Дэн Абнетт - Возвращение Рейвенора
Акунин пригубил свою выпивку.
— Они не должны были допрашивать его. Трайс уверял, что картель обладает иммунитетом от…
Он посмотрел на своего помощника.
— Все больше оснований для жалоб. Вначале Чайкова, теперь это нахальство. Сообщите Трайсу. Повторите ему, что я должен с ним встретиться лично. Прошу проявить настойчивость. Я больше не потерплю, чтобы от меня отмахивались. Все выходит из-под контроля.
Помощник кивнул.
— Кроме того, сэр, к вам пришел капитан Сайскинд.
— Впусти его. — Акунин поднялся.
Бартол Сайскинд вошел в величественный зал, оглядываясь по сторонам. Со своими рыжими космами и стеклянной курткой, он казался здесь неуместным, и чувствовал себя неуютно среди всех этих атрибутов красивой жизни.
— Приветствую, Сайскинд, — произнес Акунин, протягивая руку. — Ваш визит неожидан.
Сайскинд ответил рукопожатием.
— Благодарю вас, капитан, что согласились встретиться.
— Желаете присесть?
— Спасибо.
— Я думал встретиться с вами в Пределе Боннэ в прошлом году. Ваш кузен говорил, что вы уже готовы присоединиться к нам.
— Возникла непредвиденная заминка в пути.
— Но вот вы здесь.
— Верно, — сказал Сайскинд. — Мастер Акунин, когда вы в последний раз получали известия от моего кузена, капитана Феклы?
— Я о нем ничего не слышал со времени Огненного Потока, — произнес Акунин. — В Пределе Боннэ он выполнял одно наше поручение. Полагаю, что он будет вынужден на какое-то время затаиться, хотя и рассчитываю увидеть его здесь спустя несколько недель. Знаете, он выражает ваши интересы. Он очень настаивал на том, чтобы вас приняли в картель.
— Поэтому я пришел, — произнес Сайскинд.
— Я мог бы на это поспорить, — улыбнулся Акунин. — Готовы внести залог?
— Да, мастер. Я решил присоединиться к картелю. Ради возможности заработать кучу денег. И мое судно в распоряжении картеля.
— Рад это слышать, — произнес Акунин, подаваясь вперед, чтобы скормить одному из поющих жуков, сидящих в изящной клетке, несколько семян. — Тогда давайте приступим к делу. Я приглашаю вас на обед в Лавочей. Это традиция картеля. Впрочем, вначале один простой вопрос…
— Вы хотите знать, есть ли у меня средства, чтобы купить место? — произнес Сайскинд.
— Именно так. Три четверти миллиона крон. Подойдут акции или расписка из банка.
— У меня их нет.
— Акций?
— Нет, я хочу сказать, что у меня нет лишних трех четвертей миллиона.
— Значит, наша встреча окончена, мастер Сайскинд, — нахмурился Акунин. — Фекла же должен был проинформировать вас о деталях?
— Так когда вы в последний раз его видели? — повторил Сайскинд.
— Встреча закончена, — процедил Акунин. — Уходите, хватит утомлять меня своим…
— Фекла мертв.
Акунин высыпал остатки семян на стол и отряхнул руки. А потом перевел взгляд на Сайскинда:
— Что?
— Сказать с абсолютной уверенностью не могу, — сказал Сайскинд, — но полагаю, что мой кузен мертв, а «Октобер Кантри» уничтожен. В Пределе Боннэ вы поручили ему расставить ловушку на имперского инквизитора и расправиться с ним. Гидеон Рейвенор. Я прав?
— Продолжайте, сэр.
— Рейвенор подобрался к вам слишком близко. Он пытался разнюхать все, что касалось Тринадцатого Контракта, и особенно много накопал на вас. Поэтому вы и заманили его в Протяженность Удачи, где никому не было бы ни малейшего дело до его гибели.
— Не стану ни подтверждать, ни отрицать, — произнес Акунин. — Но, думаю, вы уже сказали достаточно. Я-то думал, что вы пришли ко мне затем, чтобы выкупить место в картеле.
— Именно за этим, — сказал Сайскинд. — Наличности у меня нет, зато есть нечто не менее ценное. В обмен на это я попрошу место в картеле.
Акунин на мгновение задумался.
— Ладно, хорошо. Но это должно быть равноценным. Если вы попытаетесь играть со мной, Сайскинд, я вышвырну вас через шлюз прямо в вакуум.
— Фекла всегда говорил, что с таким ублюдком, как вы, трудно вести дела. — Сайскинд поднялся и показал на дверь.
Люциус Уорна вошел в залу, поскрипывая доспехами. В одной руке он нес мешок.
— И это ваша плата? — спросил Акунин. — Чертов охотник за головами?
— Нет, — пророкотал Уорна, бросая мешок на пол. — Вот его плата.
Мешок зашевелился и раскрылся. Окровавленный и избитый, одетый в рубище Шолто Ануэрт медленно поднял голову и посмотрел на Акунина.
— Я знаю этого недоумка. Его зовут Ануэрт, — произнес Акунин.
— Верно, — ответил Сайскинд. — Шолто, скажи этому доброму господину то же, что говорил мне. Как звали пассажира, которого ты примерно неделю назад доставил сюда, на Юстис Примарис, из Предела Боннэ?
Ануэрт что-то пробормотал.
— Громче! — прорычал Уорна, пнув его ногой.
— Во всей оценке, — прошептал Шолто Ануэрт, — его имя было Рейвенор.
Часть вторая
ВНУТРЕННИЕ РАССЛЕДОВАНИЯ
Глава двадцатая
Медленно ползущие миллионные потоки людей вливались во внутренние блоки Петрополиса. С высоты они казались дельтой реки, растекшейся по поверхностным улицам. Сеть притоков и ручьев питала главное русло. Толпы людей вытекали из железнодорожных станций и остановок общественного транспорта или поднимались с более низких уровней, будто вдруг забил подземный родник. На открытых улицах поток прикрывался покачивающимися зонтами и тентами. В закрытых переулках он казался реками чернил.
Лишь немногие люди говорили. Не было несмолкаемого гула голосов. Только топот ног, гулкие раскаты объявлений, несущихся из радиорупоров, призывы зонтоносцев и рекламные слоганы торговцев.
Лица людей были бледны от вечной нехватки солнечного света и лишены всякого выражения. Пустой взгляд, темные очки, костюмы и балахоны изумрудных, черных или серых тонов, полагающихся конторским служащим. Повсюду можно было увидеть глазную аугметику, разъемы и выходы нейропортов на позвоночнике, механические экзосуставы, похожие на бронзовых пауков, взгромоздившихся на изувеченных тоннельным синдромом запястьях. Ушные гнезда для включения транскриберов и стенографов, вокс-имплантаты для транскрипторов на губах и кадыках. Архивариусы и делопроизводители, которым приходилось работать с высокими стеллажами индексных хранилищ, двигались в своих поскрипывающих четырехлапых каркасах, чьи раздвижные конечности сейчас были сложены. Почти четыреста тысяч человек в толпе заработали аллергию на бумагу, пыль, чернила или сразу на все скопом. Почти две тысячи случаев недиагностированных болезней кожи, мозга и горла, полученных благодаря чрезмерному излучению экранов.
И все они двигались в одном направлении — к огромным административным башням.
Но я наблюдал только за тремя из них.
Вагоны резко остановились, и их автоматические двери с грохотом распахнулись, извергая очередную когорту клерков, влившуюся в топочущий поток. Опустев, поезда закрывали двери и уносились, гремя по душным тоннелям, чтобы развезти рабочих ночной смены, которые выползали сейчас из подножий башен, образуя поток, равный по численности тому, что струился по поверхности. Многочисленные отделы Администратума никогда не отдыхали. Когитаторы работали и день и ночь, записывая и обрабатывая информацию.
Среди этой толпы, вместе с остальным потоком шагала Пэйшэнс. Я увидел, как она посмотрела на собственное отражение в окне вагона, и почувствовал ее отвращение. Волосы Кыс были собраны в пучок, а на лице никакой косметики, если не считать небольшого количества теней на глазах, чтобы придать им опустошенное выражение невыспавшегося человека. Одета она была в бесполый костюм, скроенный из дешевой черной ткани, и изумрудный жакет. Просто очередной писарь, очередной клерк, очередной робот Администратума.
Толпа брела по сырому рокриту огромной площади, расплескавшись от черной железной ограды до широких ступеней железнодорожной станции. Ступени каменных лестниц за десятилетия были отполированы так, что приобрели сходство с мягкими, продавленными подушками.
Люди проходили под аркой станции, под бронзовым орлом, свисающим со стеклянной крыши, выбирались на улицу, вливаясь в толпу. Пэйшэнс несколько раз зажимали в давке. «Если я перестану шагать, — подумала она, — толпа поднимет меня и увлечет за собой, словно дерево, упавшее в реку».
Улицу защищал железный навес, но Кыс чувствовала резкий запах кислоты в воздухе. Радиорупоры выкрикивали вдохновляющие лозунги. От ларьков на обочине долетал неаппетитный аромат жареного лука и жирного мяса. Впереди возвышалась зиккуратом массивная оуслитовая башня Третьего зала Администратума, и ее очертания были смазаны, размыты утренним смогом.
Наконец Пэйшэнс добралась до входа, чья разверстая пасть высотой в десять метров, казалось, вела в какой-то древний склеп. Над входом возвышалась высеченная из камня скульптура Бога-Императора, взирающая на рабочих. Никто из идущих не поднял на нее взгляда, но, тем не менее, каждый сложил руки в знамении аквилы, проходя под ней.
