Дмитрий Манасыпов - Возвращение
Лестница закончилась, и нам открылся следующий широкий коридор с многочисленными дверями, расположенными друг напротив друга. Следы Крюка вели туда, и что оставалось? Правильно, двигаться по ним, никуда не сворачивая и внимательно крутя головой по сторонам. Тем более что здесь царил густой полумрак, несмотря на то, что солнце было уже высоко. И удивляться этому не приходилось, так как высокие окна, идущие за лестницу и вверх, на следующие два этажа, были не просто грязными. Они были черными от годами лепившейся на них пыли, дождевой воды и земли, поднимаемой диким ветром во время Всплесков.
Сдобный включил фонарь, закрепленный на цевье. Яркий свет разогнал темноту, и сразу стало понятно, что ждет нас далеко не самая радужная перспектива. Почему? Да стоило просто посмотреть на то, что было в коридоре.
То тут, то там, разбросанные хаотично на первый взгляд, громоздились останки и людей, и Измененных. Уже совершенно голые кости, отполированные то ли временем и насекомыми, то ли чьими-то зубами. Этого добра тут было так много, что можно собрать пособие в виде скелета сразу на несколько десятков школ. И лишь если приглядеться, становилось ясно, что тут вовсе не хаос. Все было разложено согласно какой-то непонятной, дикой, но при этом явно ощущаемой логике. Мало того, что останки образовывали рисунок в форме лабиринта, часть которого, правда, была разнесена в хлам теми, кто пробежал до нас. Несколько его основных точек, надо полагать, были украшены целыми скульптурными композициями, в которых главенствовали черепа и оружие, выглядевшее здесь очень чуждым.
Стены… стены заставили меня поморщиться одновременно от отвращения и вновь всплеснувшего внутри адреналина. Тела, высохшие до состояния мумий, пришпиленные ржавыми штырями. С нацепленными украшениями ручной сборки из когтей, ушей и зубов. Скопа ойкнула, и, присмотревшись, я понял, что в качестве украшений использовалось не только вышеперечисленное. То, из чего состояло ожерелье ближайшей к нам части этого рукотворного скульптурного чуда, заставило меня поежиться и проверить рукой между ног — все ли на месте.
И еще надписи, рисунки и знаки — их на когда-то светлых стенах было очень много. Если судить по цвету, то делали их явно не масляной краской или эмалью для полов. Мелькнула абсолютно дикая мысль о том, чтобы никуда не идти, и подождать Крюка здесь, в такой спасительной близости от лестницы и подвала, ведущего в подземелье. Теперь все те галереи с их освещением и стрекотанием насекомых казались мне просто родным домом. Ну да, каждый имеет право на несколько секунд слабости, что тут странного? Вот только главное здесь не в том, чтобы не бояться. А в том, чтобы страх перебороть и пойти вперед, осознавая, что это необходимо и за тебя никто этого не сделает. Нет тут доброго волшебника в вертолете какого-то там цвета, который возьмется из ниоткуда и совершит несколько магических ахалай-махалаев, после чего все проблемы решатся сами собой.
— Бред какой-то… — пробормотал Сдобный, также разглядывая все эти натюрморты и триптихи с диптихами. — Не, это же просто невозможно, ребят. Ну, как это вообще назвать-то?
— Сумасшествием… — Скопа отчетливо сглотнула слюну. — Крандец, парни, мне страшновато.
— Хорошо, что хоть я такой не один. — И, правда, рад этому. Стыдно же ощущать себя паршивой овцой в стае крутых волков. — А то мне мысли всякие в голову залезли уже, типа я такой лох трусливый, что аж жуть.
— Ладно, хорош трындеть. — Сдобный чуть дернул головой. — Пошли.
И мы пошли, стараясь не задевать все это костяное великолепие, грозившее рухнуть от одного прикосновения. Пытаясь не пялиться на все то, что было намалевано на стенах, и обращать внимание лишь на двери, которые могли открыться в любой момент. Тихо-тихо, стараясь не скрипеть половицами, давно рассохшимися и грозившими выдать нас с головой. И только в очередной раз осторожно опуская тяжелую подошву рядом с радостно скалящимся черепом с большими клыками и тремя глазницами, я подумал о том, что странно тихо. Ведь Крюк уже наверняка бушует где-то дальше, но не слышно ни звука, хотя их должно быть очень много. Хотел сказать про это, но не успел…
Темнота ощутимо сгустилась, обретая просто какую-то физическую форму. Давящее ощущение от такой плотной тишины стало просто невыносимым, по спине забегали ледяные мурашки. Да что за черт?!!
Впереди, там, куда мы шли, скрипнула дверь — очень тихо, но так, что этот звук проник повсюду. Сдобный замер, направив туда луч фонаря. Послышались еле различимые шажки. Топ-топ-топ… как будто к нам шел кто-то маленький, обутый в ботиночки с каблуками. Етит-колотит, рейдеры, что же тут творится?..
Она плавно вытекла на открытое пространство, такая хрупкая и маленькая. Девочка-припевочка, одетая в клетчатое платьице, с куклой в руках, с двумя синими, как васильки, бантами в тоненьких косичках. Волосы были рыжие-рыжие, такого цвета, который бывает у искусственных молочных продуктов с добавлением якобы натуральных фруктовых соков. Девочка остановилась. Такая трогательная среди всего окружающего ее безумия, такая беззащитная… что за черт?!. вызывающая желание подойти и защитить… что это?!. подружиться с ней, ведь наверняка ей тут одиноко… да что творится-то, что?!!
Скрип, снова скрип открываемой двери, даже и не двери, а дверей. Он идет сзади, оттуда, откуда мы пришли. Хочется повернуться, но нет сил. Потому что есть только это маленькое создание впереди, такое хорошее, наверняка ждущее помощи… почему?.. какой, на хер, помощи в Интернате ждет эта тварь?.. и ей, наверное, так нужна ласка… да что же такое?.. вот ей сейчас поможет добрая тетя… сестра?.. СЕСТРА!!!
Скопа шла к этому маленькому чудовищу, так и стоявшему к нам боком. Я не мог ничего сделать, руки были ватными и висели вдоль тела, их тянул вниз вес такого бесполезного сейчас оружия. Сдобный стоял ко мне вполоборота, странно дергаясь. И сквозь шлем, еле подсвечиваемый изнутри зеленоватым светом датчиков, мне было видно его лицо. Бледное, блестящее от покрывшего его пота, с шевелящимися губами. В голове билась всего одна мысль: попали… попали… попали…
Сзади надвигался тихий шелест множества ног, крадущихся к нам. Я попытался повернуться, чтобы увидеть, хотя бы увидеть тех, кто сейчас нападет, но не вышло. Тело не хотело слушаться, скованное по рукам и ногам чьей-то совершенно сумасшедшей волей, и лишь глаза следили за сестренкой, идущей к своей смерти. Девочка повернулась, медленно, поднимая голову. Ох, ты ж черт!
Платьице за десятки лет стало рваной тряпкой с еле видным рисунком каких-то красноватых цветов. Кукла была без глаз, с многочисленными стежками, идущими по всему ее личику, почерневшему от времени. С ручками и ножками, открученными у мелких Измененных и потом пришитых к пластиковой болванке туловища. Волосы девочки казались париком, плохим париком, приклеенным к слишком большой для тщедушной фигурки голове. Несколько выбившихся прядей развевались в полном безветрии коридора. Лицо… ох, Господи ты Боже мой, ее лицо. Бледно-восковое, с застывшей дикой улыбкой на растянутых и треснувших губах с сочащейся сукровицей, а за ними видны мелкие острые зубы. Нос, давно впавший, с черными дырками ноздрей. Глаза, огромные, с очень четко видимой вертикалью черного зрачка, идущего через радужку, заполнившего ее и вытеснившего белок. Засохшее бурое пятно в уголке рта и такие же, густо заляпавшие ветхую ткань, мелкие россыпи на платьице. И очень большой, покрытый почерневшей коркой тесак с деревянной рукояткой в левой, до этого момента невидимой нам руке. А сестра медленно, как игрушечный робот на севших батарейках, шла и шла к ней. Сзади подходили все ближе.
Сестра шла к ней невыносимо медленно, ломая саму себя изнутри, не в силах сопротивляться. Шаг и шаг, один за другим, и осталось не больше десяти этих самых шагов. Сзади замерли, то ли готовясь к тому, чтобы прыгнуть на нас и закончить то, что начала эта девочка в платьице, то ли любуясь тем спектаклем, что она разыгрывала перед нами. А сестра сделала еще два плавных и тихих шага.
Подошва наступила на валявшуюся кость, с хрустом раздавив ее. Я напрягся, пытаясь заставить свои собственные руки поднять АК, выбрать спуск и выстрелить, но не вышло. Не хотели ладони даже шевельнуться, и оставалось только еле слышно заскрипеть зубами. Нет, ну не так же, пожалуйста, ну помоги хотя бы раз по-настоящему, прошу тебя!!! Я пытался крикнуть, но тоже не смог. Язык еле ворочался в пересохшем рту…
Еще одна кость хрустнула, рассыпавшись в труху. Сколько их осталось, этих шагов, пять-шесть? Как же неимоверно страшно стоять вот таким столбом, не в силах сделать хотя бы что-то, просто видеть, как твоя сестренка, твой самый родной человек, идет к чудовищному палачу, ждущему ее! Хруст… еще, и новая дикая мысль. Мозг полыхал внутри головы, стараясь хоть как-то закрыться от этого безумия, такого реального и такого ужасного. Мысль о ботинках, о ее ботинках, так долго и надежно служивших. Да-да, дикая и несвоевременная мысль. Но она настойчиво лезла, и как было ее оттолкнуть? Я не знал, что случится, когда Скопа, наконец, дойдет и снимет шлем — ее пальцы в перчатке уже начали отстегивать маску. И мысль, эта глупая и ненужная мысль, сейчас спасала, отодвигая в сторону то, что фиксировали глаза.
