Эми Тинтера - Перезагрузка
– Я больше не похож на себя, – сказал он.
– Да, не похож.
– Я не думал, что так изменился. Прошло всего несколько недель.
– Изменился. – Я тронула его пальцы. – Таким ты мне нравишься больше.
Он перевел взгляд со снимка на меня, потом на стену. Я обернулась: он смотрел на наши отражения в зеркале.
– Я больше не выгляжу как человек, – продолжил Каллум.
– Да. Не выглядишь.
Он грустно посмотрел на снимок.
– Когда я очнулся после смерти, то решил, что в основном остался прежним.
– Ну, в каком-то смысле это так, – признала я, забрав у него фоторамку. – Твои человеческие воспоминания начинают исчезать. Особенно о том, что не хочется помнить.
Он поднял бровь:
– А ты разбираешься.
Я пожала плечами, и он поставил рамку на стол, взял меня за руку и поднял со стула.
– Потанцуем? – Он обнял меня, не дав ответить. – Теперь у нас есть музыка. И мне не нужно тебя бить, когда закончим.
– Не нужно. Но если я вконец оттопчу тебе ноги, то можешь не жалеть.
– Этот ход я пропущу, но спасибо.
Он закружил меня раз, другой, третий, пока я со смехом не уткнулась ему в грудь. Я встала на цыпочки, чтобы поцеловать его, он подхватил меня, поднял в воздух и держал, пока я не обвила ноги вокруг его талии.
– Другое дело, – произнес он, коснувшись своими губами моих.
Я закрыла глаза и позволила себе раствориться в поцелуе. Мне нравилось, что можно не беспокоиться ни о внезапном нападении, ни о прохожих. Нравилось ни о чем не думать, чувствуя вкус его губ и тепло его рук.
– Это не танец, – заметила я наконец с улыбкой.
– Он самый, что ни на есть, – возразил Каллум, медленно кружа меня по комнате. – И мой любимый, между прочим.
– Мой тоже. – Я уткнулась в него лбом, вздрагивая от счастья.
Когда песня кончилась, он сел на кровать, взяв меня на колени, запустил пальцы в мои мокрые волосы и поцеловал в шею.
Мне захотелось просунуть руки ему под рубашку и кончиками пальцев прикоснуться к его теплой спине, но я не решилась, мгновенно прикинув, сколько людей или камер за нами следят.
Но их не было. Мы были одни.
Поэтому я сделала как хотела, закрыла глаза и сосредоточилась только на нем.
На нашем дыхании, слившемся воедино.
Его руках, плотно сомкнувшихся на моей талии.
Моих губах на его щеке.
Моем взгляде, искавшем его глаза, и моей улыбке при виде вспыхнувшего в них желания.
Его пальцах, касавшихся моей спины; прохлады, обдавшей кожу, когда он чуть приподнял мою футболку.
Я обмерла, а затем отскочила так быстро, что чуть не сверзилась с кровати. Без его тепла мне сразу стало плохо, но я настолько испугалась, что не могла даже взглянуть на Каллума.
Предлагая переждать в доме, я совсем не подумала о постели. Я не учла, что мы будем одни.
Я не сообразила, во что могут вылиться эти два обстоятельства, если их объединить.
– Извини, – сказал Каллум тихо и чуть смущенно. – Ты не хочешь?
Но я лишь неуверенно хмыкнула.
Что я могла сказать? Я никогда не думала о том, хотелось ли мне секса вообще.
И уж точно не предполагала, что кому-то захочется секса со мной.
– Я… гм… никогда… – Подняв наконец глаза, я увидела на его лице искреннее изумление.
– Ты прикалываешься, – заявил он. – Пробыла там пять лет, и ни разу не было?
– Конечно нет. Никто не хотел ко мне прикасаться. До тебя меня даже не целовали.
Он склонил голову набок, озадаченно рассматривая меня:
– Это же нелепо, Рен.
– Но это правда.
Он придвинулся и коснулся меня коленом.
– Ты просто не хотела, вот тебя и не трогали.
Возможно, он был прав. Я прижала ладони к бедрам, но руки так дрожали, что я поспешно сцепила кисти.
– Впрочем, я тоже не удосужился, – сказал Каллум.
Я испытала внезапное облегчение.
– Серьезно? Секс – первое, чем обычно занимаются новички.
– По-моему, все сразу решили, что я с тобой, и стали держаться подальше. – Он встретился со мной глазами и улыбнулся. – Так и было. И есть. – Он подался вперед и тронул мои губы своими. – Я твой.
Я почувствовала, как в животе растеклась странная тяжесть. Мне было и весело, и жутко, и жарко; хотелось обнять его и больше не отпускать. Я сплела наши пальцы. На этот раз дрожала только я, он был спокоен.
– Мо… можно и заняться, – проговорила я сбивчиво. – Но нам придется оставить футболку.
Каллум покосился на нее:
– Почему?
– Там кошмар. Пусть лучше будет на мне.
– Кошмар? – повторил он недоуменно.
Я промолчала, и на его лице проступило понимание.
– Ох. Так это туда тебе выстрелили?
– Да.
– Рен, мне наплевать на шрам.
– Он уродливый. И там не один.
– В тебя выстрелили не один раз?
– Да. Трижды.
– Тебе же было двенадцать! Кому это понадобилось?
– Не знаю, – тихо и напряженно ответила я. – Ничего не помню.
– Вообще ничего?
В мозгу разнесся крик – мой собственный крик, который превратил бы меня в лгунью, ответь я «нет».
– Кое-что помню, – признала я. – По-моему, это был мужчина. Мы жили в меблированных комнатах; он вошел и начал орать на моих родителей. Не помню, в чем было дело, но вроде из-за наркотиков. А они, как обычно, были под сильным кайфом. – Нахлынули образы, и я нахмурилась. – Мама увела меня в спальню, и я решила, что мы попробуем выбраться из окна. Помню, как я смотрела на траву и думала, что до нее очень далеко. Потом я услышала выстрелы и закричала, а мама зажала мне рот, и…
«Ты хочешь нас убить?»
Я сглотнула, когда в голове прозвучал мамин голос.
– Это все, что я помню, честное слово.
Каллум глубоко и прерывисто вздохнул.
– Прости. – Он выражал ужас всем своим существом.
– За то, что спросил? – уточнила я со смешком.
– Конечно нет.
– Короче, мы можем заняться тем, чего ты хочешь, но ее я не сниму, – заявила я, скрестив на груди руки.
Каллум рассмеялся и попытался умолкнуть при виде моего недоумения, но вырвался новый смешок, и он покачал головой.
– Нет, – сказал он, заведя мне за ухо прядь и поцеловав в щеку. – Подождем, пока ты не расщедришься на что-то большее, чем «можем заняться тем, чего ты хочешь». – Он снова прыснул.
Я залилась краской и уставилась в пол.
– Ох. Я не хотела, это не было…
– Ерунда. – Он прикоснулся губами к моему лбу и соскользнул с постели. – Для протокола: я и не рассчитывал.
Мне захотелось провалиться сквозь землю. Растаять и превратиться из рибута в густую кровавую кашу.
– Я могу спать в родительской комнате, – сообщил Каллум.
Я быстро схватила его за руку:
– Нет, ты ведь останешься?
Я все еще хотела с ним близости, пусть даже не той.
– Конечно. – Он был доволен моим вопросом; я прочла это по глазам, когда он улегся в постель.
Я скользнула к нему и стала придвигаться ближе, пока он не заключил меня в объятия. Я уткнулась в его грудь; он съехал ниже и коснулся губами моего уха.
– Когда у нас будет секс, то весь этот бред насчет «сниму – не сниму» пойдет побоку.
– Но…
– Нет уж, извини. Мне наплевать на шрамы, и тебя они тоже не должны волновать. Всё или ничего.
– Тогда, возможно, ты ни с чем и останешься.
– Я тебя умоляю! Ты долго не продержишься.
Я рассмеялась и приподняла голову, чтобы поцеловать его. Каллум крепче прижал меня к груди, наши губы встретились, и я на секунду подумала, что он мог быть прав.
Глава двадцать шестая
– Рен! – Дыхание Каллума пощекотало мне ухо, и я шевельнулась, задев его щеку лбом. – Солнце садится.
Сквозь сомкнутые веки казалось, что комната купается в оранжевом свете. Кожа Каллума блестела и выглядела почти человеческой.
Я вытянула ноги на мягких простынях. Одеяло я, как выяснилось, сгребла в кулак и подтащила к подбородку. Я находилась внутри облака – роскошного, пышного – и утопала в постели, мягче которой не было ничего на свете. Облако пахло Каллумом: мылом, пряностями, теплом и, безошибочно, самую капельку – рибутом.
Он убрал волосы с моего лба и прижался к нему губами, рассыпав искорки восторга по моему лицу до самой шеи.
– Скоро надо выходить.
Его темные глаза встретились с моими, и я не нашла смысла притворяться, будто мне не страшно. Каллум и сам все видел. Он погладил меня по щеке, и по его пристальному взгляду я поняла, что он не корит меня за страх.
Я кивнула, но не двинулась с места. Вот бы остаться с ним в этой постели на весь день, на всю ночь, на всю неделю! Забыть про дочь Леба, забыть о мифической резервации и обо всем, кроме его рук и улыбки.
И вдруг я увидела, что его трясет. Отдернув от меня пальцы, он откатился в сторону, сел и свесил ноги с кровати. Затем украдкой взглянул на дрожащие руки и потянулся за одеждой.
От ужаса я чуть не задохнулась и уткнулась лицом в подушку, боясь закричать.
– Может быть, у меня найдется футболка поменьше, – проговорил Каллум, вскакивая и подходя к шкафу. – Из тех, что я носил года в четыре.
Я прыснула, не отрывая лица от подушки; потом села и постаралась придать лицу спокойное выражение. Но паника застряла в груди – настойчивая, глумливая.
