Андрей Щупов - Дитя Плазмы. (Сборник)
— Вы считаете сведения о пропавших без вести военным секретом?
— Так считают они. Собственные боевые потери русские вечно сводят к минимуму.
— Но у нас же с ними общая программа!
— Плевали они на эту программу. — Николсон фыркнул. — У них свои интересы, а значит, и свои программы. Каракатица ползет к Штатам, стало быть, у русских имеется возможность понаблюдать за происходящим со стороны. Зачем им облегчать нашу задачу?
— О чем вы спорите? — с тоской вопросил Иенсен, и все враз замолчали.
Неуверенно кашлянув, координатор заметил:
— Разве это не касается существа дела, Джек?
— Совершенно не касается. — Йенсен помассировал виски. На мгновение лицо его сморщилось, превратившись в маску дряхлого старца, но, сделав усилие, он вернул свой прежний облик и вежливо улыбнулся. — Мы и без того знаем, что связь между каракатицей и Гулем существует. Нам незачем доказывать это.
Вспомните хотя бы показания тонометра. То же говорит и Корбут. Я, конечно, не психиатр, но мне кажется, что Гуль вовсе не похож на сумасшедшего.
Обычный парень, рвущийся с чужбины домой, — достаточно наивный и совершенно не подготовленный к тому, с чем довелось ему столкнуться. Как бы то ни было, эксперимент с переездом в Мемфис развеет последние сомнения. Впрочем, есть и другой путь. Можно связаться с нашим резидентом в России, и уже через неделю у нас будет полная информация… Попутно переправим через наших людей и письмо для родителей Гуля.
— Он написал его сам?
— Нет, он только диктовал. Бумага вспыхивает в его руках, поэтому писать он не может.
— Но мы не можем ждать эту неделю! — воскликнул координатор.
— Мы и не будем ждать. Перевезем русского в Мемфис, проведем дополнительные анализы. Словом, сделаем все, что успеем. Кроме того, считаю, что наблюдение за городами, угодившими в список, необходимо продолжать.
— Вы думаете, этот русский не единственный? — Беркович нахмурился.
— Нет, не думаю. Но лучше не рисковать. И еще.
Мне необходим помощник. Скоро я буду валиться с ног. С этим парнем нельзя долго находиться в замкнутом пространстве. К сожалению, мы не подумали об этом сразу.
— Джек, по-моему, с кандидатурой в помощники все ясно. — Николсон обиженно выпятил нижнюю губу.
— Нет. Мне нужен опытный физик-экспериментатор, желательно экстрасенс. Я делаю в этих лабораториях все, что могу, но я мало что смыслю в подобных вещах. А здесь требуется достаточно высокая квалификация.
— Что, в НЦ нет таких специалистов? — Беркович усмехнулся. — Ушам своим не верю, вы ли это говорите?
— В НЦ есть такие специалисты. — Йенсен опустил глаза. — Но у меня возникла идея подпустить к нему Корбута.
— Корбута?..
— Это исключено! — с ходу отрубил Симонсон. — Корбут нужен здесь. Он костяк всей поисковой группы. И потом, если с ним что-нибудь случится, кто будет отслеживать маршрут каракатицы, ездить по этим чертовым городам? Мы слишком зависим от вашего экстрасенса, чтобы рисковать им.
— Вы правильно заметили: это наш экстрасенс, — сухо проговорил Йенсен. — И мы вправе распоряжаться собственными кадрами так, как нам заблагорассудится.
— Не забывайте, операция проводится совместными усилиями!
— Я не забываю. Именно по этой причине и советуюсь с вами. — Йенсен подумал, что после того, как все кончится, он будет ненавидеть Берковича и Симонсона и они будут платить ему той же монетой.
Он утомленно обратился к координатору:
— Сожалею, но мне не следует долее задерживаться. Я обещал Гулю вернуться пораньше.
— Да, конечно. — Координатор обеспокоенно встрепенулся, взгляд его построжел. — Господа, думаю, нам стоит прислушаться к мнению мистера Иенсена. Корбуту мы подыщем временную замену. Уверен, Джек знает, что делает.
* * *… Слабый кисловатый привкус. Что-то отдаленно напоминающее лимонад.
Поставив пустую бутылку на стол. Гуль ощутил, как волна за волной разливается тепло. Становилось жарко. На всякий случай он отодвинулся подальше от пишущей машинки. В каретку было заправлено очередное письмо домой. Его удалось напечатать только с четвертой попытки. Йенсен обещал переправить на родину всю корреспонденцию, и Гуль с радостью ухватился за предоставленную возможность.
Утром из него вышла вторая пуля. Только теперь он по-настоящему чувствовал, что выздоравливает. Тело поправлялось, а душа болела. Несмотря на чудесную встречу с Йенсеном, Гуль отчего-то не верил в скорое возвращение домой.
Препятствия, о которых он не подозревал раньше, вставали на его пути одно за другим. Проблема одежды, проблема с питанием, пагубное воздействие на окружающих, расплющенные пули, которые могли оказаться далеко не последними.
По словам Джека, Гулем заинтересовались определенные круги, и отмахнуться от этого факта было никак нельзя. Их интересовали феноменальные возможности Гуля, а его интересовала одна-единственная возможность — вернуться в Россию. Возможно, он обманывал себя. Он хотел жить в этом мире не день-два, а долгие десятилетия. Но можно ли жить уродом среди нормальных людей? Кому нужен еще один Квазимодо?.. Расторопный Йенсен умудрился достать для него костюм, сшитый из асбестовой ткани, а чуть позже преподнес медальон из куска обогащенного урана. Под действием радиации раны на груди заживали гораздо быстрее. На какие ухищрения придется пойти, чтобы хоть выглядеть полноценным человеком? Завести асбестовый гардероб? А стены дома, пол и крышу застелить свинцовыми плитами?..
Гуль покосился на небольшую, размещенную в центре лаборатории оранжерею.
Еще вчера распустившиеся бутоны лимонного цвета радовали взор, сегодня они уже съежились и, безнадежно увядая, роняли лепесток за лепестком. А сегодня, несмотря на затихшую боль, у него возникло тягостное ощущение грозы. Что-то надвигалось на этот дом, на этот город — какое-то стихийное бедствие. Так ему, во всяком случае, казалось. Несколько раз в течение дня он подходил к окну и всматривался в безоблачное небо. Кругом царило спокойствие, и все-таки странная тревога не утихала.
Гуль медленно поднес ладонь к пустой бутылке. Волнение мешало сосредоточиться, и все-таки он ясно чувствовал ее хрупкую, вылитую из стекла твердь. Ладонь напряглась, розовый вибрирующий туман охватил бутыль, передавая кристаллической структуре мучительную дрожь человеческих нейронов. На секунду они стали одним целым — он и эта посудина. А чуть позже с суховатым треском бутылка потекла, опадая и съеживаясь сморщенным сухофруктом. Наверное, температура нарастала, потому что треск усилился, — стекло плавилось и ломалось одновременно. Осколки дробились в мучнистую пыль, а те, в свою очередь, сливались в пузырящуюся бесформенную массу.
Пальцы горели, словно их подержали над свечой, и несколько раз Гуль встряхивал рукой, пытаясь унять болезненное жжение. Этого Иенсену он еще не показывал. А надо бы показать. Американец приходил в восторг от каждого фокуса. Собственно говоря, все фокусы немедленно превращались в серьезные опыты. Гуль усаживался в странной формы кресло, позволяя опутывать себя проводами и датчиками-присосками, а затем Йенсен подбегал к аппаратуре, и начиналось непонятное для Гуля: стрекотали графопостроители, змеились и пульсировали кривые на экранах осциллографов, с одухотворенным лицом Йенсен метался между приборами, без устали что-то подстраивая и измеряя.
За время долгих опытов Гуль успел выложить свою нехитрую историю, и, судя по всему, американец в нее поверил. В свою очередь, Гуль услышал об изысканиях НЦ, о возвращении каракатицы, о том, что работать, увы, приходится под постоянным контролем военных. Вот почему за Гулем начали следить тотчас после его появления в городе, а убедившись в необычности преследуемого, сотрудников НЦ и вовсе бесцеремонно потеснили в сторону.
Иногда, замечая, что Йенсен начинает уставать, Гуль настаивал на том, чтобы американец отправлялся домой. Йенсен противился, но в конце концов уступал.
Сегодня, прежде чем уйти, он попросил Гуля еще раз повторить перед диктофоном ключевые моменты его истории. Особенно интересовали Йенсена имена и чины колонистов, сведения о так называемых Мудрецах. Много времени это не заняло — тем более что знал Гуль совсем немного. Тем не менее Йенсен отправился восвояси несколько вдохновленный. Он объяснил, что собирается заглянуть в архивы военных, надеясь выудить информацию о всех пропавших без вести в момент появления каракатицы на полигонах.
Наверное, сказывалось ранение. От опытов и разговоров Гуль уставал не менее своего нового приятеля. Тотчас после ухода Джека он ложился на широкий, застеленный асбестовой тканью диван и засыпал.
Заснул он и на этот раз, однако проспал не более двух часов. Пробуждение оказалось не слишком приятным, Гулю показалось, будто ему снова снился Зуул. Перевернувшись с живота на спину, он тут же испуганно сел. Перед ним мерцал экран — голубоватое, искрящееся полотно, на котором вот-вот должно было вспыхнуть и заиграть изображение.
