Роман Злотников - Леннар. Чужой монастырь
Надо сказать, объяснения почтенного Элькана не воспринимались уже так безоговорочно, как в первые часы и дни пребывания в мире Корабля. Земляне предпочитали наблюдать и делать выводы сами… Хотя главенства Элькана в отряде никто не оспаривал. В конце концов, как говорил Наполеон, «лучше один плохой генерал, чем два хороших». Сложно лучше и четче сформулировать принцип единоначалия…
— Это хорошо, что Крейцер выставил по периметру четыре сторожевых маячка, — продолжал капитан Епанчин, — здешние по крайности суеверны и принимают охранные огни за атрибутику новой… этой… их страшилки… Язвы Илдыза. Хотя от беспризорников и это не спасает.
— Ага, — кивнул Гамов, — наш отряд как блуждающая Язва Илдыза — это наводит на размышления. И что там — снаружи? За периметром?
Из темноты уже слышались голоса, они приближались, перекликались, люди называли Епанчина и его спутника по имени. Капитан взглянул себе за спину, туда, где на изломленной каменной гряде неподвижно стояли зеленые и красные огни сторожевого маяка. На этом маячке и на трех его братьях-близнецах замыкался контур охранного силового поля, позволяющего отряду разместиться на ночной привал в относительной безопасности… Капитан Епанчин сказал:
— Там, снаружи, война… Она не кончается ни на секунду. И главное — они сами не могут понять, с кем воюют и за что воюют. И потому не видно конца этой войне. Да ты не хуже меня знаешь…
— Если не лучше.
— Жрать охота…
— Там уже почти приготовлено, — сказал Константин, — сегодня, кажется, снова мясо… Лена Камара все вздыхает о своей вегетарианской диете, хотя во всем остальном превратилась во вполне ничего себе хищницу.
— Пойдем к кострам, — сказал Епанчин, — что ты торчишь тут на склоне? Ждешь, пока тебя выцелит какой-нибудь ночной стрелок из числа этих… «бродячих»? От них всего можно ожидать…
Ночь опускалась всем своим грузным туловищем, тяжелела, скрадывала очертания холмов, одно за другим глотала тучные, серые облака, задержавшиеся в небе. Ночь была пустынна и тиха, и ухо, привыкшее к ночному стрекоту кузнечиков, крикам птиц и плеску темных ветвей, принимало только пустоту. Ночи Дайлема страшны именно своей пустотой. Наверное, эту-то пустоту, эту словно выжженную и уже остывающую тишину и хотели заполнить своими голосами сидящие у костров люди Элькана, потому что гомонили едва ли не все разом.
У ближнего костра, где сидел сам Элькан, впрочем, говорили только двое. И то по очереди. Элен Камара — громко, отчетливо, раздражительно; криннец Бер-Ги-Дар — тихо, отрывисто, а еще время от времени вставлял коротенькие реплики Элькан, и был он тих и неразговорчив, что совсем не соответствовало его характеру и манере себя держать.
— Я довольно уже времени нахожусь в этом отряде, — держала речь француженка, с чудовищным акцентом выговаривая слова на Общем, — но для меня тем не менее не совсем ясны еще наши цели и особенно методы, которыми наш уважаемый Элькан намерен этих целей добиваться. Что у него? Осторожность! Осторожность превыше всего, а вот я нахожу его методы слишком деликатными. Местные скоты не слишком размышляли, прежде чем сунуть в мясорубку наших товарищей! Вон Ли Сюн не даст соврать.
Китаец, к которому апеллировала Камара, находился по другую сторону костра за пару десятков шагов и слов француженки слышать не мог, но его мнение и так было хорошо известно. Все-таки человек уцелел в сардонарском Большом гликко, а этим мало кто за последние несколько столетий может похвастаться…
Элен продолжала, обильно жестикулируя:
— Вместо того чтобы разыскать наших уцелевших земляков и вместе с ними приложить все усилия к тому, чтобы войти в Контакт с этими Обращенными, мы ищем Леннара! Может, и не существует никакого Леннара, как, например, современные азиаты ищут дух Чингисхана и объявляют кого-нибудь из своих… ну и так далее.
— Леннар не миф, а реальный человек, и его помощь будет неоценима, — тихо проговорил Бер-Ги-Дар. — Сардонары чтят его как божество, и этим нельзя пренебрегать… Сардонары не боятся никого и ничего. Леннар же может остановить их одним словом.
— Странно вот только, что он до сих пор не появился и не произнес этого слова, — ядовито отозвалась Камара. — А еще более странно, что Леннар спасается бегством от двуногих существ, которых, по твоим же словам, он может остановить одним только словом. Вместо слова он убивает нескольких своих почитателей и исчезает, попутно заразив Гамова… х-ха!.. местным паразитом. Своеобразная манера поведения, не правда ли? Оригинал! — Последние слова Элен произнесла по-французски: — В вашем мире вообще много оригиналов, любезный Бер-Ги-Дар. Можете не сомневаться, что я приложу все усилия к тому, чтоб подобных оригиналов было как можно меньше.
Она говорила на своем языке, но, верно, криннец и без того понял суть сказанного. Он откликнулся:
— Понятен твой гнев. Много твоих погибло. Моих земляков погибло еще больше. Мы и сейчас находимся на моей родной земле, на земле Кринну, и я чувствую, что каждый миг гибнет в бойне новая жертва. Ничего. Ты жалуешься на то, что мы слишком долго подкрадываемся и никак не совершим бросок. Скоро все будет. Ты еще успеешь устать от бросков. Не уверен даже, что ты не взмолишься о пощаде. Будет очень тяжело. Нужно уметь терпеть. Это тебе не железом махать во все стороны — пусть даже со всей мерой искусства, отпущенной богами.
— Завтра мы будем в Дайлеме, — пробурчал Элькан. — Там у нас будет много возможностей излить свой гнев. Дайлем мутный город. Дайлем — это такое озеро, в которое стекает множество грязных ручейков.
Гамов слушал не шевелясь и не вставляя ни слова. Вернувшиеся из вылазки люди между тем отогрелись и заговорили. Капитан Епанчин сказал:
— Видел я эти болота. Мрачное место. Наверное, примерно так выглядела Гримпенская трясина, на которой жила собака Баскервилей. Конан Дойл живописно так излагал… Только там хотя бы была собака. Я собак люблю, даже страшилищ. Просто сэр Чарльз не умел их дрессировать… А вот кто обитает в этих самых Нежных болотах, будет похуже любых собак… Ну и о людях у болот. Видели мы нескольких темных личностей. Я посветил фонарем. При нашем приближении убежали со спринтерской скоростью.
— Конечно, были это «дикие» гареггины, — проговорил Элькан. — Они не уходят от болот далеко, а обычных людей, как то и положено «диким», дичатся. Ну что дальше?
— А ничего. Мы подходили к болотам почти вплотную. По моей оценке, оставалось до них не больше ста пятидесяти — двухсот шагов, дальше подходить пока не рискнули. Вонь дикая!.. Даже коммуникации под Горном показались бы музеем парфюмерии, — проворчал капитан Епанчин. — Несколько раз я учуял острый запах химикатов. Никаких следов обитания этих «диких» гареггинов не встретили. Ни костра, ни лежбища, ни даже примятой травы. Где и чем они живут, неясно. Далее. Мы провели работу в двух поселках, посетили таверну на подступах к Дайлему. Контингент там, как водится, еще тот. На нас внимания не обратили, все-таки мы завернуты в эти дурацкие местные балахоны и удачно сошли за своих… К тому же рта не открывали… Могу сказать, что местное население панически боится Нежных болот, прародины гареггов. Из полутора десятков людей, которых я видел в этой таверне, мне кажется, как минимум четырнадцать не в своем уме. Трудно их воспринимать. Один раскачивается, бормочет, поминает каких-то племенных богов, другой тычется носом в засаленные листы и высчитывает прибыль, при этом свободной рукой кидает в стену ножи. Третий пьет и на всю таверну горланит восхваления Леннару, а рядом бьют ногами какого-то сопляка. Потом ему взрезали брюхо — оказался гареггин. «Бродячий», само собой. Червя, которого вытащили из парня, тут же кинули в огонь. Кинули, и в топке что-то рвануло, ухнуло — и сноп пламени. Получается, эта тварь еще и взрывоопасна — горит как нефтепродукт!
— Гарегг — существо таинственное, — сказал Элькан. — А Нежные болота давно причислены к Язвам Илдыза и своей славой не затмевают разве что Проклятый лес близ Ланкарнака, это Пятый уровень… Да еще Эларкур, Дно миров — целый уровень, который в результате техногенной катастрофы превратился в ад. Мерзкий, жуткий, зловонный… Ну так что же! Нежные болота пахнут нисколько не лучше.
— Я чувствую это уже отсюда, — заметила Элен Камара. — Давно хотела спросить вас, уважаемый Элькан: куда вы нас привели? Сначала мы слушали вас по той причине, что ничего иного не оставалось. И вот мы выжили. Вопреки всему и, быть может, вопреки отдельным вашим ценным указаниям. Но — до сих пор — мы вынуждены принимать на веру ваши решения, которые вы не изволите объяснить, аргументировать.
Тут же в разговор вступил несносный Хансен. Несколько раз он уже пытался оспаривать распоряжения Элькана и не соглашаться с его мнениями, но не находил поддержки у товарищей. В конце концов, Элькан в своем мире и знает его лучше, а все они чужаки… Но сейчас, верно, ситуация переменилась. Хансен заговорил с жаром:
