Павел Корнев - Падший
— Это сложно объяснить. Просто для индусов Кали реальна. Как и остальные боги. Они живут этим. Они так воспринимают мир.
— И что с того?
— Моя кормилица поклонялась Кали. Сколько себя помню, она всегда была рядом, с ней я проводила больше времени, чем с собственной матерью. Служанка рассказывала истории, учила ритуалам. Именно она посвятила меня Кали. И что самое ужасное — тогда я была этому рада.
— Юношеское бунтарство?
— Мне страшно не хотелось походить на собственную мать. Меня до сих пор трясет от запаха лауданума. Ей никогда не было до меня никакого дела. Порой она проводила в постели целые дни. Я ненавидела ее тогда. И, похоже, не простила до сих пор. Очень этого хочу, но не могу себя пересилить. Не могу — и все тут.
Я кивнул и ничего говорить не стал, просто не был готов комментировать услышанное. Лилиана сцепила побледневшие пальцы и продолжила свою путаную исповедь, напряженно смотря перед собой, словно каждое слово давалось ей с неимоверным трудом:
— Я гордилась причастностью к тайнам богини. Я чувствовала собственную значимость, избранность. Но когда мы с Эдмондом полюбили друг друга, наставница запретила мне встречаться с ним, запретила выходить за него замуж. Она сказала, что моя жизнь — в руках богини, что лишь воля Кали определяет мою судьбу. Я только посмеялась, не стала ничего слушать. И однажды ночью моего жениха, его родителей, братьев и сестер задушили туги. Такова была кара богини за непослушание.
Тут уж я не сдержался:
— Не думаю, что это как-то связано.
— Не думаешь? — вскинулась Лили. — Ты мне не веришь? Спроси отца! Или Адриано Тачини, он гостил тогда у нас в Калькутте!
— Лили, ты понимаешь, что туги убивают каждый день. Это простое совпадение.
— Отец провел расследование, он отыскал всех причастных к убийству и допросил. Все они говорили о воле богини. Все! И даже перед казнью никто не отказался от своих слов.
— И твоя кормилица?
— Ее повесили вместе с остальными. Она улыбалась, когда ей на шею надевали петлю.
— Нет никакой Кали, ты понимаешь это? — воззвал я к голосу разума. — Это просто суеверия необразованных индусов!
— Я верю в ее существование, — упрямо заявила Лилиана. — Ты ведь тоже веришь в своего бога, разве нет?
— Я не… — Я хотел сказать, что не верю, а точно знаю, но осекся и замолчал. Знание и вера — разные вещи. И поскольку я именно верил, то привел иной аргумент, нежели собирался поначалу: — Пусть все так, как ты говоришь, но это — дела давно минувших дней. Какая разница, что именно случилось много лет назад в далекой Калькутте? Забудь и живи настоящим. Все давно закончилось.
Лилиана зябко поежилась, и я уловил сотрясшую ее дрожь.
— Ничего не закончилось, Лео, — обреченно произнесла Лили и шмыгнула носом. — Ничего…
— Если ты о газетных утках…
— Не об этом. Полгода назад мне напомнили о долге перед богиней. Почему, ты думаешь, я стала танцевать в варьете? Это настоящие ритуалы. Танцы посвящены Кали!
— Стой! — потребовал я. — Напомнили? Кто?
— Не знаю. Однажды я просто обнаружила у себя под подушкой письмо. Мне обещали покровительство богини, а взамен требовали послушания. И когда задушили того бедного фотографа, я… — Лилиана расплакалась и принялась вытирать покрасневшие глаза платочком. — Я почувствовала вину за это! Мне обещали покровительство и сдержали слово! Я не хотела иметь к этому никакого отношения и сбежала из города!
Голова пошла кругом от нереальности происходящего, словно угодил на страницы приключенческого романа, но я решил до поры до времени не обращать на это внимания и по полицейской привычке зацепился за противоречия.
— Но почему ты решила вернуться? — и сам же выдвинул предположение: — Новое письмо?
— Да, — затряслась она. — У меня нет выбора. Я должна вернуться. Но мне страшно. Знал бы ты только, Лео, как мне страшно…
Я знал. Все мои чувства обострились, и обуявший Лили ужас колючими волнами вламывался в сознание, привлекая и отталкивая одновременно.
— Все будет хорошо, — сказал я и неожиданно для себя самого обнял собеседницу за плечи. — Поверь мне. Просто поверь.
Лили повернула ко мне мокрое от слез лицо и почти беззвучно выдохнула:
— Ты обещаешь?
— Я никому не позволю причинить тебе вред, — уверенно ответил я, а потом притянул ее к себе и поцеловал.
Я сделал это, да…
Глава четвертая, или Спиритический сеанс и немного мистики
Ответственность — как гири на ногах, как обрезанные крылья. Потерянные возможности в дистиллированном виде.
Именно так думал я под размеренный стук колес, глядя на безмятежно спящую Лилиану. Укрытая простыней, она размеренно дышала во сне, локоны черных волос рассыпались по белоснежной наволочке подушки.
Я лежал рядом, любовался изгибами девичьего тела, едва скрытыми тонкой тканью, и как последний дурак думал об ответственности.
Об ответственности, собственных обещаниях и о вещах куда более приятных, но которые и послужили причиной столь тягостных и несвоевременных раздумий.
Лили словно почувствовала мой взгляд, открыла глаза и улыбнулась.
— Доброе утро, Лео!
— Давно не виделись, красавица! — спрятал я за беспечной улыбкой обуревавшие меня сомнения.
Моя спутница сладко потянулась, изогнула спину, но сразу спохватилась и придержала почти соскользнувшую уже с груди простыню.
— Отвернись, пожалуйста, — смущенно попросила она, а когда я выполнил просьбу, встала с кровати и скрылась в отгороженном бумажной ширмой углу. — Сколько у нас времени на сборы? — поинтересовалась она уже оттуда.
Я снял с полки хронометр, повернул его циферблат к свету и сообщил:
— Если поезд идет по расписанию, то час с четвертью.
— Ужасная рань! — зевнула Лили и зашуршала оберточной бумагой.
С этим было не поспорить. Без четверти пять — совсем не то время, в которое я привык покидать постель. И совсем уж расхотелось вставать и одеваться, когда Лилиана вышла из-за ширмы в коротеньком полупрозрачном пеньюаре и завертелась перед зеркалом, любуясь собственным отражением.
— И подумать не могла, что поинтересуюсь твоим мнением, — тихонько хихикая, произнесла она, — но, как считаешь, мне идет?
— Безумно.
— В самом деле?
— У нас есть все шансы пропустить остановку.
— Перестань, Лео! Твои комплименты вгоняют меня в краску!
— Это не комплимент, а чистая правда! — ответил я, любуясь стройными девичьими ножками и всем остальным, насколько это позволял пеньюар.
— Тем более! — строго сказала Лилиана и отвернулась к зеркалу привести в порядок растрепавшиеся волосы.
Я прислонил подушку к изголовью кровати, сел и уперся в нее спиной.
— А может, нам и в самом деле пропустить остановку? — предложил, чувствуя, как замирает от испуга сердце.
— Лео, ты это серьезно? — оглянулась Лили. — И куда мы поедем?
— Куда угодно! Хотя бы и в Новый Свет! Я достаточно богат, чтобы не беспокоиться о деньгах.
Лилиана отложила гребень и присела на кровать. Некоторое время она молчала, собираясь с мыслями, тишину нарушал лишь размеренный стук колес, а потом она открыла рот, но я уже знал ответ. Талант сиятельного заранее подсказал его. Мой талант и чужой страх.
— Они найдут нас где угодно, — прошептала Лили. — Хоть в Новом Свете, хоть на Северном полюсе. От тугов не скрыться даже на дне морском.
— Я никому не позволю причинить тебе вред.
— Нет, Лео, — покачала головой она, — это я не позволю причинить тебе вред. Слишком много смертей на моей совести, еще одну я не переживу.
— Брось…
— Нет, послушай меня, Лео! Я усвоила урок. Я больше не стану рисковать жизнями других.
Сердце защемила острая боль, показалось даже, будто оно перестало биться, став слитком раскаленного металла, но наваждение быстро прошло, осталось лишь желание отыскать всех душителей Кали до единого и прилюдно четвертовать их, а то и попросту порвать на куски голыми руками.
Лили склонилась ко мне, поцеловала и спросила:
— Что беспокоит тебя, Лео? Только честно?
Я замялся, но отмалчиваться не стал, прочистил горло и буквально выдавил из себя:
— Ночью я был несколько неосторожен…
— Как так? — не поняла Лили.
— Ну, понимаешь…
Но ничего объяснять не пришлось, в бесцветно-светлых глазах девушки замелькали чертики.
— Несколько неосторожен? — с улыбкой повторила Лилиана и рассмеялась, враз позабыв обо всех своих страхах. — Лео! Ты был крайне неосторожен этой ночью, причем несколько раз кряду!
Я почувствовал, что заливаюсь краской.
— И что нам теперь делать? — спросил я, взяв себя в руки.
— Ничего, — поцеловала меня Лили. — Нам — ничего. Я большая девочка и сама обо всем позабочусь.
