Василий Сахаров - Солдат
— Конечно, но что отец скажет?
— Согласится с нашим решением, я так думаю. У него другого выхода нет.
— А когда мы ему все расскажем?
— Дня через два, когда из Пазара вернемся. Опять же, пока будем с ним наедине, постараюсь ему намекнуть, что и как, подготовить к тому, что мы пожениться собираемся.
— Там, куда вы поедете, будет опасно?
— Нет, там деловые партнеры, денег должны твоему отцу на подготовку отряда выделить, а мы с парнями, вроде как свита и охрана. Давай вставать, а то за окном уже светает, а с родителями объясняться, у меня никаких сил нет.
Одевшись, на прощание обнявшись и прошептав другу другу на ушко много ласковых и нежных слов, мы расстались. Мара ушла к себе, а я вновь упал на кровать, закинул за голову ладони рук и задумался.
Етить твою налево, вот это я лицемер. Говорю девушке про любовь и замуж зову, а сам просчитываю варианты, как бы ее отца по башке отоварить, и живьем к своим уволочь. Сегодня Кара едет в округ Ризе, в рыбацкую деревушку Пазар, где в удобной бухточке стоит теплоход «Аделаида» и туапсинские олигархи тусуются рядом со своей казной золотой. С ним десяток бойцов, из самых верных людей, и я, как довесок и близкий человек. Вечером предстоят переговоры с туапсинцами и получение золота в оплату наемникам, переночуем в деревне, а завтра назад в Трабзон вернемся.
Так сегодняшний и завтрашний день Кара распланировал, но у меня, иное видение всего, что будет в это время происходить. Да, мы приедем в Пазар, и разговор между Карой и главой туапсинцев Анатолием Ильским, состоится, и в деревне мы заночуем, а вот дальше, все будет по другому сценарию проходить. В ближних к Пазару лесах, уже сидят несколько групп спецназа из нашего батальона. Ночью, мои братушки нанесут свой удар, а «Ладный» и «Цезарь Куников», с морпехами на борту, войдут в бухту, захватят стоящую на якоре «Аделаиду» и вернут ее к родным берегам.
Ну, дело к завтраку, а значит, пора собираться в путь. Камок уже на мне, АКМ, разгрузка, нож и пистолет выложил на кровать, это перед самым отъездом на себя одену. Вроде бы все, а РД еще с вечера в машине лежит, там под запасными магазинами и сухпайком, два килограмма пластиковой взрывчатки ПВВ-5А, четыре радиодетонатора и пульт, которые я от Мурада получил.
— Тук-тук, — в дверь раздался осторожный стук, и послышался вкрадчивый голос слуги: — Господин Александр, завтрак.
— Хух! — глубоко вздохнул, выдохнул, успокоился и вышел из комнаты.
За семейным столом Буровых, все без изменений, во главе, сам отец семейства, справа и слева его жены, тридцатилетняя блондинка Светлана и сорокалетняя брюнетка Ирина, мать Марьяны, между прочим. Дочери сидят по середине, а я, здороваюсь, желаю всем присутствующим приятного аппетита, и сажусь напротив хозяина. На завтрак каша, вареные яйца, масло, сыр, тосты и, конечно же, чай. Быстренько расправляюсь с едой, и неспешно пью горячий напиток, Кара не торопится, а пока он за столом, то никто его не покидает, так уж здесь заведено.
Наконец, завтрак окончен, прощаюсь с дамами, и через пять минут я уже у машины, которая напоминает американский «джип» времен Второй Мировой. Мы выезжаем за ворота, к нам присоединяются еще две таких же машины, с пулеметами на турелях, и по пыльной дороге, наша небольшая автоколонна, направляется вдоль побережья на восток.
Пытаюсь подремать, все же ночь, считай, что и не спал, но не получается, нервничаю. Мое беспокойство замечает Кара, и спрашивает:
— Что с тобой, Саня? Не заболел, случаем?
— Разговор есть, босс.
— Говори.
— Это не простой разговор, давай вечерком все обговорим.
— Ладно, — соглашается наемник, и сам спрашивает: — Ты как, определился, по какой дороге дальше пойдешь?
— Куда ты, босс, туда и я. Мне деваться особо некуда.
— Правильно, — улыбнулся мне Буров, — своя рубаха ближе к телу, а о прошлом, когда ты самым обычным сержантом был, не горюй. У меня на тебя, Саня, очень хорошие виды имеются. Для начала взвод получишь, а там, если себя покажешь, то и роту. Глядишь, еще и моим наследником станешь. Такие дела с тобой вертеть будем, что ого-го, на все Черное море прогремим, и твои командиры, которые такого бойца на растерзание «безам» сдали, еще локти себе кусать будут.
День прошел в дороге, наши машины, поднимая клубы пыли и, обгоняя караваны, идущие на восток, мчали по хорошей грунтовке не сбавляя скорость до самого вечера. Мимо проносились поселки, сады, придорожные стоянки, а время от времени попадались моторизованные патрули трабзонских городских стражников, с подозрением провожающие нас глазами. Однако связываться с нашим небольшим отрядом они не решались, и каждый ехал своей дорогой. В конце концов, Кару знали в этих местах хорошо и, различая на машинах его тактический значок, черный ромбик, предпочитали уступить проезжую часть.
Дорога впечатлений не добавила, я только постоянно удивлялся местным названиям и, искренне радовался тому, что вскоре окажусь на родине. Пинарка, Илика, Каймакли, Кантарли, Ортакой, Уграк, Демирчи и, наконец, рыбацкая деревушка Пазар, где в чистой голубой бухте, стоял белый пароход с красивым названием «Аделаида». Мы проскочили блокпост на въезде, артбатарею полевых орудий на высотке, проехали по окраине села и остановились с другого его конца, возле средних размеров деревянного домика, отведенного специально для гостей. Рядовые бойцы и я, принялись готовиться к ночлегу, а Кара, в сопровождении двух своих самых преданных головорезов, Олега и Ильяса, отправился на местный постоялый двор, где у него была назначена встреча с Анатолием Ильским.
Стемнело быстро, операция по захвату теплохода и зачистке села должна была начаться ровно в полночь, и времени, на выполнение своей задачи у меня было более чем достаточно. Внимания я не привлекал, свой все же, а потому, достав из РД пластид и детонаторы, обошел дом, в котором должны были ночевать наемники, и под камни, выпавшие из фундамента, смог незаметно, сразу в четырех местах, заложить взрывчатку, воткнуть в каждый полукилограммовый кусок по детонатору, и активировать их. Теперь в любой момент я мог взорвать этот хлипкий домик к чертям собачьим, пульт у меня в кармане. Конечно, для надежности следовало выкопать под заряды ямки, и для пущего эффекта забутовать их, но, что есть, и того хватит, чай, не каменный форт взрывать собрался.
К десяти часам вечера вернулся Кара и его сопровождающие, у каждого на спине по рюкзачку и это понятно, денежку приволокли. Наемники, увидев, что все прошло стандартно, и проблем нет, расслабились, выставили часового, который ушел в темноту и обходил двор по периметру, и завалились спать. Возле костерка, горевшего в центре двора, остались только Кара, Олег, старый, но все еще крепкий боец, лет около шестидесяти, с гитарой за спиной и, конечно же, я собственной персоной.
Где-то неподалеку, в цветущей плодовой роще поют ночные птицы, в костре поленья трещат, а мы втроем сидим на бревнах, и ждем пока в выставленных к огню кружках закипит вода. Хорошо, и даже беспокойство, по поводу того, что предстоит сделать, покинуло меня. Молчим, и тишину нарушает Кара:
— Олег, спой что-нибудь старое.
Это да, что есть, того не отнять, поет старый наемник хорошо и душевно, а песни такие знает, какие сейчас и не услышишь нигде. Хобби у него такое, собирает старый армейский фольклор и песни, а потом исполняет их для тех, кто рядом. Однако происходит такое редко, как правило, возле костра ночного, как сейчас, и только по просьбе Кары, за которого готов растерзать любого. Уж не знаю, чем Буров такую преданность заслужил, но видимо, причина для этого была серьезная.
Перекинув гитару семиструнку на грудь, Олег взял пару пробных аккордов, и запел:
«Пришел приказ — и по приказу мы встаем,
Взяв АКС, садимся ночью в самолет.
В тот ранний час, когда земля вокруг спала,
В Афганистан, приказом воля занесла.
Афганистан — красивый горный, дикий край,
Приказ простой — вставай, иди и умирай.
Но как же так? Ведь на Земле весна давно,
А сердце режет, мечты и горести полно…
Афганистан — грохочет где-то пулемет,
Афганистан — вчера погиб мальчишек взвод,
Их командир, когда на этот снег упал,
„Россия-мать“, — он перед смертью прошептал.
Афганистан — красивый горный, дикий край,
Приказ простой — вставай, иди и умирай.
Но как же так? Ведь на Земле весна давно,
А сердце режет, мечты и горести полно…
Мой друг упал — лицо красивое в крови,
Он умирал, вдали от Родины-земли.
Смотрел с надеждой, он в голубые небеса,
И все шептал: „Прекрасен наш Афганистан“».
Старый наемник пел, его голос разносился в темноте далеко, цеплял за душу, а я старался запомнить эту правильную по жизни песню, которую слышал впервые, и сохранить ее в себе, чтоб передать потом другому талантливому певцу. Олег, что же, с одной стороны, жалко его, талант, но и он сегодня умрет, ибо верен своему вожаку, и готов идти с ним туда, куда он только укажет и, не смотря на все свои песни, убивать моих друзей, и тех, кто не захочет на себя ярмо рабское одеть. Он сгинет без следа, а песня должна жить.
