Денис Юрин - Воскрешение
– В полдень разбуди! – небрежно бросил моррон, хоть и пораженный реакцией прислужников, но не в силах разбираться, чем же его лицо их так напугало.
Ответ нашелся сам собой, всего несколькими минутами позже, когда Аламез вошел в комнату и перед тем, как лечь на кровать, решил посмотреться в зеркало. Из глубин стекла на него изумленно таращилось существо, не только ничуть не похожее на собственное отражение, но которое и человеком-то назвать было нельзя. Липкие, пропитанные кровью волосы свисали со лба мерзкими сосульками. По всему мертвецки бледному лицу, лишенному с одной стороны кожи, шли замысловатые багровые разводы, а в щеке зияла сквозная дыра, так что моррон смог, не открывая рта, узреть свои коренные зубы. Дарк, естественно, знал, что ему порядком досталось в схватке с вампирами, но не ожидал увидеть подобного, страшного и одновременно жалкого зрелища. К тому же, у него в голове не укладывалось, как так могло получиться, что кровь, покрывавшая ранее монашескую робу, уже давно засохла и отпала, будто комья грязи с сапога, а на лице по-прежнему красовались багровые разводы? Поврежденная часть лица уже давно не болела, но до ее полного восстановления было очень далеко.
«Значит, дело не во мне! Процессы восстановления организма идут с прежней скоростью, а не ускорились! Дело в ткани… – пришел к единственно возможному заключению Дарк, сняв с себя монашеское одеяние и внимательно его осматривая. – Возможно, она пропитана каким-то редким раствором, не дающим надолго задерживаться на ее поверхности крови. Интересно, а грязь с нее так же быстро спадает? А знал ли Грабл, какую чудесную вещь на тряпки хотел пустить? Ведь лучшей одежонки для убийцы не найти: и оружие удобно прятать, и с жертвой как угодно возись, все равно не запачкаешься!»
Случайное открытие, бесспорно, обрадовало моррона. Ужасная образина, бывшая сейчас на месте его лица, вскоре должна была зажить, а пока ее можно было скрывать под глухим монашеским капюшоном. Чудесная роба была настоящим подарком судьбы, в ней можно без опаски посещать любые клоаки и вступать в любые бои, не заботясь о том, как впоследствии объясняться с докучливой стражей.
Хотя воистину волшебные свойства робы и не вызывали сомнений, Дарк решил на всякий случай провести небольшой эксперимент, для чего положил робу на пол, тщательно обтер об нее сапоги, а затем не поленился спуститься вниз за ведром грязной воды после мытья полов, которое без зазрения совести выплеснул на одежду и на недавно помытый прислугой в комнате пол. Лишь совершив этот акт возмутительного свинства, моррон с чувством глубочайшего удовлетворения опустился на кровать и тут же заснул безмятежным сном удачно сделавшего «а-а» младенца.
* * *Проснуться можно по-разному, и каким бы ужасным или, наоборот, прекрасным ни был сон, но чаще всего настроение отдыхавшего определяет краткий миг пробуждения. Если ты очнулся от ласковых, нежных прикосновений женщины или от раззадоривающего аппетит аромата вкусной еды, закравшегося тебе в ноздри, то, что бы ни случилось далее, день для тебя останется хорошим, да и сама оценка происходящих впоследствии событий будет более мягкой, оптимистичной. Но когда тебя, беззащитного, спящего, обливают холодной водой, трясут за плечо иль на ухо орут, да так, что слюна брызжет в лицо, то нечего ждать от тебя хорошего расположения духа и проявлений заботы да чуткости. Момент пробуждения, бесспорно, определяет весь следующий день человека, но, к сожалению, некоторые недальновидные личности этого не понимают и поступают, как вода, то есть движутся по самому легкому пути, совершенно не задумываясь о возможных последствиях, в том числе и для них самих…
В тот полдень Аламеза будил идиот, точнее, бесшабашный самоубийца, барабанящий в дверь кулачищами со всей мочи да так рьяно, что под морроном сотрясалась кровать, а в комнате жалобно дребезжало висевшее на стене зеркало. Наивный глупец, проявивший чрезмерное рвение в порученном ему деле, и не подозревал, что был на волосок от смерти, поскольку проснувшийся словно от ударов по самой голове, а не по двери Дарк прежде всего собирался оторвать дурную голову служителя, а уж затем заняться своими делами.
– Да проснулся я, проснулся! Перестань колотить, дверь разнесешь, болван! – прокричал Дарк, несмотря на легкую головную боль, вызванную жесткой побудкой, проявивший человеколюбие и решивший не наказывать переусердствовавшего глупца.
После этого выкрика удары в дверь тут же прекратились, а из коридора донеслись тихие, удаляющиеся шаги. Долю секунды моррон пребывал в раздумье, а не поспать ли ему еще, но, в конце концов, решил не рисковать и поднялся с кровати. Первым делом он обратил внимание на гнусное деяние рук своих, тем более что обильно орошенная жидкими помоями роба лежала как раз под ногами. Варварский эксперимент, в результате которого весь пол был теперь в грязевых разводах, а в комнате пахло так, как будто с десяток бездомных псин и котов пометили свою территорию, полностью оправдал возложенные на него ожидания. Роба осталась безупречно чистой, а вылитая на нее грязь за несколько часов высохла и превратилась в сухие комочки, подобные песчинкам или зернышкам пыли. Стоило моррону лишь поднять одеяние с пола, как сор осыпался, а в его руках оказалась идеальная ткань, на которой не было видно даже малейшего пятнышка. Настроение Аламеза немного улучшилось, и, чтобы закрепить полученный эффект, он шагнул к зеркалу, теша себя надеждой, что за время сна организм смог вылечить сам себя и от уродливой раны, уничтожившей практически треть его лица, теперь не осталось и следа. К сожалению, эти ожидания не оправдались, хотя тело изрядно потрудилось над восстановлением тканей. Дыры в щеке уже не было, да и участок, лишенный кожи, заметно уменьшился, но с откинутым капюшоном на людях пока не стоило показываться. У каждого встречного возник бы вопрос: «Кто же тот мерзавец, осмелившийся так жестоко избить монаха?» И хоть случайным прохожим на этот вопрос можно было не отвечать, но от стражников и лиц более высокого духовного сана, которые могли попасться ему на пути, так просто не отделаться.
Надев чудо-робу и надежно закрепив под ней меч, Дарк мысленно попрощался с кроватью, на которой провел несколько упоительных часов, пролетевших словно одно краткое мгновение. Опечаленный тем, что больше ему не суждено увидеть ни эту мягкую подушку, ни это теплое одеяло, Дарк накинул капюшон, затем подошел к зеркалу, убедился, что теперь не видно изуродованной части лица, и медленно, как будто плывя, покинул пределы комнаты. Ходить как настоящий монах было довольно легко, но привычка есть привычка… Аламез понимал, что стоит ему лишь немножко задуматься, как он с плавной, неспешной походки мгновенно перейдет на быстрый армейский шаг и тем самым выдаст себя с головой. Непривычную манеру передвижения следовало тренировать, посвящая этому все свободное время.
Медленно «проплыв» коридор и так же чинно-пафосно не спустившись, а снизойдя с лестницы, Дарк снова оказался в питейном зале, принявшем к этому времени более приятный вид. Столы чисты, воздух – свеж, а отчищенный до зеркального блеска пол еще не успели затоптать грязные сапоги посетителей. Впрочем, чуть позже полудня в таверне никого не было, кроме все того же охранника, с опаской взиравшего на лжемонаха из самого дальнего угла зала, и важно восседавшего за стойкой Фанория. Старик гордо обводил взором великого полководца свои владения да баловал стариковский желудок диковинными фруктами, явно завезенными в Альмиру из очень далеких мест и баснословно дорогими.
«Видать, у хмыря отменно делишки идут, коль жрачку себе позволяет заморскую! Не каждый маркиз плоды южных садов такими лоханищами откушивает. То ли посчастливилось старичку подворовать где, то ли мои деньжата уже прогуливает, надеясь, что глотку мне лиходеи перережут?! Нет, дружок, и не мечтай! Ты даже представить не можешь, насколько я живуч, – усмехнулся моррон, спустившись с лестницы и направившись к стойке хозяина. – Вот щас ты мне и дашь отчет, щас и посмотрим, целы ли мои деньжата?!»
– А-а-а, имперец! – с набитым ртом произнес Фанорий, подзывая Дарка одной рукой, а другой поспешно отодвигая блюдо с фруктами к дальнему краю стойки, демонстрируя тем самым интерес к серьезному разговору и нежелание делиться с собеседником изысканным яством. – Ты што тут творишь?! Пошто маскараду устроил?! В святоши обрядился да еще на рожу всяку дрянь налепил… народ честной по ночам пужаешь! Вон ребятки мои от твоего бутафорского уродства чуть штаны не попортили, а энто, между прочим, убытки!
– Коль в прислужники народец такой пужливый берешь, так нечего и убыткам дивиться. Сам виноват, на меня свои хлопоты не перекладывай! – твердо заявил Дарк, садясь на табурет с противоположной стороны стойки и, опровергая не словами, а делом голословное обвинение в дешевых бутафорских трюках, к которым довольно часто прибегают низкие базарные попрошайки, откинул с головы капюшон.
