде не пропадут, всегда отыщут уютное местечко под солнцем, на котором можно сладко есть, крепко спать и особо не надрываться на работе.
Справа от двери на стенке висела в рамочке книга Стругацких «Пикник на обочине». Чуть выше ее красовалась надпись: «Настольная книга сталкера». Морщась и кряхтя, я прихлебывал из кружки горячий бульон. Плевать, что он из концентратов, главное, что пахнет курицей и горячий. С похмелья это то, что нужно. За столом напротив меня сидел мой вчерашний собеседник. Гость из Европы, тудыть ее растудыть. Только рожа его была уже не такая лощеная, как вчера, — под правым глазом налился красивый синяк. Очень красивый, я бы даже сказал — душевный. Это обстоятельство согревало душу и, учитывая мою неприязнь ко всяким иностранцам, дополнительно лечило от похмельного синдрома.
— А если вы такие крутые и могущественные, чего ж тогда просто не вывезете его, — я кивнул в сторону профессора, — отсюда? Зачем вам понадобился я?
— Да ты нам, собственно, и не нужен. Это доктор настаивает на том, чтобы мы включили в операцию и тебя. А вывезти просто так действительно не можем. Ты ведь знаешь, Зона оцеплена тройным кольцом. Связей моего начальства хватает только на то, чтобы меня потом выпустили обратно. Во всяком случае, здесь, на юге Зоны, ситуация контролируется украинскими властями. На севере — другое дело. Там подконтрольная НАТО территория, где возможности нашей организации многократно возрастают. Все уже готово для встречи профессора. У нас там имеется научная лаборатория, прямо на территории Зоны. Оттуда можно будет легко вывезти его в Европу и предоставить политическое убежище. Мы уже смогли вывезти из страны вашу жену и дочь, профессор.
— Неужели?! — встрепенулся молчавший до сих пор Зинченко.
— Да, их поселили в хорошей гостинице, на полном обеспечении, готовят новые документы. Они ждут вас, профессор, передавали вам привет.
— Ты слышал, Степан?! — Зинченко схватил меня за руку. — Это чудо! Это… это…
Пожилой ученый не смог выразить словами охватившие его чувства и заплакал.
— Степан, я прошу тебя, соглашайся! — Мокрыми от слез глазами Семен Иванович Зинченко смотрел на меня, как на икону.
— А где доказательства того, что и на самом деле все так, как ты говоришь? — спросил я у европейца.
Тот хмыкнул и полез во внутренний карман.
— Вот письмо от вашей жены. — Он протянул Зинченко конверт. — Я думаю, ее почерк не вызовет у вас сомнений?
Ученый схватил конверт, открыл его и впился глазами в текст. На лице его блуждала улыбка счастливого идиота. В этот момент я понял, что соглашусь вывезти профессора.
— А вы знаете, куда и чем бить, сволочи. — Я, прищурившись, смотрел европейцу в глаза, борясь с желанием огреть его чем-нибудь тяжелым.
