Бен Бова - Орион и завоеватель
Демосфен нахмурился:
– Аристотель – македонец.
– Ты не прав, – возразил Кету.
– Ну и что? – пожал плечами Демосфен. – Его родной город уже давно входит в состав Македонии.
– Ну и что ты скажешь о мнении Аристотеля? – спросил я. – Если он прав, то помощью царю Персии ты готовишь гибель своей демократии.
Демосфен прошелся по комнате к окну и обратно, а потом ответил:
– Орион, я пока могу еще выбирать между Филиппом и персами. Филипп уже у ворот Афин. А Дарий в нескольких месяцах пути от города. Как голодный волк, македонец поглотит нас одним глотком.
– Но пока он оставил Афины в покое, – сказал Кету. – Он не стал вводить свое войско в город, не потребовал власти над ним.
– Ему это не нужно. Сейчас он продвигает к власти афинян, которых купил золотом и серебром. Он пользуется нашей демократией в своих собственных целях.
– Но он не стал разрушать ее, – отвечал я. – А сохранит ли твою демократию Царь Царей, если окажется на месте Филиппа?
– Он еще не на месте Филиппа!
– Рано или поздно так и будет, если верить словам Аристотеля.
Демосфен всплеснул руками:
– Так мы ни до чего не договоримся. – Он повернулся к Кету: – Посол Свертакету, я обдумаю условия, выдвинутые Филиппом, и дам свои рекомендации Царю Царей. Ты можешь идти.
Я шагнул к двери.
– Останься, Орион, – сказал Демосфен, – я должен тебе кое-что сказать.
Кету посмотрел на меня, поклонился Демосфену и покинул комнату. Я решил, что почетный караул повел его к помещению, отведенному нам во дворце. Громко хлопнув в ладоши, так что присевшая в углу рабыня вскочила, Демосфен сказал:
– Ты тоже уходи! Ступай, оставь нас!
Она заторопилась к двери.
– Закрой за собой дверь!
Она выполнила его приказ.
– Ну хорошо, – сказал я. – Чего ты хочешь от меня?
– Это не он, Орион, – произнес кто-то за моей спиной. – Я хочу с тобой поговорить.
Я обернулся и увидел Золотого Атона, самоуверенного бога, который создал меня. Он весь сиял: и идеальное лицо, и тело, столь же крепкое и могучее, как мое собственное, испускали золотой блеск. Атон был облачен в одежды снежной белизны, отделанные золотом. Мгновение назад его в комнате не было.
Посмотрев на Демосфена, я заметил, что афинянин застыл подобно каменной статуе.
– Не тревожься, – сказал Золотой. – Он не увидит нас и не услышит. – И улыбнулся, по-волчьи оскалив зубы. Он казался похожим на постаревшего Александра – настолько, что мог быть его отцом. Это открытие меня потрясло.
21
– Вижу, ты узнал меня, – проговорил Атон с довольной улыбкой.
– А где Аня? – спросил я.
– Афина, – поправил он. – Здесь, и сейчас ее называют Афиной.
– Где она? Здесь?
– Аня скоро появится здесь на короткий миг, – ответил он, перестав улыбаться. – Недалеко отсюда… На горе Арарат. Ты знаешь, где это?
– Да!
– Аня хочет встретиться с тобой, но может пробыть на горе очень недолго. Так что лучше не опаздывай, если тоже хочешь увидеть ее.
– Когда?
– Она появится на вершине Арарата через пять недель по здешнему времени, если считать от сегодняшнего заката. Хотя мне по-прежнему непонятно, почему она продолжает за тебя волноваться.
– Можешь доставить меня туда?
Он покачал головой:
– Орион, я твой создатель, но не слуга и не кучер.
– Но через пять недель… Арарат так далеко.
Он пожал плечами:
– Все зависит от тебя самого, Орион. Если ты действительно хочешь увидеть ее, то будешь там вовремя.
Я вскипел гневом:
– Опять твои детские игры? Выдумал еще одно испытание… Хочешь посмотреть, как твое создание будет прыгать в новый обруч?
– Мне не до игр, Орион. – Его лицо сделалось жестким и мрачным. – Увы, все это слишком серьезно.
– Тогда скажи мне наконец, что происходит? – потребовал я.
С преувеличенным негодованием Атон отвечал:
– Считай, что ты сам виноват в этом, смертный. Аня принимала человеческое обличье, потому что тревожилась за тебя, а потом поняла, что ей нравится быть человеком. Она даже думает, что любит тебя, как это ни странно.
– Да, она любит меня, – проговорил я, пытаясь этими словами подбодрить себя.
– Тешь себя, если тебе приятно, – фыркнул Золотой. – Но Ане человеческое тело показалось настолько привлекательным, что и другие создатели заинтересовались. Вот и мы с Герой отправились в эту эпоху, чтобы затеять новую игру в царей и императоров.
– Ты и Гера?
– Неужели это волнует тебя, Орион? Признаюсь, однако, что человеческие страсти могут приносить… удовольствие, временами даже изрядное.
– Гера хочет, чтобы сын, которого она родила Филиппу, сделался владыкой мира.
– Она родила Филиппу? – Атон расхохотался. – Не будь глупцом, Орион.
– Так это ты отец Александра?
– Как я уже сказал, Орион, человеческие страсти могут приносить удовольствие, и не только физическое, а, скажем, такое, которое получает стратег, двигающий армии, словно шахматные фигурки, направляющий политику разных стран… Волнующее занятие.
– И что же нужно тебе от меня? – спросил я.
– Ты участвуешь в игре, Орион, как одна из моих шахматных фигур… Пешка, конечно.
– Гера утверждала, что континууму угрожает небывалая беда. Она говорила, что в опасности все творцы.
Снисходительная улыбка на устах Золотого померкла.
– Все это твоя вина, – повторил он. – Твоя и Ани.
– Как так?
– Вы приняли человеческое обличье и живете человеческой жизнью. Фу!
– Но ты тоже принял человеческое обличье, – сказал я.
– Потому что это доставляет мне удовольствие, Орион. Перед тобой всего лишь иллюзия. – И фигура Атона, замерцав, расплылась перед моими глазами, превратившись в сферу, сверкавшую ослепительным золотым блеском. Я не мог смотреть на это подобие солнца. Мне даже пришлось прикрыть руками лицо, но и сквозь ладони я ощущал свирепый жар.
– Видишь, как мне трудно разговаривать с тварью, находясь в своем собственном облике, – отвечал он, отводя мои руки от глаз. Атон снова сделался человеком.
– Я… понял.
Он вновь захохотал:
– Это тебе только кажется, Орион. Ты не можешь осознать даже миллионную долю истины. Твой мозг не способен к восприятию ее.
– Итак, ты утверждаешь, что через пять недель Аня будет на Арарате, – уточнил я, погасив в себе гнев.
– Через пять недель… на закате, на самой вершине горы.
– Я буду там.
Он кивнул:
– Будешь ли там или нет, это ничего не решает. Аня явно беспокоится о тебе. Но, скажу тебе откровенно, наша задача станет много легче, если она наконец забудет тебя.
– Но она этого не хочет, так ведь?
– Увы, нет. – Он скривился. – Ну что ж, я передал послание. А теперь у меня есть собственные дела.
Очертания фигуры Атона начали таять.
– Подожди! – Я протянул руку, чтобы остановить его. Рука моя пронзила пустоту.
– Что такое? – спросил он нетерпеливо, почти исчезнув.
– Почему я попал в это время? Что я должен здесь совершить?
– Ничего, совсем ничего, Орион. Но, как всегда, ты умудрился все запутать и здесь.
Он исчез, словно задутый ветром язычок пламени над свечой.
Демосфен шевельнулся и ожил. Он нахмурился, глядя на меня:
– Ты все еще здесь, Орион? А я думал, что ты ушел вместе с послом.
– Ухожу, – ответил я и добавил, обращаясь к себе: – Немедленно на Арарат.
Проще и быстрее путешествовать одному. Я знал, что не смогу прихватить с собой македонских воинов, даже если захочу этого. Они обязаны проводить Кету назад в Пеллу, как только Дарий решит дать ответ на предложение Филиппа. Предполагалось, что я должен оставаться с ними, однако теперь мне предстояло заняться более важным делом. Мне нужно попасть на Арарат, а это значило, что мне придется нарушить присягу, данную македонскому царю, каким-то образом выбраться из Парсы, миновав всех воинов, охранявших город-дворец Царя Царей.
Словом, ночью я украл лошадь – точнее, двух – из тех, на которых мы въехали в Парсу, – прямо из конюшни, где размещались наши кони. Сделать это было не сложно, мы каждый день ухаживали за лошадьми, и конюхи привыкли к нам. Двое разбуженных мной мальчишек лишь слегка удивились тому, что воин решил поупражняться в верховой езде при свете луны. Они вновь спокойно устроились на своих соломенных ложах, когда я пообещал самостоятельно позаботиться о животных и отказался от помощи.
Ведя коней в поводу, я направился к воротам дворца. Стражи скорее были обязаны не впускать во дворец, чем не выпускать из него. Но меня все же остановили.
– Куда ты собрался, варвар? – спросил старший. Их было четверо, еще несколько стражей находились в караулке, пристроенной к стене дворца.
– Такой ночью приятно проехаться, – отвечал я непринужденно.
– За конюшней есть место для упражнений, – сказал перс. В лунном свете лицо его казалось холодным и жестким. Остальные три стража, как и он, были вооружены мечами. Я заметил, что к стене прислонено несколько копий.
