Ральф Питерс - Поле битвы - Россия!
А потом появился Тейлор. Мартинес не любил всуе употреблять слово «герой». Но решись он применить его к кому-либо, в первую очередь его выбор остановился бы на этом необычном полковнике, что сейчас стоял рядом с ним у разоренного стола с закусками.
Тейлор в Мексике интуитивно понял и использовал местные условия гораздо лучше, чем его начальник тыла, в чьих жилах текла мексиканская кровь. Гражданские ученые и специалисты-советники, прикомандированные к Тейлору, читали ему лекции о нехватке продовольствия у населения и о различного рода дефицитах, связанных с хронической бедностью страны. А Тейлор, презрев все инструкции, выгнал их всех взашей из своего сектора. Он отлично понимал необходимость удовлетворить минимальные запросы местного населения в продуктах питания. Но, прежде всего, он почувствовал тягу мексиканцев к театральности. В своих нелепых серебряных шпорах Тейлор всегда первым выпрыгивал из вертолета. Он объезжал каньоны на великолепном черном жеребце и не сгибал головы там, где остальные карабкались на четвереньках. Мартинес знал чувство страха, и он не верил, что среди нормальных людей может найтись абсолютно бесстрашный человек. Но Тейлор бесспорно прятал свой страх лучше всех остальных - например, когда в одиночку въезжал на «джипе» в города, где представители дружественного США временного правительства висели на столбах, зияя отсутствующими частями тела. Он выжимал все возможное из своего живописного уродства, жил на маисовых лепешках и бобах, чтобы иметь возможность эффектно отдавать свой паек вдовам и сиротам. Словом, Тейлор презрел все правила поведения джентльмена с целью добиться той живописности, которой прежде всего жаждала измученная Мексика. Его называли показушником, жуликом, психом, грязным сукиным сыном, но никто не мог повторить его успехи. Тейлор с одинаковой легкостью подстраивался под менталитет мексиканского крестьянина и лос-анджелесского громилы. Тейлор скрывал свой ум и тонкое знание языка под жестким, даже грубым лексиконом, который его подчиненные ожидали услышать от командира. Майор Мануэль Ксавьер Мартинес не верил в героев. Но он не был уверен, что когда-нибудь сможет стать таким человеком, как полковник Джордж Тейлор.
- Мэнни, - проговорил Тейлор, - как хорошо, что ты не дал мне завалить всю операцию. Мне следовало бы добиться от этих чертовых русских четкого объяснения, что именно они понимают под «рассредоточением сил». - Полковник говорил сердито, но весь его гнев был направлен против себя самого. - Я хочу быть абсолютно уверенным, что когда наши ребята станут возвращаться после боевого задания, они найдут на базе топливо, боеприпасы, консервы, бинты и вообще все, что им может потребоваться. Словом, все, что положено.
- Да, все, что положено, - повторил Мартинес. Ему очень хотелось порадовать этого человека, хорошо помочь ему, и в то же время ему было совестно опять обращаться к нему за содействием. - Боюсь, тебе самому придется решить этот вопрос с Ивановым, Хефе. Он здесь главный, а Козлов боится принимать самостоятельные решения. Он считает меня сумасшедшим из-за того, что я хочу рассредоточить наши материальные средства, и вдвойне сумасшедшим, потому что я критикую решение генерала.
Тейлор кивнул:
- Хорошо, Мэнни. Давай-ка подхватим Дейва и Мерри и еще разок поворкуем с нашими русскими братиками.
Мартинес улыбнулся:
- И еще разок позволим этому славному Козлову подышать нам в лицо. - Он бросил взгляд на маслянистое печенье, которое он машинально взял с тарелки. Оно было таким неаппетитным, что он не донес его до рта.
Мартинес почувствовал на себе взгляд Тейлора. Полковник глядел на него так пронзительно, что его рука с печеньем застыла в воздухе, словно повинуясь приказу волшебника. Глаза двух офицеров встретились, и майор поразился, насколько серьезным был взгляд его командира.
- Съешь его, - тихо произнес Тейлор голосом сухим и бесстрастным, как горная пустыня. - А потом - улыбнись.
***
Майор Говард Мередит, для друзей просто Мерри, почти забыл, когда люди в последний раз обращали внимание на цвет его кожи. Хотя русские и не были откровенно грубы, но они разговаривали с ним с едва скрытым пренебрежением. Он один-единственный из старших офицеров американского полка говорил по-русски, но тем не менее его коллега явно предпочитал общаться через переводчика с его белокожим подчиненным.
Мерри Мередит не слишком страдал. Ему в жизни довелось побывать в гораздо худших ситуациях. Однако он не мог не испытывать некоторую грусть. Его еще давно предупреждали о том, что русские - расисты, но он верил, что для него будет сделано исключение. Хотя бы из уважения к Пушкину. Из всех присутствовавших здесь американцев он один читал русскую классику. Он знал названия картин Репина и даже когда они были написаны. Ему казалось, что из своих соотечественников он один понял ту железную цепочку неизбежностей, что привела этих людей к нынешней трагедии. Он даже знал названия и составные части многочисленных закусок, которые хозяева, явно с огромным трудом, наскребли для сегодняшней встречи. И тем не менее всякий раз, когда он подходил к столу, русские бросали на него недовольные взгляды, словно его темная кожа могла испачкать еду.
Расовой дискриминации не было места в университетском городке, где беззаботно прошла его молодость, а за годы, проведенные в Уэст-Пойнте, он сам научился отгораживаться от подобных предрассудков. Армия же испытывала такую нехватку способных людей, что их национальные, этнические и социальные корни никого там не волновали. Только позже жизнь впервые заставила его посмотреть на свое отражение в зеркале.
И вот теперь, через много лет после того ужасного дня в Лос-Анджелесе, он оказался рядом с советским полковником, который видел в нем всего лишь относительно высокоразвитое животное. Начальник советской разведки посвящал его в тонкости построения армии противника и ситуации на фронте так, как если бы разговаривал с ребенком, и Мередиту постоянно приходилось вызывать в памяти образ и пример Тейлора, чтобы удержаться от того, чтобы словами, а то и действием не оскорбить пузатого полковника. Самое обидное, что тот явно знал меньше Мередита о противнике и даже о положении собственных войск, а то немногое, что было ему известно, уже давно и безнадежно устарело. Благодаря постоянно обновляющейся разведывательной информации, что звучала в его наушниках и появлялась на экране переносного компьютера, Мередит знал, что боевая обстановка ухудшалась с каждым часом. И, однако, похоже, полковника Козлова интересовала только демонстрация своего этнического превосходства.
Мередит с облегчением увидел, как Мэнни Мартинес прервал свой тет-а-тет с Тейлором и направился к столу, переоборудованному в разведывательный отсек.
На лице Мартинеса сияла ослепительная улыбка, резко контрастировавшая с царившей в помещении атмосферой умственного и физического истощения.
- Простите, сэр, - извинился Мартинес перед бочкообразным советским полковником, со своей указкой, напоминавшей дирижерскую палочку, скорее походившим на руководителя уличного оркестра. Потом он повернулся к Мередиту: - Мерри, наш Старик хочет, чтобы ты поприсутствовал на одной маленькой беседе. Можешь освободиться на минутку?
Мередит испытал восторг школьника, которому вдруг разрешили прогулять уроки. Он спешно извинился перед полковником по-русски и оставил своего зама страдать во имя армии Соединенных Штатов Америки.
Лавируя между столами, Мередит почувствовал, что улыбка Мэнни оказалась заразительной.
- Ну что ты оскалился, придурок? - поинтересовался Мередит у приятеля.
Мэнни улыбнулся еще шире:
- Это все еда. Ты должен ее попробовать.
- Уже пробовал, - ответил Мередит. Хотя умом он и понимал, каких усилий стоило организовать такой буфет и что все в нем - относительно высокого качества, он все же не мог поверить, что Мэнни действительно понравились закуски. Все его попытки убедить остальных офицеров отдать им должное безнадежно провалились. - Да брось, ты меня разыгрываешь.
- Только не я, брат. Еда потрясающая. Хочешь, спроси у Старика сам.
Мередит решил, что тот шутит, и, хотя так и не понял юмора, не стал больше ничего выяснять. Протискиваясь мимо последнего рабочего стола, он зацепил грубыми шерстяными брюками за край лежащей на нем кальки со схемой и сбросил на пол несколько маркеров.
- Классный же ты был, видать, защитник, - заметил Мэнни.
Мередит с приятелем быстро подобрали упавшие инструменты с беспорядочно разбросанных по полу компьютерных распечаток и извинились перед измученным капитаном, чья работа пошла насмарку. Когда друзья распрямились, перед ними стоял полковник Тейлор, а также генерал Иванов, Козлов и еще один русский, в котором Мередит признал коллегу Мэнни. Через минуту подошел Счастливчик Дейв Хейфец и советский офицер, заместитель по планированию.
