Артем Рыбаков - Анклавы в аду. Встречный прорыв
«Это, должно быть, Лавочник!» — я сопоставил имеющееся у меня описание с докладом.
— Принято! Далеко они?
— До вас — квартал. С ними идет группа сопровождения, но как только они заметили одного из наших — остановились сразу.
— Могли за «индейцев» принять, — до встречи мы договорились так называть людей Рябого, а всех остальных местных — погонщиками. — Пусть кто-нибудь им покажется, чтобы они могли вас как своих идентифицировать.
— Шестнадцатый в канале. Все сделали, Четвертый. Машина тронулась и едет к вам.
— Понял тебя, Шестнадцатый! Отбой.
«Нива» показалась в конце переулка ровно через четыре минуты. Машина остановилась, качнувшись на завышенной подвеске, из-за которой она была выше стандартной на добрых десять сантиметров, затем обе двери почти синхронно распахнулись и наши гости вылезли. Мы с капитаном, не сговариваясь, сделали то же самое. Автоматы оставили в машине — прикрытие есть, вездеход наш бронированный, а для наших собеседников это будет лишним знаком, что разговор серьезный.
Я тронул тангенту:
— Мы пошли!
— Прикрываем вас, Четвертый, — буркнул наушник голосом Шестнадцатого.
Встретились с Лавочником мы точно на полдороге между его и нашей машинами. Навык соизмерять свои шаги с шагами оппонента сам приходит после второго десятка подобных «стрелок». Отец и Виталь Андреич очень любят про такое говорить: «Или научишься, или в следующий раз тебе уже будет все равно…»
— Надо понимать, что это ты — Заноза? — внешность Лавочника, заговорившего первым, нисколько его прозвищу не соответствовала. Скорее он был похож на старого солдата, повидавшего многие и многие сражения. Сухопарый, чуть прихрамывающий на левую ногу (на хромоту я обратил внимание, еще когда мы сходились), в движениях порывистый… Шрам, похоже, от двух ударов чем-то острым. Сами перекладины-рассечения слишком ровные для осколочного ранения — почти симметричный крест получился. Били сильно, так что клинок рассек не только кожу, но и мышцы, отчего уголок правого глаза у моего собеседника был опущен, а верхняя губа, наоборот, приподнята.
— Я.
— Мне казалось, что ты постарше будешь…
— Уж какой есть… — я развел руками, показывая, что другого Занозы у нас в наличии нет.
Ризен голоса не подавал, только кивнул, когда занимал свою позицию в метре позади левого плеча Лавочника — словно зеркальное отражение Верстакова, замершего за моей спиной.
— Какие твои предложения, Следопыт?
— Малино мы берем под себя, Михнево вам. Долю с питомника иметь тоже будете.
— А что скажет Даур? Да и Рябой пока меня за глотку держит — у каждой моей точки сейчас минимум пятеро его «торпед» топчутся.
— Вычтите малинскую бригаду — от них никого не осталось. А Даур… — и хотя предложения были не только давно обдуманы, но и неоднократно обсуждены с настоящим, патентованным, так сказать, дипломатом — полковником Удовиченко, я изобразил на лице некоторую задумчивость. — А для Даура ничего не изменится…
— Тогда он может стать на сторону Рябого. В расчете на его благодарность…
Как обычно, при таких переговорах очень многое значило не только что говорили, но и то — как. Сейчас в голосе Лавочника я не услышал уверенности в том, что Даур поступит так, как он предсказывает. Больше это было похоже на умствование в стиле «адвоката дьявола».[63]
— А с нами ссориться он захочет? — выдвинул я контрдовод.
— Вы далеко, а Рябой рядом.
— Можно подумать, Голове это помогло, — я хмыкнул. — А потом мы и ему можем долю в будущих доходах предложить.
— Что-то очень щедро ты, Заноза, долями разбрасываешься. Ты, конечно, человек даже в наших краях известный, но что скажут ваши «большие дядьки»?
— Сергей, простите, не знаю вашего отчества…
— Андреевич, — спокойно откликнулся Лавочник.
— Так вот, Сергей Андреевич, есть у нас очень большие планы на ваш район. И, как подсказывает мне мое чутье, планы эти будут осуществлены. А вот как и в каком ключе — это зависит от нас с вами, — говорил я размеренно и негромко, не столько уговаривая собеседника, сколько ставя его в известность о том, что в скором времени будет происходить на «его» земле. Таким примерно тоном командир танка сообщает дачнику, что через его двенадцать соток через полчаса проследует танковая дивизия… Мол, «Можешь делать что хочешь, но… Мы. Тут. Проедем!»
— А ты, Илья Васильевич, уверен в себе, ничего не скажешь! Надо понимать, что переговоры с Дауром ты мне поручаешь?
— Отчего же, я могу с вами сходить. Но лучше я вам одну наколочку дам, чтобы с Дауром попроще вышло.
— Говори, — хотя Лавочник и называл меня по-прежнему на «ты», однако тональность беседы существенно изменилась — сейчас в его голосе звучало гораздо больше заинтересованности, нежели в начале разговора. К тому же отчество, которое он стал добавлять к моему имени, о чем-то да говорит?
— Если коротко, то спелся ваш Рябой со шкандыбалами, а те в наших краях снова пошаливать начали… Продолжать или сам допетришь, во что это вылиться может?
— Да чего уж там… — задумчиво пробормотал Лавочник и, сплюнув в сторону сквозь зубы, неожиданно весело посмотрел на меня: — Какова моя доля будет?
— Если учесть, что сейчас Рябой у вас половину вашего хозяйства отжать может… То три процента от чистой прибыли питомника будет в самый раз!
— Не гневи бога, Василич!
— Во-первых, бога нет, Андреич. Британские ученые перед самой войной доказали, но про то в газетах пропечатать не успели! — шутка эта была довольно популярна в наших краях, а у научных работников анклава вообще стала расхожей фразой. — А во-вторых, нам-то не к спеху, мы пару деньков обождать можем, только станет ли Рябой ждать? Он ведь, кажись, после того как мы с твоим бойцом переговорили, так перевозбудился, нет? Причем, Сергей Андреевич, перевозбудился настолько, что даже засаду на нас приказал устроить. Видишь, как ему любые контакты промеж нас не радостны.
— Черт с тобой! — после некоторого, надо отметить, весьма краткого раздумья, Лавочник протянул мне руку.
Скрепив договор рукопожатием, мы неспешно двинулись в сторону его «Нивы»:
— Вы когда собираетесь его прижучить?
— Хотелось бы, чем скорее, тем лучше, сам должен понимать, Андреич.
— Это-то да, но до утра потерпит?
— Почему?
— Ребятишки у него есть толковые, которых в землю закапывать мне — что нож острый… А так я с ними потолкую, глядишь — и станет у Ванечки стволов поменьше, а у нас побольше.
— Идея хорошая, но и затягивать нам бы не хотелось…
