Сергей Палий - Безымянка
Через полчаса мы были сыты, упакованы в снарягу по самые ноздри, вооружены и готовы к марш-броску. Прошли через гулкий вестибюль, спустились на вылизанную очередным аномальным пожаром Победу — на стерильно чистой станции вновь сияли сотни ламп. Мертвенно бледный свет резал глаза и вызывал у меня ощущение дискомфорта. Мы нырнули в перегон и, не оборачиваясь, двинулись по рельсам в сторону Безымянки.
Ева несколько раз подозрительно покосилась на нас с Ваксой, но расспрашивать об утреннем разговоре не стала. В очередной раз я убедился в ее развитой эмпатии: Ева умела крайне тонко чувствовать настроения окружающих и вовремя ставить себя на их место. При других обстоятельствах она бы могла стать искусным переговорщиком. Но судьба распорядилась иначе.
Всю дорогу до станции мы перебрасывались с ней ничего не значащими фразами, а Вакса ушел в себя и молчал, светя под ноги и глядя, как мелькают на фоне шпал носки великоватых ботинок.
События вчерашнего дня смешались в памяти в сумбурную чехарду — создавалось впечатление, что они произошли не накануне, а давным-давно. Штрихи, смазанные образы, отзвуки, трафаретные тени, заполняющие мысленное пространство. Ушедший день напоминал ледяной поезд из сна: он терялся во мраке и рассыпался на мириады осколков.
Зато впереди теперь была четкая цель: добраться до Врат жизни. Чем больше я думал о конечной точке нашего маршрута, тем сильнее крепла уверенность, что Врата существуют. Легенды не возникают на пустом месте. Не знаю, что это за объект, но, скорее всего, там можно найти ответы на многие вопросы. Загадки, в конце концов, нужны для того, чтобы их отгадывать, а задач без решения почти не бывает. И упоминания Евы о поиске-скитании и уникальном для каждого человека пути больше не казались надуманными. Просто она видела гораздо глубже нас, чувствовала мир на таких уровнях восприятия, что обычным людям не доступны. Это были не праздные домыслы, это были предчувствия на грани прорицаний.
Чем дальше я уходил от насиженных мест, тем явственнее проступала нить пути, скользящая вдаль. Ее невозможно было ни разглядеть, ни потрогать. Она ощущалась естеством как некий спутник, подсказывающий, куда ступать, как зов, как бестелесный поводырь. Как ветер, шепот которого я, наконец, услышал и сумел разобрать. И этот ветер становился сильнее с каждым пройденным метром. Врывался в душу, переполняя ее. Он звал за собой и наделял могуществом, какого я никогда не испытывал. Раздирал по швам гнилое полотнище подземного кошмара, которое уже давно не было символом моей жизни. Просто я боялся себе в этом признаться. Ветер пути давал пищу затаившемуся голоду…
На подходе к Безымянке нам встретилась целая группа миссионеров. Выряжены святоши были настолько безумно, что даже фантазия свихнувшегося модельера могла захлебнуться. На торсах, обмотанных изолентой и брезентовыми ремнями, крепились разнообразные устройства и датчики, явно свинченные из кабин списанных самолетов, — ржавые альтиметры, сломанные гироскопы, целые гирлянды из приборных стрелок и подшипниковых колец, болтающиеся на кусках проводки. Клеммы, обрывки парашютных строп, стеклышки и циферблаты — все это было навешано на поборников культа Космоса в таком количестве, что становилось непонятно, как их суставы вообще выдерживают такой вес. А изюминкой туалета одного из фанатиков был штурвал, присобаченный между ног гашеткой вверх.
— Отличный у тебя стояк, — не сдержался Вакса, уважительно глядя на фаллический агрегат. — Не мешает?
— Покайся, отрок, — равнодушно ответил миссионер, даже не обернувшись.
— Сам ты… жаба туннельная.
Миссионеры проигнорировали его хамство и скрылись за поворотом. Вакса разочарованно сплюнул и потопал дальше, бубня под нос какую-то бранную считалочку.
Я улыбнулся. Эх, юность-молодость — инфляция совести: погрызла-покусала засранца за гадость, которую учудил, и отпустила. Быстрый у пацана нравственный отходняк, ничего не скажешь. Как понос младенца.
Застава пустовала. Пулеметная станина намертво приржавела к железным полозьям, от заслонных мешков остались лохмотья и горстка песка на шпалах, обрывок провода, на котором раньше крепился патрон для лампочки, покачивался на сквознячке под сводом туннеля. Словно бы блокпост забросили много лет назад. Ни охранения, ни даже караульного, который в случае опасности должен объявлять тревогу.
Зато на самой станции царило оживление. На перроне была толкотня, и в скудном свете костра казалось что дикие дерутся. С ближней лестницы, расталкивая толпу, спускался отряд ополченцев во главе с бойким командиром.
— Разойдись, скот! — орал он, пихая прикладом направо и налево. — Кому говорят, прочь с дороги, тараканы! Станция перекрыта! На поверхность — только через КПП!
Дикие жались к колоннам, огрызались.
Возникло дежа вю. Где-то я уже видел похожую сцену… Сон! Конечно же! Во сне милиция тоже грубо разгоняла людей, чтобы добраться до места потасовки. Только здесь никакой драки не было. Отряд ополчения просто-напросто блокировал станцию. То ли городские наемники уже вплотную прижали диких, то ли Эрипио решил отсечь нас от поверхности и загнать на Кировскую. В любом случае нужно было как можно скорее убираться отсюда.
— Дальний выход! Живо! — велела Ева, словно угадав мои мысли. — Если его перекроют — окажемся в ловушке.
Мы рванули по путям, даже не пробуя взобраться на переполненную платформу. АКСУ больно заколотил по бедру. Пришлось скинуть ремень с плеча и взять автомат в руки — все-таки к громоздкому оружию еще надо было привыкнуть. Это тебе не «Стечкин».
Пробегая под высеченным прямо в стене название станции, я обратил внимание на то, что мрамор во многих местах сколот. Буквы были уже основательно копчены, но даже налет гари не мог полностью скрыть следы пуль и осколков — шрамов прошлого.
Безымянка. Когда-то давно в окрестностях была железнодорожная станция, давшая название поселку, а затем району. Заводы, ангары, бараки — целый мир, родившийся, повзрослевший и рухнувший, как все вокруг. Превратившийся после катастрофы в рассадник нищеты, в зону преступности и растления…
Нам повезло. Противоположный вестибюль еще не успели перекрыть.
Я забрался на платформу, жестко оттолкнул дикого, протянувшего грязную ручищу к сумке, и помог замешкавшейся внизу Еве.
Вакса уже пробивал нам дорогу в толпе, как небольшой, но мощный ледокол. До лестницы удалось добраться только через несколько минут — плотность человеческой массы здесь была особо высокой. Глаза резало от дыма и смрада, становилось темнее. Люди затаптывали костры, хватали скарб, спрыгивали с перрона и уходили в туннели. Бежали. Как крысы с тонущего корабля.
— Сюда! — позвал Вакса, перекрикивая взбесившегося от давки старика с драным чемоданом в сухоньких, покрытых лучевыми язвами руках. — Эй! Сюда!
Пробившись к пацану вверх по ступеням и пройдя турникеты, мы вздохнули чуть свободнее. Возле скособоченной кабинки дежурного буйный старик таки развернулся и с невероятной для его комплекции силой выдавил к переходу сразу трех человек. Пользуясь внезапно освободившимся местом, мы проскользнули к кассам и по стеночке двинулись к выходу.
Пс, — привлек мое внимание худощавый тип в крепкой строительной куртке. Пристроился рядышком. — Пс, чел. Слышь меня, чел?
— Чего надо? — резко развернулся я.
— Э, чел, ты дурындой так не мотыляй, — дернулся он при виде «калаша». — Арматура нужна?
— Какая арматура? — не понял я.
Тип ловко выудил из кармана куртки чехол, раскрыл, как фокусник на представлении, и продемонстрировал ряд отмычек, напильничков и ножовочек.
— Воровской инструмент, — пояснил Вакса. Прищурил глаз и глянул на барыгу. — Поганая, фраерок, у тебя арматурка, любой академик скажет.
— Э, чел, ты молодой, а шаришь. Уважуха. — Тип мигом закрыл чехол и спрятал обратно в куртку. — А рабы интересуют? Пошли, чел, покажу. Тут разные есть: для хозяйства, ну там шконки прибирать, грибочки поливать и все такое, для группенсекса, для аренных махачей…
— Пошел прочь, мразь, — процедил я сквозь фильтры и клацнул затвором.
Тип нехорошо оскалился, но перечить не стал — растворился в толпе. Все-таки снятый с предохранителя автомат Калашникова — отличный аргумент.
Я поторопил слегка залипшего Ваксу, и мы быстро нагнали Еву, уже протискивающуюся через наглухо застопоренные двери, — благо стекла в них давно были выбиты.
— Налево, — скомандовала Ева в переходе. — Скорее!
Мы побежали мимо запертых дверей служебных помещений и сложенных в кубические блоки кирпичей.
Приходилось лавировать между бредущими в обе стороны людьми. Дышать через респиратор было трудновато, но сдернуть полумаску я не решился — с улицы заносило вездесущую морось, и лишние канцерогены в легких мне были ни к чему.
