Роман Глушков - Эпоха стального креста
Уже предвкушая пинки и в мою черную гриву, и в отсутствующий хвост за какую-нибудь занозу, которую Иуда загонит себе под ноготь, или за его жалобы на, дескать, несвоевременное выведение по нужде, я просто кипел от негодования. «Нянчиться с еретиками – что может быть хуже!» – думал я тогда и даже не подозревал, что это распускались первые цветочки, переродившиеся через четыре дня в весьма кровавые и горькие ягодки грядущего бедлама.
Михаил, очень недовольный хоть и временным, но все же понижением в должности с замкомотряда до замкомвзвода, собрал по территории лагеря мою поредевшую за день группу («Вот и сбылась твоя мечта, викинг!» – съязвил русский. – Радуйся – теперь ты боец Великого Первого!»). Не было лишь Адриано и Свена – они продолжали стеречь стоявшие на берегу «АС-90» и «мириад». Все бойцы, так же как и я, едва держались на ногах от усталости, однако на отдых рассчитывать и не приходилось. Я обрисовал им наш новый статус, выслушал несколько недовольных реплик, а после произвел раздачу нарядов на ближайшие сутки...
Время до темноты мы провели в заботах по устройству жилья для пленных отступников. Выбирать особенно было не из чего. Три трейлера с Комнатами Правды имели по одному отсеку на восьмерых еретиков каждый. Клетка Конрада забилась под завязку рядовыми подручными Иуды. К ним же определили пленного русского матроса. Там моментально стало тесно и душно. Я мог утешить арестантов словами о том, что в ближайшее время здесь станет попросторней, но промолчал – нечего накалять и без того напряженную атмосферу ожидания Очищения. Да и подобные «шутки» мне претили – всегда считал, что искупление вины – дело серьезное. Даже самый отъявленный зубоскал Братства Михаил и тот проявлял со мной солидарность в этом вопросе. Он обожал доводить до белого каления молодого Охотника Энрико или невозмутимого Гюнтера, но к посетителям Комнаты Правды относился всегда предельно корректно.
– А что ты намерен делать с детьми? – спросил меня Михаил, глядя на сидевших рядом с Жан-Пьером ребятишек. – Тоже запрешь в клетке?
– Будь моя воля, отпустил бы, – ответил я вполголоса. Жан-Пьер тем не менее расслышал это и удивленно поднял глаза. – Поселим их в нашем оставшемся трейлере.
– Но там, знаешь ли, интерьер, – русский скорчил выразительную гримасу.
Я понял, на что он намекал, и, не дав ему закончить, добавил:
– Возьми Энрико и Йозефа; поснимайте со стен все развязыватели языков, клещи, удавки, клейма, ошейники и все остальное; попрячьте их по ящикам. Попроси у Марчелло чехол от «эмкашки» – им он теперь за ненадобностью, – и хорошенько накройте им Трон Еретика. У Добровольцев Креста раздобудь три...
Тут я поймал себя на том, что не свожу глаз с Кэтрин и – пропади все пропадом! – мне вдруг стало ее нестерпимо жаль. Как представил себе это симпатичное личико, искривленное судорогой от электроразрядов Трона, так всего просто передернуло. Некоторые считают меня сентиментальным; возможно, это так и есть...
– ...Раздобудь три... Нет, постой – четыре комплекта матрасов, теплых одеял и подушек. Выполняй! – Я уже решил, как хотя бы на некоторое время избавить Кэтрин от общения с инквизиторами и надеялся, что Бернард одобрит мое решение, раз уж он дал Слово Командира довезти детей до Ватикана.
– Слушаюсь, господин надзиратель, – Михаил лукаво подмигнул, разумеется, прочтя все мои мысли наперед, и поплелся на поиски требуемого. – Эй, Марчелло, поди-ка сюда!..
Проклятый Иуда смотрел на меня не отрываясь: так, как будто он не видел меня много-много лет и вдруг узнал своего старого доброго знакомого. С ним сидели на траве его дети, двое собиравшихся поддержать его самосожжение приближенных и почему-то разжалобившая мой полунордический нрав рыжеволосая «ведьма», вероятно, сожалевшая о том, что моя «уродливая рожа» вновь маячила перед ее глазами.
– Простите, командир, как ваше имя? – при этих словах Жан-Пьер попытался подняться, но ладонь стоящего сзади Гюнтера усадила его на место.
– Меня зовут Эрик Хенриксон, – представился я и по очереди оглядел всех сидевших передо мной арестантов. – Не могу позволить вам называть меня «брат», сами знаете почему. Называйте меня... – я хотел сказать «мистер Хенриксон», но передумал – звучало как-то натянуто. – Называйте меня «господин надзиратель». Отныне все вопросы будете адресовать мне или моему заместителю. Вам, Жан-Пьер, к сожалению, придется расстаться с детьми. Им запрещено находиться с вами в одной камере, надеюсь, понимаете, о чем я...
Он кивнул, осознавая, что с ним станут делать завтра утром, и как-то сразу весь съежился.
– Ваших детей разместят в другом трейлере на противоположном конце лагеря, – я также не хотел, чтобы они слышали крики своего отца и других посаженных на Трон Еретика. Он вновь кивнул и опустил глаза. – Ну, а поскольку в Братстве Охотников нет штатных нянек, то ты, Кэтрин, будешь находиться вместе с ними...
От моего первого обращения к ней по имени рыжеволосую аж подбросило, но явно не от восторга.
– Я останусь с Жан-Пьером, понял ты, крысиная твоя... – договорить комплимент девушка не успела, потому что брат Гюнтер посредством легкого подзатыльника дал ей усвоить, что не следует путать господина надзирателя с амбарным грызуном, по крайней мере, в его присутствии.
– Отставить, брат Гюнтер, – я позволил себе проявить к темпераменту гостьи некоторую терпимость. – А дебатов по этому поводу не будет.
Жан-Пьер покосился на маячившего над ними германца, а затем обнял Кэтрин за плечи и тихо-тихо произнес:
– Ты знаешь, Кэти, я никогда ничего вам не приказывал, а только просил. Попрошу и сейчас, наверное в... – он хотел сказать «в последний раз», но осекся, заметив внимательно слушающего его старшего сына Поля. – Присмотри за ними, ладно? Присмотри, сколько... сколько получится. Сделаешь это для меня?
– А как же ты? – Голос Кэтрин дрогнул. – Кто присмотрит за тобой?
Жан-Пьер замолчал, но тут заговорил сидевший чуть впереди всех пожилой отступник:
– Разрешите, господин надзиратель? – и, получив мое добро, продолжил: – Жан-Пьер сильно болен, и мы с Лаврентием хотели бы остаться вместе с ним.
Я подумал и согласился. Все равно свободных камер больше не было, а Бернард строго наказал лишь насчет детей. Ладно, пусть присматривают, если хотят.
...Эх, знал бы я, чем обернется для меня эта гуманность, наверное, ни за что бы не принял подобного решения! Но Господь в тот момент только ехидно посмеивался и продолжал заводить пружину моих грядущих несчастий, выбрав себе очередного Иова для забавы...
Пронаблюдав, как Энрико и Йозеф вытащили ящики с пыточным оборудованием, а внутрь заволокли добытые Михаилом матрасы и все остальное, я указал на Кэтрин и детей: нам пора!
Девушка поцеловала Жан-Пьера в щеку и что-то прошептала ему на ухо. Он коснулся ее волос и ответил:
– Спасибо, Кэти. И тебе того же самого.
А после чего легонько подмигнул ей: «Прощай!» И, прижав к себе по очереди каждого из ребятишек, неумело-наигранно улыбнулся им всем:
– Идите с тетей Кэти. Скоро увидимся. Вот поговорим завтра с Божьими Слугами и обязательно увидимся. Ведите себя хорошо! Обещаете?
Маленькие головки дружно закивали. Кэтрин взяла младших за руки и понуро поплелась за мной. Поль, постоянно оглядываясь на отца, тоже зашагал следом...
Гюнтер рассказал мне позже, что Жан-Пьер крепился, пока мы не удалились, а потом закрыл лицо руками и затрясся в безмолвных рыданиях...
Михаил сделал все так, как я и велел: нары были накрыты толстыми крестьянскими матрасами с подушками и одеялами; неуклюжий Трон покоился под плотным брезентом; стены голы. Более того, русский даже дозволил себе небольшую вольность – из осиротевшего кабинета Виссариона он принес широкомасштабную репродукцию «Тайная Вечеря», любезно пожертвованную скорбящим в одиночестве у бочки кагора дьяконом Джеромом. Присобачив картину поверх оставшихся от предыдущих гостей Комнаты Правды кровавых потеков, Михаил оценивающе прищурился и выровнял по горизонтали резную раму репродукции.
– Конечно, пейзаж с природой оказался бы гораздо уместнее, – с видом знатока живописи произнес он, – но и тринадцать бородатых мужиков все лучше, чем голые крюки да остатки еретических мозгов...
Дети прошли внутрь клетки и робко расселись по матрасам. Михаил, отвязавшись наконец от картины, удалился, оставив меня наедине с моими подопечными.
– Прослежу, чтобы вас кормили магистерской кухней, – уведомил я начавшую взбивать детям подушки Кэтрин. – Кипятильник и котелок сейчас принесут. Вода в углу. Электрогенератор будет включаться на час утром, в обед и вечером. Что-нибудь еще?
Рыжая подала мне знак рукой, предлагая отойти в сторону. Я проследовал в заднюю часть трейлера и остановился, ожидая ее.
