"Зарубежная фантастика 2024-9". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Геммел Дэвид

«Каждый человек отдает частицу себя будущему. Самая малая дань — это ребенок, который передаст его семя другим. Но шаману в этом отказано. — Взяв мальчика за руку, он подвел его к краю обрыва, откуда далеко видна была степь. — Вон там пасутся козы твоего племени. Вся их забота — это есть, спать и спариваться. Пастух — дело иное. Он должен отгонять волков и барсов, следить, чтобы мясные мухи не откладывали личинок в шерсть, искать безопасные, тучные пастбища. Твоя грусть проистекает из понимания, что стадным животным тебе быть не дано. Судьба предназначила тебя для иного».

... Носта-хан вздохнул и снова смочил лицо водой. Асты давно уже нет на свете, и нельзя сказать, что он вспоминает его с любовью.

На тропе показалась золотисто-рыжая пума с тремя детенышами. Носта набрал в грудь воздуха и сосредоточился.

Эти скалы — часть тела Богов Камня и Воды, и я един с ними.

Пума осторожно приблизилась, нюхая воздух. Убедившись, что ее выводку ничего не грозит, она подошла к пруду, а котята побежали за ней. Последний прыгнул на спину второму, и они стали возиться. Мать пила, не обращая на них внимания. Она была тощая, с клочковатой шкурой. Напившись вдоволь, пума отошла в тень и легла рядом с Носта-ханом. Котята прибежали, чтобы пососать ее. Один влез на голые колени старика и улегся там, положив голову ему на бедро.

Шаман положил руку на широкую голову пумы. Она не шелохнулась. Он отправил свой дух парить высоко над холмами, над балками и оврагами. Меньше чем в миле к востоку паслось семейство окпи, диких горных коз с короткими загнутыми рогами: самец, три самки и несколько детенышей. Вернувшись в свое тело, Носта мысленно коснулся пумы. Она подняла голову и раздула ноздри. Она не могла учуять запах на таком расстоянии — ветер дул ей навстречу, — но шаман вселил ей в голову видение окпи. Пума поднялась, расшвыряв детенышей, и помчалась прочь. Котята, помешкав немного, заскулили и побежали за ней.

Если удача ей улыбнется, она поест.

Носта ждал. Всадники должны прибыть сюда через час. Он представил себе воина, его широкое плоское лицо и холодный глубокий взор. Если бы всеми южанами было так же легко управлять, подумал шаман, вспомнив их духовную встречу в трактире. С той же легкостью Носта опутал стрелка из арбалета, внушив ему послать стрелу в готирского бойца. Шаман с удовольствием вспомнил полет стрелы, глухой удар и ужас стрелка, когда тот понял, что натворил.

Нити сплетаются на славу, но ему еще ткать и ткать. Носта-хан, дав отдых уму и телу, задремал на пригреве.

Но вот появились двое всадников. Шаман набрал воздуха и сосредоточился, как прежде с пумой. Он был скалой — вечной, непоколебимой, подвластной разве что долгой работе ветра. Передовой всадник — высокий стройный молодой человек со светлыми волосами, одетый в красивые шелка, — ловко спешился и придержал поводья, не пуская серого мерина к воде.

— Погоди немного, мой хороший, — ласково сказал он коню. — Сначала надо остыть.

Второй путник, чернобородый воин, перекинул ногу через седло и спрыгнул. Его лошадь была стара и сильно утомлена. Положив топор наземь, Друсс расседлал кобылу. Вся в мыле, она тяжело дышала. Друсс обтер ее тряпицей и привязал рядом с мерином в жидкой тени на восточной стороне пруда. Светловолосый разделся, вытряхнул пыль из одежды и аккуратно сложил ее. Тело у него было белое, как слоновая кость, нежное и мягкое. Этот не воин, подумал Носта-хан, когда молодой человек нырнул в пруд. Друсс, взяв топор, прошел туда, где сидел Носта-хан, набрал в ладони воды и напился, а после поплескал себе на волосы и бороду.

Шаман закрыл глаза и протянул руку, чтобы коснуться Друсса и прочесть его мысли. Но железные пальцы сомкнулись вокруг его запястья, и Носта мигом открыл глаза. Друсс смотрел прямо на него.

— Я ждал тебя, — сказал шаман, стараясь успокоиться.

— Я не люблю, когда ко мне подкрадываются.

Носта посмотрел на пруд, и тревога отпустила его. Умение становиться невидимым не изменило ему — Друсс просто заметил отражение его руки в воде. Воин отпустил шамана и снова напился.

— Так ты ищешь целебные камни? Это хорошо. Мужчина должен помогать друзьям, когда им худо.

— Скажи, где их взять? Времени у меня мало, Клай умирает.

— Я не могу тебе этого сказать. Они были похищены несколько столетий назад изменником-шаманом. Преследуемый, он остановился отдохнуть у гробницы Ошикая. Вскоре после этого его нашли и убили, но он, несмотря на самые жестокие пытки, не открыл, где спрятал камни. Я уверен — они лежат там, в гробнице.

— Почему тогда ты сам не поищешь их?

— Ни один надир не может осквернить священную усыпальницу Ошикая. Только чужой на это способен.

— Хотел бы я знать, что еще ты скрываешь от меня, старичок.

— Многое, — сознался Носта. — Но тебе этого не нужно знать. Однако я сказал тебе правду: эти камни спасут жизнь твоему другу и вернут ему здоровье.

Зибен подплыл к ним и вылез на горячие камни.

— Я смотрю, ты уже друга себе завел. Очевидно, это тот самый старик, который приходил к тебе в трактир? — Друсс кивнул, и поэт протянул руку. — Меня зовут Зибен, я поэт, возможно, ты слышал обо мне.

— Нет, не слышал. — Носта не обратил внимания на протянутую руку.

— Какой удар моему тщеславию, — беззлобно отозвался поэт. — А у надиров есть поэты?

— Зачем?

— Ну, для радости, для развлечения... — Зибен умолк, видя полное непонимание в глазах старика. — Для истории! — вдруг нашелся он. — Как иначе запомнить историю племени?

— Историю племени каждому рассказывает его мать, а историю рода — отец. Шаману же племени известна история каждого воина и подвиги всех надирских героев.

— И у вас совсем нет искусства? Ни ваятелей, ни актеров, ни живописцев?

В черных глазах Носта-хана вспыхнул огонь.

— Трое из пяти надирских детей умирают в младенчестве. Средний возраст надирских мужчин — двадцать шесть лет. Мы живем в состоянии непрерывной междоусобной войны, и вдобавок к тому готирские дворяне охотятся на нас ради забавы. Чума, мор, постоянная угроза засухи и голода — вот с чем имеют дело надиры. Нет у нас времени для искусств. — Носта-хан выплюнул последнее слово так, точно оно оскверняло ему язык.

— Надо же, какая тоска! Раньше мне не приходило в голову, что вы достойны жалости. Пойду напою лошадей.

Зибен встал и оделся.

Носта-хан, проглотив раздражение, спросил Друсса:

— Много ли у вас на Юге таких, как он?

— Такие, как он, всюду редкость, — улыбнулся Друсс. Он достал из котомки круг сыра, завернутый в тонкую ткань, вяленое мясо и предложил шаману. Тот отказался, и Друсс молча принялся за еду. Зибен, вернувшись, присоединился к нему. Когда они поели, Друсс зевнул, растянулся в тени и тут же уснул.

— Зачем ты поехал с ним? — спросил Зибена Носта-хан.

— Ради приключений, старый конь. Куда бы Друсс ни ехал, приключения ему обеспечены. И мне понравилась история о целебных камнях. Из нее может выйти песня или поэма.

— В этом я с тобой согласен. В это самое время две тысячи готирских воинов во главе с Гарганом Ларнесским собираются выступить к гробнице Ошикая, окружить ее, перебить всех, кто там есть, и забрать камни в дар безумцу, сидящему на троне. Ты едешь в самое око урагана, поэт. Будет о чем сложить песню.

Носта, наслаждаясь страхом, мелькнувшим в добрых глазах поэта, распрямил свое тощее тело и отошел от пруда. Все шло так, как он предвидел, но шаман был неспокоен. Сумеет ли Талисман сплотить надиров, чтобы противостоять Гаргану? Найдет ли он Глаза Альказарра? Носта, зажмурившись, послал свой дух на восток, над горами и сухими долинами. Далеко внизу показалось святилище — круглые белые стены сверкали, как кольцо из слоновой кости. Рядом стояли юрты надиров-караульщиков. Где же ты, Талисман?

Шаман представил себе лицо юноши, и его дух устремился вниз, влекомый образом Талисмана. Духовным взором Носта-хан увидел, как молодой воин преодолевает последний подъем перед долиной. За ним ехала чиадзийка Зусаи. Потом показался третий всадник, ведущий в поводу двух коней. Удивленный Носта повис над незнакомцем и коснулся его шеи своими духовными пальцами. Всадник вздрогнул и плотнее запахнулся в свой тяжелый кожух.