Райдо Витич - Ключи от цивилизации
— Что смешного? — удивились остальные.
— Не обращайте внимания, — выставил ладонь Пеши, еле сдерживая смех. — Старик, продолжай. Стихи замечательные, просто за душу берут!
И опять покатился со смеху. Сван не церемонясь хлопнул ему ладонью по спине и тот притих, но в глазах все равно прыгали веселые чертенята, раззадоривали.
— Продолжай, Николай, — попросила Стася. Чиж посмотрел в ее глаза и выдал неожиданно для самого себя:
— "Тобою полон день, твоею сутью,
и этот день так долг, так велик,
что время все с его бескрайней сутью,
теперь ничтожно для меня как миг.
Сверкающие звезды в отдаленье
на небе вышивают плащ ночной.
Благодарю о вечное мгновенье,
за день, когда она была со мной".
Станислава задумчиво смотрела на Николая. Она поняла, что он хотел сказать этими стихами, оценила его откровенность, но ей нечего было ему ответить. Сердце царапнула грусть о давно минувшем. Женщина отвела взгляд и очень пожалела, что вообще просила почитать мужчину стихи. Перед глазами стоял тот, кого она долго и мучительно забывала и, вроде получилось и, вроде забыла, но нет, нет, а в такие минуты вдруг накатывала память как волна на песок и смывала все замки, преграды и запруды, что она выстроила, чтобы жить дальше.
Иван внимательно посмотрел на нее, потом на Николая, что, смутившись собственной смелости, вспомнил вдруг о десерте и спешно, но слишком тщательно стал дегустировать крем на пирожном.
Федорович видел — Стасе нравится Николай, и точно знал — тот неравнодушен к женщине, но вот беда — ему что делать? Помочь? Вмешаться? Первое больно, на второе он не имеет право, да и подло. Пустить все на самотек?
Капитан встал и пошел на выход, ни слова не сказав своей команде.
Иштван хмуро выковыривал из булочки изюм, Сван попивал компот и поглядывал на окружающих, словно только прием пищи третьей группой зачистки его и интересовал. Ян единственный ничего не заметил — он переваривал услышанные стихи и искал в них глубокий смысл. Мужчина был еще слишком молод, чтобы понять, что весь их смысл на поверхности и ничуть ни от кого не скрывался.
— Пойдем со мной, — поднялась Стася. Она решила для себя, как разрубить этот узел, лишив разом себя неловкости положения, а Николая иллюзий.
Русанова пошла к выходу, Чиж за ней, мгновенно забыв про привлекший его еще минуту назад десерт.
Сван и Иштван переглянулись, подумали, каждый, разглядывая столешницу перед собой и Пеши заметил:
— Лучше он, чем тот, к кому она бегает.
— Н-да? Думаешь, будет толк? Сомневаюсь. Стасю не знаешь?
— Ну, не ледяная же она.
— Не ледяная — отстраненная, на истории помешанная. Сёрфер-фанат. Остальное мимо.
— Вы о чем? — очнулся Пацавичус.
— О булочке, Ян, — растянул губы в улыбке Иштван. — Изюма много — к добру ли?
Станислава привела Николая к главному входу центра, на балкон у парадной лестницы над холлом. Мужчина здесь еще не был и с любопытством оглядывался.
Желтоватое стекло уличной стены шло под углом. Остальные стены были ровными, из светлого, почти зеркального материала. Фонтанчик с подсветкой, буйная зелень и тяжелые скамейки — внизу, в огромном вестибюле, где толпился народ, стайками девушек и юношей, редкими парами зрелых мужчин и женщин. Наверху же, между коридорным разветвлением и стеклянными кабинками лифта на всю стену были лишь фотографии мужчин и реже женщин. Это очень напоминало своеобразный мемориал и, Чиж хотел уточнить у Русановой, что же на самом деле означает такое количество снимков, но Стася встала у перил и кивнула ему на группу девушек внизу. Зачем? — не проходило — взгляд женщины был слишком строг, чтобы возражать или уточнять. Чиж честно потратил на изучение фигурок и улыбчивых лиц минуты три и все же спросил:
— И что?
— Смотри внимательно. Красивые, правда?
Мужчина с постной физиономией неопределенно пожал плечами.
— Ты присмотрись. Вон белокурая, видишь? Маша Дроздова, будущий трансбиолог, умница.
Николай хмуро уставился на Стасю, сообразив, к чему она ему на студенток кивает. Это было обидно немного и сильно огорчительно. Если женщина готова передать мужчину как вымпел в руки другой, значит не испытывает к нему и доли трепетных чувств.
— Или Ростислава Доневская, черненькая, курносая, видишь? — продолжала кивать на девушек Стася, не заметив, что Николай уже стоит к ним спиной, опершись о перила и сложив руки на груди, внимательно рассматривает ее:
— Не проходит, — ответил сухо.
— Зиновия Рулямис — рыженькая…
— Мимо.
Стася подняла взгляд и заметила, наконец, что Николай и не смотрит на девушек — ее изучает.
— Это достойные…
— Кто? — поморщился: неужели он настолько низок и слаб в ее глазах? — Невесты, подруги, секспартнерши?
Русанова приуныла, встала, копируя его позу и покосившись на стенд пропавших во времени, тихо сказала:
— Ты можешь найти нужную тебе среди них. Они перспективны, умны, красивы…
— Стася, ты кем меня считаешь? Не думаешь, что унижаешь меня?
— Чем?
Она действительно не понимала. Оказание помощи и поддержки, участие в судьбе товарища по ее разумению оскорбить не могло, унизить, тем более.
— Я взрослый мальчик.
— Кто спорит?
— Хорошо. Тогда скажи мне, что ни с кем знакомить меня не затевала, громоотвод в виде белокурой или черноволосой умницы, раскрасавицы, не предлагала.
— Предлагаю. Именно. Но не громоотвод, как ты выразился, а подругу, близкую тебе по духу и мышлению, способную польстить твоему мужскому самолюбию и поднять твое самосознание.
— Интересно. О мужском самолюбии знаешь, даже заботишься, а то что «топором» по нему как по бревну, ничуть не волнуешься. Может у вас это норма, искать своему неудачливому ухажеру другую подружку, а для меня нет. Меня это оскорбляет, понимаешь? Причем во всех отношениях. Я не вещь, не бездушная машина, не робот, у которого тумблер переключил, и, пожалуйста, другую программу задал, ориентиры сменил. Мне ты нравишся и, плевать мне на белых, серых, голубых. Ты хотела сказать: не надейся? Для этого слова есть, а речь я понимаю, не глух еще, смею надеяться — не туп.
Чиж говорил спокойно, тихо, без тени обвинения, нотки укора, но в его пространной интонации слышалось огорчение и усталость. Стасе стало нехорошо, неприятно, она словно совершила нечто низкое, хотя разобраться — хотела как лучше.
Восьмерка, пойди, пойми ее.
— У нас разное мышление, — кивнула, найдя объяснение недоразумению.
— Не согласен. Мы прекрасно поняли друг друга, значит, наши взгляды не так уж расхожи. А то, что я не считаю нормальным, что считаешь ты, не факт разногласий. Скажи, я тебе противен, неприятен?
— Нет.
— Может, не в твоем вкусе?
— Это как?
— Ну-у, цвет волос, глаз, размеры бицепсов, рост. Не знаю, по каким параметрам вы женщины себе любимого подбираете.
— Любимого любовь и выбирает. Ты противоречишь сам себе.
— Н-да?… А тот, к кому ты бегаешь за тридевять времен, какой?
Стася непонимающе уставилась на мужчину: о чем, о ком он?
— Твой друг из Древней Руси, — уточнил, немного удивившись реакции женщины. Странно, что она не сразу поняла о ком речь. Забыла под воздействием последнего задания, путешествия к динозаврам? Что же тогда за отношения у них с тем «богатырем»?
— Я не хочу об этом говорить. Очень жаль, что ты меня неправильно понял, — решила уйти Русанова.
— Да нет, понял я тебя правильно, — придержал ее за руку. — Не сбегай. Не хочешь — оставим тему древности и еже с ней. Ты экскурсию обещала. Жду. И даже пару вопросов имею.
— Задавай, — согласилась, хоть и с большим удовольствием ушла.
— Что за стенд? — кивнул на слайды на стене.
— Пропавшие во времени.
Ничего себе!
— За сколько лет?
— За последние тридцать лет. Остальные в архиве. Сданы за давностью лет и низким процентом вероятности их найти.
— Любопытно.
Особенно то, что женщина, судя по тону и виду, говорить об этом не хотела. Еще одна загадка. Сколько их еще у Станиславы?
— Ничего любопытного, — помрачнела.
— Отчего же. Расскажи, как пропадают?
— Как трассер, которого не нашли.
— Или как Толик?
— Откуда про Толика знаешь?
— Ребята поведали. И о Березкине.
— Даже о нем?… Тогда, что рассказывать?
— Есть ли шанс их найти.
— Есть. Многие приспосабливаются к той действительности, благополучно проживают отмерянный им срок, если соблюден зеркальный эффект. То есть, если точка попадания не выходит за границы плюса и минуса от зеро до нашего времени. И если не восьмерка. Последние быстро дряхлеют и умирают. Но случаются такие, которые специально уходят в глубь веков — им там комфортнее, лучше. Они намеренно остаются. Приспособленцы, предатели! Таких мы ловим и наказываем. По закону их отправляют на диагностику и перепрофилирование в мед центр закрытого типа. Как правило, это испорченные гордыней и тщеславием личности. Там без них таких хватает, а если учесть знания, с которыми они появляются в Древность, то сам понимаешь, стать королями им нетрудно, устроить хаос себе на радость, пару тиранических выпадов, геноцидных зон. Короче, хорошие подлецы!… Но случаются потерявшие память. Они заново начинают жить там, но навыки сохранены и периодически у них возникают видения из будущего, которые они принимают как посыл свыше, сообразно мировоззрению времени, в которое попали. Да Винчи один из примеров. Школьником пропал, потерял память, был принят в семье, которая потеряла сына, воспитан как родной. Никто не знал, что он приемный сын Винчи, все принимали его за того, который умер, а колоссальные знания по тем временам и пытливость ума принимали за Дух Божий, снизошедши к нему во время болезни. Он прожил прекрасную жизнь, оставил значительный след в истории, и до конца своих дней не вспомнил кто он и откуда. А что современники, что потомки констатировали, что он родился не в свое время и значительно его опережал. Феномен, да? — улыбнулась.
