Цейтнот. Том II (СИ) - Корнев Павел Николаевич

Теперь мы на всех парах понеслись к широченному проспекту, простреливавшемуся с обеих сторон. Зацепят — и сгорим, как не было! Мелькнула мысль выскочить и уйти дворами, но я сразу отказался от идеи затаиться в нейтральных кварталах. Обложили нас крепко, энергетический фон пришёл в совершеннейший беспорядок, пространство прошивали помехи поисковых воздействий, сейчас вся надежда была на скорость. Иначе сядут на хвост, загонят и прикончат. Тут всего ничего до позиций республиканцев — никакой возможности для манёвра не останется! Ещё и свои огнём встретят!

Чертовски болела голова, я накрыл ладонью перебитый нос и уверенным воздействием выправил его, не забыв перед тем заблокировать нервные окончания. Вновь потекла кровь, но хоть дышать нормально смог и будто бы даже думать легче стало.

Климент с упорством, достойным лучшего применения, пытался реанимировать Горского, я упёрся ногами в сидение и перевалился через спинку на задний диванчик, спросил:

— Что с ним?

Впрочем, мог бы и не спрашивать — пулевое отверстие в спине Горского, которое зажимал ладонью Климент, находилось аккурат под левой лопаткой, ранение определённо было смертельным.

— Займись щитами! — рявкнул я. — Давай щиты ставь, прикончат же всех к чертям собачьим!

Мы неслись по нейтральной территории мимо домов с выбитыми окнами и закопчёнными стенами, прорехами в кровлях, обвалившимися углами и эркерами, а проспект вот он уже — одно здание проскочить осталось и всё! А там перестрелка между республиканцами и монархистами в самом разгаре, трассеры в обе стороны так и мелькают!

Климент миг колебался, потом отстранился, и кровь сразу потекла обильней, но я не сплоховал, запечатал рану плоскостью давления, после чего взялся на практике применять свои познания в полевой хирургии — обратился к ясновидению, дабы просветить старика, и неожиданно легко в этом преуспел, поскольку нервная система Горского буквально сплавилась в единое целое с внутренней энергетикой. Подверглась необратимым изменениям и плоть, и в этой части преобразования и проявились далеко не столь явно. Идеальный пациент для кого-то вроде меня! В таком ракурсе практически насквозь его вижу, без всяких чрезмерных усилий со своей стороны. Понять бы ещё, почему он до сих пор жив. С простреленным-то сердцем! Оно ведь и в самом деле прострелено!

— А-а-а! — во всю глотку заорал вдруг Кеша и силовым выбросом снёс с дороги расстрелянный легковой автомобиль, а в следующий миг мы выскочили на перекрёсток и понеслись через проспект.

Климент прикрыл машину щитами, но и так от попаданий пуль загудело кузовное железо и осыпалось крошевом одно из боковых стёкол. На трамвайных путях нас подкинуло, я шибанулся макушкой в крышу, едва не утратив при этом должной концентрации, а потом сбоку грохнуло и в багажник угодило сразу несколько осколков. Автомобиль занесло, но Кеша удержал его под контролем и направил на боковую улочку, оставив в стороне небольшой сквер.

Ушли! Ушли же, так?

Промелькнул величественный собор, вынырнули и вновь растворились в темноте деревья за кованой оградой на другой обочине, мы беспрепятственно пронеслись ещё два квартала, а дальше улица начала забирать направо, там на повороте замерли сгоревший броневик и расстрелянный грузовик.

— Впереди республиканцы! — встрепенулся Климент. — Уходи во дворы!

Кеша свернул в первый попавшийся боковой проезд, направил автомобиль в арку, проехал через двор, а потом и через следующий, приткнулся в каком-то глухом закутке. К этому времени я уже оценил всю серьёзность ранения Горского и пришёл к выводу, что пуля повредила стенку правого желудочка, в которой и застряла, не прошив сердце насквозь, и оно вопреки всему продолжало сокращаться. Еле-еле, едва-едва, но продолжало! Ещё и кровотечение для подобной раны оказалось чрезвычайно низким. Никакого фонтанирования не было и в помине, зато присутствовало противоестественное напряжение мышечной ткани вокруг пули.

— Что с ним? — спросил Климент, когда перестал тарахтеть мотор и наступила тишина.

— Всё плохо, — не стал приукрашивать я ситуацию, — но попробую стабилизировать состояние. Не мешайте!

Воздействовать на нервную систему старика я не стал даже пытаться, и потянул пулю телекинезом без всякой анестезии. Горский захрипел, придерживавший его здоровой рукой Климент резко вскинулся, но я лишь слегка отодвинул пулю, извлекать её из раны повременил, и старик вновь затих.

Увы, стенка желудочка оказалась пробита насквозь, и полумеры ничего дать не могли. Пришлось закрыть дыру очередной плоскостью давления, а заодно помогать травмированному органу прокачивать через себя кровь.

Раз-два! Раз-два! Раз-два!

Горский перестал сипеть, в его посеревшее лицо самую малость вернулись краски, неглубокое дыхание выровнялось, и Климент немедленно эти изменения оценил.

— Ты сможешь ему помочь?

Я зло глянул в ответ и принялся свободной рукой шарить по карманам в поисках ножа.

— Тут чудотворец нужен! На крайний случай — хирург! Меня надолго не хватит!

— Продержись сколько можешь! — рыкнул Климент Аренский и обратился к водителю: — Кеша, нам в «Асторию» возвращаться нельзя, придётся идти тебе. Предупреди, что Виленский в засаду завёл и колонну свои расстреляли!

Иннокентий зажал лицо в ладонях, потёр его и спросил:

— А о подозрениях Леонтия Игнатьевича рассказывать?

— Кому надо, о них знают, а остальным и не нужно. Вырвался ты в одиночку, что с остальными — не видел. Не поверят — и чёрт с ними, рубаху на груди не рви, просто стой на своём. И тебе лучше знать, кому доверять можно, а кто заодно с Виленским. Действуй по обстоятельствам.

— А вы?

— Нам ещё врача искать. Всё! Иди!

Кеша миг поколебался, потом распахнул дверцу и выбрался из салона. Постоял немного рядом с автомобилем, озираясь по сторонам, определился с направлением и растворился в ночи. К этому времени я уже распорол ножом и пальто на спине Горского, и пиджак с пропитанной кровью сорочкой, накрыл пулевое отверстие своим свёрнутым на несколько раз шарфом. Это позволило отказаться от сверхэнергетического воздействия на рану и сосредоточиться на работе с сердцем пациента, начать поддерживать пусть слабый и редкий, зато стабильный пульс.

— Ну как? — спросил меня Климент.

— Нужен хирург, — повторил я свой вердикт. — Какое-то время я его в таком состоянии продержу, но чем дольше протянем, тем сложнее будет снова запустить сердце.

— Если он умрёт, тебе тоже не жить! — пригрозил оператор. — Понял?

Угроза эта нисколько не порадовала, но ничего другого от своего ситуативного союзника я и не ждал, поэтому близко к сердцу её не принял. Другое дело, что Горский — это фигура. Его во что бы то ни стало следовало переправить на нашу сторону, и это вполне реально, если только сумею убедить в необходимости такого шага Аренского. При этом никак нельзя ни опускаться до банального шантажа, ни апеллировать к желанию поквитаться с организаторами убийства великого князя. Этот гад мало того, что донельзя упёртый, так ещё и меня не ставит ни в грош! Не пойдёт на компромисс, хоть ты тресни!

Действовать следовало тоньше, и для начала я решил прощупать ситуацию, а заодно исподволь подвести собеседника к нужному мне решению, спросил:

— Так понимаю, к полковнику Данилевскому обращаться нет смысла?

Желал оттоптать больную мозоль и своего добился. Климент смерил меня злым взглядом и резко выдал:

— Это исключено!

— И о госпитализации Горского ты тоже ни с кем договориться не сможешь?

— Нет! — лаконично ответил Климент.

— А если выйти на кого-то повыше Данилевского? На какого-нибудь генерала?

— Да хоть на самого цесаревича! — отрезал оператор. — Это ничего не изменит!

Меня так и подмывало спросить, находится сейчас наследник престола в Айле или где поближе, но подавил неуместный порыв, принял услышанное к сведению и заявил:

— Тогда вот что я тебе скажу: мы можем пройти через все кордоны и попросту раствориться в городе — ты и я, но не Горский. Даже если умудримся доставить его в больницу инкогнито, это ничего не изменит. И кто возьмёт нас в оборот, ваши или РИК — дело десятое. Главное, что последствия окажутся непредсказуемыми и неконтролируемыми. Согласен?