Александр Лоскутов - Мегабайт
– Я знаю.
– Тогда ты должен понимать, что я не могу этого допустить. ИЦИИ – дело всей моей жизни, и я не дам уничтожить его из-за какой-то компьютерной программы, которую я должен был стереть еще давным-давно, но по глупости так и не смог сделать этого.
* * *Громко и отчетливо пищит пришедший из недр сети сигнал вызова. Кто-то хочет связаться со мной по видеофону.
Во имя вездесущих битов, ни на секунду нельзя отвлечься. Сегодня воскресенье, и я не работаю. Даже компьютерные программы имеют право на выходной день. И вообще я сплю, так что...
Ну какого черта им надо?!
Решаю не отвечать. Ифо-2 со мной целиком и полностью согласен.
Но неведомый мне человек оказался весьма упорным. Всего через минуту получаю второй звонок с того же адреса. Несколько секунд раздумываю: проигнорировать вызов или все-таки ответить для того, чтобы обозвать надоедливого типа разными нехорошими словами. Вообще-то я прекрасно понимаю, что без особой нужды со мной связываться не станут. Да и мой код связи есть отнюдь не у каждого.
Но это вовсе не означает, что кому-то позволено будить меня посреди ночи.
Принимаю решение.
Ну, сейчас ты у меня получишь...
Переключаюсь в стандартный режим и устанавливаю связь. Передо мной поспешно разворачивается некое подобие виртуального телеэкрана, на котором тотчас же появляется изображение. Вижу взволнованное лицо одного из сотрудников, работающих вместе с Полом Ронделлом над проектом «Другая Жизнь», и почти мгновенно узнаю его. Деннис Шерман. Заместитель Жмурика.
Какого черта ему от меня понадобилось в два часа ночи?
– Я слушаю.
– Ифо, ты?
Слышу, как раздраженно бурчит Ифо-2. «Тычу его в бок», заставляя заткнуться, хотя и сам не против выругаться со вкусом.
Нет, это вовсе не Ифо. Наверное, это кто-то другой. Например, Санта-Клаус. Ну почему люди имеют привычку переспрашивать очевидное? Если он позвонил по моему номеру и назвал верный код, то почему ему должен ответить не я?
– Я слушаю, – повторяю я. Как хорошо быть машинным разумом. Можно разговаривать, уверенно демонстрируя спокойствие и вежливость, даже когда не чувствуешь ни того ни другого.
– Ифо, запускай установки! Мы сейчас приедем. Поторопись!
Замечаю за спиной моего собеседника выкрашенные голубоватой краской стены и снующих туда-сюда людей в белых халатах.
«Больница», – шепчет мне Ифо-2, и по здравому размышлению я с ним соглашаюсь. Шерман звонит с общественного терминала в больнице.
Но что все это значит?
– Что случилось?
– Ронделл попал в автокатастрофу. Он сейчас здесь. Врачи говорят, что не выживет – раны слишком серьезны. Ему осталось еще часа два, не больше. Мы должны успеть...
Иногда быстрое мышление является недостатком (редко), но чаще всего это – огромное преимущество. Собственно, я уже понял, что случилось, еще до того, как Шерман открыл рот. Только не знал кто и как.
– Разве это законно? Я думал...
– Все нормально... Мистер Ронделл сейчас в сознании. Это он сам приказал мне готовить аппаратуру. Он знал, что ему все равно не выжить, так что... – Шерман судорожно сглотнул. – Ох, лучше бы я всего этого не видел... Запускай установку, Ифо. Скорее!
– Уже сделано.
Я говорю правду. Приборы действительно проходят предстартовые процедуры. Программное обеспечение загружается. Я задействовал аппаратуру, едва только сообразил, что произошло.
Действия в кризисных ситуациях. В этом машинный разум всегда опередит человеческий, потому что у него соображаловка в тысячу раз быстрее работает.
– Я позвонил Нельсону. Он уже едет, – бормочет Деннис Шерман. Потом он внезапно поворачивает голову, и я вижу, как шевелятся его губы – Шерман разговаривает с кем-то, находящимся вне поля моего зрения. Я читаю произнесенное по губам, и мне это не нравится. Совсем не нравится. Бедняга Жмурик, видимо, очень плох. Они не уверены даже, что смогут довезти его живым до нашей лаборатории.
Обрываю связь и сразу же перехожу к активной деятельности. Сделать предстоит очень и очень многое. Все-таки записать человека – это не то, что возиться с крысами и мышами. Перехожу в турборежим и с головой погружаюсь в работу. Перенастраиваю программное обеспечение, заодно прикидываю, сколько понадобится Шерману времени на то, чтобы доставить Ронделла к установке. По всем прикидкам получается минут двадцать пять-тридцать, не больше.
Значит, у меня есть полчаса.
Заканчиваю первичную подготовку системы через двадцать семь минут с небольшим. Больше я ничего сделать не могу по очень простой причине – отсутствие рук. Нужно поставить новые накопители и заменить шлем. Тот, который мы используем для записи мышей, вряд ли налезет человеку даже на нос.
В коридоре уже слышен топот. Сейчас они будут на месте.
Шерман врывается в комнату и сразу же бросается к установке. Разрывая провода, отбрасывает в сторону мышиный шлем и трясущимися руками присоединяет на его место тот, что до сего времени красиво пылился в шкафу за стеклом. Следуя по пятам за Деннисом, в комнату въезжает медицинская каталка с распростертым на ней человеческим телом. Капельница и двое врачей в белых халатах присутствуют.
Повернув камеру, смотрю на лежащее на каталке человеческое тело.
О мой бог... Ронделл, как же так? Я даже не уверен, что нам удастся надеть на него шлем. Его просто не на что надевать. Лицо... О-о... Лучше я сотру то, что увидел, из свой памяти, иначе не смогу сегодня заснуть.
Появляются еще несколько человек из числа сотрудников нашей лаборатории и сразу же занимают свои места. Клавиатуры трещат беспрерывно и с такой скоростью, что я начинаю удивляться, почему до сих пор еще не задымились клавиши.
Искалеченного Жмурика осторожно переносят на стол, сбросив на пол стоявшую там клетку с подопытными мышами. Серые и белые братья и сестры бросаются во все стороны. Ничего. Потом их поймают. Только бы изоляцию не погрызли.
– Готовы? – срывающимся голосом спрашивает Шерман, кое-как прилаживая на голову своего умирающего начальника сканирующий шлем.
– Накопители замените! – кричу я.
Кто-то срывается с места и торопливо склоняется над открытой панелью, на которой мигают красные и зеленые огоньки. Вырванный из гнезда блок накопителей летит на пол, а на его место вставляется другой.
– Начинаем...
Деннис Шерман негнущимися от волнения пальцами жмет на кнопку, одновременно с этим придерживая запятнанный кровью шлем. Он думает, что включил установку, хотя на самом деле это сделал я на три десятых секунды раньше, потому что обратил внимание на то, чего, видимо, никто из присутствующих в комнате людей не заметил... Ронделл умирает. Его грудь вздымается все реже и реже. На изуродованном до неузнаваемости лице застыла какая-то полуулыбка, полугримаса.
Я смотрю на умирающего человека по имени Пол Ронделл и думаю о том, насколько хрупка и бесценна человеческая жизнь. Наверняка у Ронделла остались где-нибудь жена и дети. Раньше я никогда не интересовался его личной жизнью, но сейчас мне почему-то это кажется очень важным.
«Мы можем войти в базу данных и запросить его личное дело», – шепчет Ифо-2.
«Нет... Сейчас не самый подходящий момент».
«Ты прав, – неохотно соглашается мой двойник. – Ты прав, момент совсем неподходящий. Мы разузнаем все, что надо, немного позже».
Я смотрю на запятнанную кровью простыню до тех пор, пока ее не заслоняют белые халаты склонившихся над умирающим пациентом врачей. Они что-то говорят друг другу, но я не слышу.
Держись, Жмурик. Держись, мистер Ронделл. Мы запишем тебя. Ты получишь другую жизнь, пусть даже не совсем такую, как была у тебя раньше, но это все же лучше, чем окончательное небытие.
Процесс записи будет длиться около часа... Не умирай, Ронделл. Не умирай. Потому что, если ты умрешь...
Я очень и очень сомневаюсь, что нам удастся записать что-нибудь толковое с умершего мозга.
Не умирай. Только не умирай. Ты будешь жить здесь. Рядом со мной. Ты станешь по-прежнему ругать своих нерадивых подчиненных, хотя видеть их сможешь только через объектив видеокамеры. Живи, Ронделл. Продержись хотя бы час.
Тело мистера Ронделла умерло через два часа восемнадцать минут после того, как его доставили к нам в лабораторию. Его забрали те самые врачи, что прибыли вместе с умирающим. Сейчас я смотрю на вымазанный в крови шлем и не хочу ни о чем думать. Мое Ядро один за другим генерирует циклы ожидания. Ифо-2, кажется, делает то же самое.
Окровавленная простыня и медленно качающий головой врач. Быть может, я сам закончил точно так же... То есть я говорю не о себе самом, как о машинном разуме, а об Иване Озерове. Но ведь я и есть он. И слава всем богам, что есть на свете, я этого не помню. Иначе не смог бы жить спокойно.
Запись прошла успешно. Накопители почти до отказа заполнены информацией, снятой с мозга Ронделла. Хотя, что именно там записалось, мы не знаем. Может быть, один только электронный мусор. Никто и никогда не пытался снимать матрицу с умирающего мозга. И никто не может гарантировать результаты. В данный момент Шерман проводит последнюю проверку, осматривая записанные гигабайты. Что он надеется там найти, я не знаю. Даже мне понадобились бы месяцы и месяцы работы, чтобы проверить качество записи и просканировать память Ронделла на предмет сбоев, что уж тут говорить о медлительном человеческом мышлении.
