Игорь Поль - Личный номер 777
Жалсанов согнулся пополам от удара Гора, а потом поймал летящий в лицо ботинок и провел болевой прием, после которого Гор, взвыв от боли и ярости, грохнулся в пыль.
— Бей! — подбадривали сержанты. — Резче! Не жалей себя! Бей!
Людвиг молотил Микадзе. Жалсанов молотил Гора. Кратет теснил более легкого Бан Муна. Отовсюду доносились нечленораздельные вопли, перемежаемые смачными звуками ударов. И только Пан никак не мог достать своего партнера. Он бил раз за разом, пытался достать Брука ногой в живот, угодить кулаком в ухо, пнуть в колено, но каждый раз попадал в пустоту.
Грубая сила ничего не решает. Главное в бою — реакция и скорость, а они достигаются разгонкой психической активности. Навыкам перехода в форсированный режим фермеров обучают едва ли не с того момента, когда они начинают ходить, а героминовая терапия перестраивает их связки и нервную систему, позволяя телу двигаться со скоростью, почти неуловимой для нетренированного глаза. Именно форсированная психическая активность позволяет человеку на Диких землях выдерживать немыслимые физические нагрузки, демонстрировать чудеса силы, быстроты и ловкости. Порог, за которым для обычного человека начинается маниакальная фаза психического расстройства, для фермера — нормальное состояние, в котором он может оставаться длительное время.
С первым же выпадом Пана Брук привычно представил вспышку пламени, затопившую пространство вокруг головы. «Я — стальная пружина», — мелькнула в голове формула самонастройки. Мышцы натянулись, словно канаты, время замедлилось, предметы приобрели сверхъестественную четкость. Плавным, даже подчеркнуто медленным движением Брук уклонился от летящего в лицо кулака Пана. Он различал каждую жилку на побелевших от напряжения пальцах. Каждую нить в рукаве комбинезона. Чувствовал ветер от движения руки.
Пан ударил ногой. Брук снова ушел в сторону, так что противник потерял равновесие и едва не свалился на землю. Но Пан заводился все сильнее и сильнее. Каждый промах, каждый выпад в пустоту лишь подогревал его ярость.
— Чего это вы скачете, как девки на танцах? — вдруг заорал Вирон. — А ну-ка ты, крестьянин, дай ему! Я сказал, дай, а не пляши! Ну-ка вперед! Давай!
Неожиданно Брук обнаружил, что спарринг закончен. Тяжело дышащие новобранцы приходили в себя, сплевывали кровь и массировали ушибы.
Он представил холодную водную толщу с гулкими звуками трущихся друг о друга камней на дне. Время вернуло привычный бег. Голоса и запахи ворвались в сознание. Сердце бухало, словно кувалда.
Вирон навис над ним, заслонив солнце.
— Решил поиграть в пацифиста, свогачь? Когда я говорю «бей», ты должен бить, а не изображать балет! Сейчас я покажу тебе, что значит настоящий бой! Две минуты спарринга. Только попробуй увильнуть, быдло! Начали!
И Брук снова нырнул в мир замедленных образов. Вошел в состояние пустоты. Брюхо Вирона, содрогаясь под тканью комбинезона, надвинулось на него, словно зеленая волна. Здоровенный кулак пролетел мимо, едва не задев ухо. Ярко сверкнуло на солнце кольцо на толстом пальце. Вид этого кольца почему-то вызвал у Брука чувство досады.
Потом Вирон попытался ударить его коленом в пах. Потом ногой в грудь. Потом провел прямой в челюсть. Брук перетекал с места на место, каждый раз оставляя противнику иллюзию, что еще чуть-чуть, и тот настигнет свою жертву. Он слышал, как солдаты вокруг орали: «Дай ему! Дожимай! Еще разок!»
Он с горечью понял, что зрители поддерживают вовсе не его.
Громче всех кричал Гор:
— Бей труса! По башке ему, по башке! Давайте, сержант!
Вирон молотил руками, словно ветряная мельница. Недостаток техники он с лихвой искупал все возрастающей яростью. В его выпученных глазах Брук увидел чистую, незамутненную ненависть.
«Этот не остановится», — мелькнуло на границе сознания.
Старший сержант отжимал его к стене спортзала. Пространства для маневра оставалось все меньше. Но Брук ничего не мог с собой поделать — он мог убить врага, который угрожал его жизни, но ударить человека было выше его сил. Слишком сильными были усвоенные с детства уроки. Слишком трудно было преодолеть себя. Играть по правилам горожан означало поддаться, потерять частицу себя.
Кулак Вирона пронесся перед глазами, и жесткий пластик нарукавного шеврона рванул губу. Холодная вспышка боли, тут же погашенная подсознанием. «Боли нет. Боли нет. Я в пустоте…»
Новый выпад. И еще один. Когда же кончатся эти две минуты?
Вот и ангар. Отступать больше некуда. Брук скользнул под надвигающийся кулак, пропустил мимо себя разъяренную тушу, развернулся и легонько пнул Вирона под колено. Нога сержанта подвернулась, и он с грохотом врезался в стену ангара.
— Брэк! — крикнул чей-то голос. Брук разорвал дистанцию с поверженным противником и вызвал расслабляющий образ.
Металлический привкус крови. Дергающая, тупая боль в разорванной губе. Вирон, тяжело поднимающийся с земли, в пыльной форме, хлюпающий разбитым носом, с ладонями, содранными в кровь.
— Убью, поганец, — одними губами произнес он. — Живьем зарою…
— Извините, старший сержант, — ответил Брук непослушными губами. Кровь с подбородка капала ему на грудь. Он чувствовал странное удовлетворение, как после отлично выполненной работы.
Санин брызнул ему на лицо обезболивающим спреем из аптечки и приказал топать в санчасть.
«Слишком стар для рок-н-ролла…» — мысленно произнес Брук. Чудная эта фраза сегодня почему-то несла покой и умиротворение. «Слишком стар…» — снова повторил он.
И улыбнулся разбитыми губами.
* * *Пока солдаты приводили себя в порядок и, кряхтя, массировали свои ушибы, сержант Санин прошагал по хрустящему щебню, уселся на пластиковую бочку из-под растительного масла, невесть как оказавшуюся возле спортзала, и закурил. Поймав взгляд уставившегося на него Вирона, он поинтересовался:
— Прикажете произвести перекличку, старший сержант?
— Что? А, да. Проведите, — гнусавым голосом ответил Вирон.
Не вынимая сигареты изо рта, Санин включил свой планшет и, поочередно тыкая пальцем в строки с фамилиями, проверил наличие личного состава. В ответ на нажатие солдат, получивший сигнал от своего коммуникатора, сдавленно отвечал: «Здесь!»
— Двадцать семь рядовых, три сержанта в строю, трое рядовых отсутствуют по уважительной причине, — доложил Санин. Капельки пота скатывались по его впалым щетинистым щекам и исчезали за расстегнутым воротом.
Вирон потрогал распухший нос, покрутил головой, словно проверял прочность шеи, и вытер ладони дезинфицирующей салфеткой из полевой аптечки. Санин, с мрачной ухмылкой следивший за его манипуляциями, выдохнул струйку дыма и похлопал рукой по бочке.
— В ногах правды нет, старший сержант. Присаживайтесь, — пригласил он. И добавил, заметив мелькнувшую в глазах Вирона подозрительность: — Не волнуйтесь, здесь чисто.
— С чего это вы взяли, будто я волнуюсь? — ворчливо поинтересовался Вирон.
— Я? — делано изумился Санин. — И в мыслях такого не было. Просто подумал — вам нужно передохнуть, вот и предложил.
Вирон хмыкнул и осторожно опустился рядом с ним на прогнувшуюся под двойным весом бочку. Санин предложил ему сигарету. Вирон взял ее и прикурил от сигареты Санина. Когда он наклонялся, его руки в грязных разводах заметно тряслись, но он все-таки прикурил и, выпрямившись, глубоко затянулся сладковатым дымом.
— Не хотелось бы лезть не в свое дело, старший сержант, — негромко сказал Санин, рассеянно наблюдая за тем, как едва пришедшие в себя новобранцы с шипением и руганью протирают свои ссадины, — однако про такие методы я раньше не слышал. Это что, на Фарадже такому учат?
Вирон исподлобья покосился на Санина. Оба сидели на неустойчивой емкости, почти касаясь друг друга плечами.
— Надо же показать этим сосункам, что такое настоящая армия, — наконец, пробормотал Вирон. — Иначе в джунглях не выжить. Страх — основа дисциплины.
— Я так и понял, — согласился Санин. Он затянулся и, дурачась, выпустил несколько колец дыма, медленно растаявших в неподвижном воздухе.
Повисло напряженное молчание. Было слышно, как потрескивает сигарета, когда сержант делает глубокие затяжки.
— Так где, говоришь, был тот пост? — неожиданно спросил сержант.
Прежде, чем бросить едва раскуренную сигарету, Вирон тщательно погасил ее о каблук. Потом он повернул голову и смерил Санина настороженным взглядом.
— А тебе не фиолетово? — спросил он.
— Фиолетово, — миролюбиво согласился Санин. — Знаешь, как только я тебя увидел, я сразу себе сказал: вот парень, который понюхал пороху. Сразу видно человека, который побывал на линии огня.
И все, кто мог слышать их разговор, задумались, что имел в виду Санин. Очевидно, тем же вопросом задался и Вирон, который беспокойно покосился на притихший взвод.
