Юрий Корчевский - Битва
— Есть несколько зацепок. Река похожа на Мойку, старый доходный дом недалеко, если увижу, опознаю. Ну и кольцо для швартовки судов, опять же пробочка должна болтаться.
— Хм, резонно. Капитан, катер, легководолаза на всякий случай. И ещё: отзвонись, даже не знаю куда, в инспекцию маломерных судов, что ли. Узнай, когда по Мойке мусоросборные суда проходили.
— Только время зря потратим, пробку ни одно судно не подберёт.
— Я бы пошёл, удостоверился.
— Слушаюсь!
Гнибеда ушёл, и подполковник начал звонить. Сделав несколько звонков, он убрал телефон в карман и извинился:
— Простите, но надо людей собрать, операцию подготовить.
— Я понимаю.
— Не надоели мы вам?
— Есть такое дело, никакой личной жизни. Ни с друзьями посидеть, ни с девушкой.
— Девушки у вас нет, а ведь пора уже жениться.
Хм, они что, следили за ним или из анкеты узнали? В принципе вполне могут и то и другое сделать. Подписки о неразглашении Володя не давал, присягу не приносил, разве только клятву Гиппократа… Но это уже из другой области.
— Как я девушку заведу, если после работы или в госпитале у Зелимхана торчу, или трупы осматриваю?
— Да это я так, к слову.
Минут через двадцать явился Гнибеда.
— Товарищ подполковник, мусоросборщика не было, по графику его только завтра на Мойку пустят. Катер с легководолазом прибудет к Храповицкому мосту — так ближе всего с Невы зайти.
— Машины пусть по набережным едут.
— Так точно!
— Сдаётся мне, искомый район между Фонарным мостом и Певческим, — подал голос Володя.
— Основания? — повернулся к нему Толкачёв.
— Прогуливался я в том районе месяца два-три назад и, кажется, доходный дом видел.
Мойка была длинной и пересекала весь центр города: от Инженерного замка, любимого туристами и горожанами Чижика-Пыжика до впадения в Неву. На тщательный осмотр может уйти не один день. В другое время Володя порадовался бы речной прогулке. Но сейчас осень, прохладно, если не сказать — холодно, от реки сыростью тянет. А провести на катере предстоит не один час. Чёрт, знал бы, курточку посерьёзнее надел, а не ветровку.
Ехали на двух машинах — микроавтобусе и легковушке. Людей набралось много, человек десять-двенадцать.
Когда они прибыли к мосту, Володя предложил:
— А если попробовать ускорить поиски?
Подполковник и его сотрудники в недоумении обернулись к Володе.
— Катер будет искать пробку недалеко от швартовочного кольца, я же проеду на машине. Если увижу доходный дом, то, скорее всего, контейнер — сто метров плюс-минус — будет там.
— Толково. Гнибеда, езжай с Соколовым.
Оперативники проводили их завистливыми взглядами. В машине тепло, не то что в открытом катере.
Ехали медленно, впрочем, быстро и не получилось бы из-за пробок.
Володя сидел на переднем сиденье, рядом с водителем, и осматривал дома.
Минута шла за минутой, и они уже добрались до Красного моста, когда Володя сказал:
— Стоп! Вот это здание, похоже.
— Похоже или то?
— Василий Лукич, спроси что полегче, ведь я видел его не своими глазами.
— Понял.
По карманной рации Гнибеда связался с Толкачёвым.
— Ждите.
Вскоре к микроавтобусу подъехала легковушка и почти одновременно — катер. Пассажиры в нём были забрызганы водой и ёжились от ветра.
— С какой стороны реки дом был виден?
— С противоположной.
Подполковник отдал команду по рации, и катер, описав дугу, развернулся. Находящиеся на нём оперативники дружно начали рассматривать воду. Все они были в гражданской одежде и постороннего внимания не привлекали.
Они уже прошли вдоль правого берега Мойки, но никаких пробок на воде не увидели, о чём и доложили по рации.
Толкачёв приказал обследовать левый берег, и метров через сто старший доложил:
— Видим пробку, течением её не сносит. И причальное кольцо почти напротив.
— Осторожно поднимите пробку, сейчас будем.
Машинам пришлось сделать круг. Они проехали по Красному мосту, по набережной — до Синего, к месту остановки катера, — движение по набережным было односторонним. Из машин вышли все и столпились у парапета.
— Тяни, — сказал сверху Толкачёв.
Внизу, метрах в трёх, на волне покачивался катер. За пробкой тянулась леска, потом показалась капроновая верёвка — она от воды не гниёт. Выбрали свободный ход.
— Что-то тяжёлое внизу, — предупредил оперативник.
— Вдвоём тяните.
Фал начали выбирать, и на поверхности показался контейнер. Его сразу подхватили несколько человек и втащили на борт.
— Он? — Толкачёв был в нетерпении.
Контейнер был облеплен грязью и тиной. По форме и размеру он был похож на предыдущие два.
Рулевой достал из рундука ветошь и обтёр ею контейнер.
— Он! — вырвалось у нескольких человек сразу — чётко была видна маркировка.
— Везите его катером на базу, вызывайте химиков.
Следы пальцев, даже если они были, уничтожила вода и грязь.
Машины вернулись в управление. Едва добрались, пискнула рация.
— Двадцать первый, в контейнере то, что искали, — доложил оперативник.
— Добро, отбой. — Толкачёв выключил рацию. — Третий снаряд обнаружен, а на главаря выйти не можем. А главное — последний снаряд где?
Почему-то все оперативники посмотрели на Володю. Он что, Дед Мороз? Что мог, сделал, из рукава козырный туз не вытащит.
— Я попробую ещё поработать с Зелимханом, — ответил Володя, — но только не сегодня. Поздно уже, устал я, а у меня завтра операционный день.
Толкачёв вышел из-за стола и пожал Володе руку:
— Спасибо за неоценимую помощь! Вас отвезут. До свидания.
Пока они доехали до дома, уже стемнело, и Володя, поднявшись к себе в квартиру, поужинал. Ну и что, плевать, что поздно. Лучше лечь спать сытым, чем полночи слушать, как недовольно бурчит пустой желудок.
Володя провалился в глубокий сон. Ему показалось, только голову к подушке приклонил, а уже будильник пиликает. Обычно он просыпался сам, за несколько минут до будильника — сказывалась многолетняя привычка.
В клинике сразу навалились проблемы. У Катренко из пятой палаты на второй день после операции поднялась температура; в седьмую палату поступил новый пациент с острым животом, и надо было срочно проводить обследование и решать, укладывать ли его на операционный стол или использовать консервативную терапию и понаблюдать.
Ординатор Лёшка, глядя на Володю, заметил:
— Что-то в последнее время ты изменился, Володя. Осунулся как-то, ни с кем не разговариваешь. Дома стряслось что-нибудь?
