Роман Глушков - Найти и обезглавить! Головы на копьях. Том 2
Прежде чем выводить пленника, копейщицы сначала прикрепляли к его ногам цепь, а уже затем он слезал с повозки. Однако на сей раз он взялся артачиться. И хоть брыкался пьяница не так сильно, чтобы дебелые бабищи с ним не справились, сразу посадить его на цепь им не удалось. Поэтому они схватили его вдвоем за ножные кандалы и выволокли наружу, будто куль с мукой.
Ван Бьер шмякнулся спиной оземь и, видимо, от встряски ненадолго прекратил сопротивляться. Чем стражницы тут же воспользовались. Кирса ухватилась за вторую пару его оков, а Энца уселась кригарийцу на лодыжки. После чего они растянули его на земле так, как палачи растягивают приговоренных к бичеванию преступников. Разве только Баррелий лежал лицом вверх, и никто не собирался его пороть. По крайней мере, пока.
– Надо позвать еще кого-нибудь, – сказала Кирса. – Того, кто будет поить его вином. Вдвоем у нас это не получится.
Бурдюк посмотрел на своих бойцов. Те уже расселись возле костров и приступили к ужину. Который был сегодня довольно мрачным, и в отряде не раздавалось шуток и смеха. Здесь, на краю лагеря, не было слышно, о чем сейчас говорят наемники. Но, надо полагать, они продолжали обсуждать то, что сказал им днем кригариец. И наверняка гадали, кто назавтра окажется прав: он или их главарь.
– Ладно, я вам помогу, – ответил Аррод стражницам. – Проверьте только еще раж ему кандалы.
Энца и Кирса осмотрели кригарийские оковы и убедились, что замки и цепи на них в полном порядке. А Аррод тем временем достал выпивку – она хранилась в передней части нашей повозки, – и, откупорив бутыль, приготовился поить строптивого пленника.
– Открывай рот! – велел ему Аррод. – Шейчаж же! Открывай, а не то ребра переломаю!
Баррелий не подчинился, продолжая лежать вытянутым в струнку, с накрепко сжатыми челюстями.
Бурдюк выругался и пнул его в бок. Затем еще и еще. Однако он не собирался калечить и без того хромоногого ван Бьера. И бил его хоть и сильно, но не до реберного треска. Что, разумеется, не сломило привычного к боли монаха. Когда-то он прошел через комнаты пыток Капитула Громовержца, и такие-то побои мог выдержать даже не поморщившись.
– Жначит, хочешь погеройштвовать, да? – Главарь в досаде сплюнул и, не вытерпев, сам отпил пару глотков из бутылки. – Что ж, уважаю. Но не одобряю. А давай-ка проверим, крепкие ли у тебя челюшти! Думаю, не наштолько крепкие, как моя шталь.
Он вытащил из ножен кинжал и опустился на колени рядом с пленником. Так, словно решил вырезать из него кусок мяса и высматривал филейную часть.
– Жаль, нельжя отрежать тебе губы. Это, конечно, упроштит мне работу, но ишпортит твой товарный вид – посетовал Аррод, перехватывая нож поудобнее, а во второй руке продолжая держать бутылку. – Ну ничего, и так управлюшь.
Раздвинул клинком Баррелию губы, Бурдюк засопел и начал просовывать ему острие ножа между стиснутых зубов. Мне было противно глядеть на это и я решил было отвернуться…
…Но не успел. Потому что в этот момент державшая кригарийца за руки Кирса вдруг выпустила их, отпрянула и плюхнулась на свою толстую задницу. При этом она удивленно таращилась на свое левое запястье, из глубокого разреза на котором хлестала струя крови.
Все случившееся затем произошло так стремительно, что я даже не успел испугаться.
Высвободив руки, Баррелий сей же миг напал на Аррода. Сначала вонзил ему что-то в бедро над коленом, а потом схватил главаря за предплечье правой руки – той, что держала нож. Раздался треск кости, и Бурдюк подобно Кирсе тоже отшатнулся и упал. Причем безоружный, поскольку его кинжалом уже завладел кригариец.
Последнее стало для Энцы, которая сидела у него на лодыжках, большим сюрпризом. Но удивление ее продлилось лишь миг. Рывком приняв сидячее положение, ван Бьер ухватил одной рукой копейщицу за волосы, а другой вогнал ей нож в глаз по самую рукоять. После чего Баррелию осталось лишь толкнуть ее в грудь, повалить назад, и он был свободен!
В смысле настолько свободен, насколько позволили ему кандалы и его хромота.
Оружие, что перерезало вены Кирсе и теперь торчало в колене у Бурдюка, было мне знакомо: обломок стрелы, которую Ойла послала кригарийцу незадолго до своей гибели. Монаху повезло сохранить ее подарок, но не повезло, что оба нанесенных этим ножичком удара оказались не смертельными. И теперь, пока раненые не подняли крик, бунтарю надо было срочно заставить их умолкнуть.
Что он и сделал, набросившись на Бурдюка и заткнув ему ладонью рот. А потом подобрал выроненную тем бутылку и, расколотив ее Арроду о макушку, оглушил его. Как раз тогда, когда я разделался с Кирсой.
Да, именно разделался. Как только я увидел пролитую Баррелием вражескую кровь, вся злоба, что копилась во мне в минувшие дни, вырвалась на волю. Схватив первый подвернувшийся под руку ящик с золотом, я уронил его с повозки прямо Кирсе на голову. Ящик был тяжелый, но гнев придал мне сил. И я пришел ван Бьеру на выручку прежде чем порезанная им стражница не вышла из ступора и не заорала.
Насколько бы дебелой ни была копейщица, при столкновении ее головы с ящиком последний одержал быструю и убедительную победу. Кирса распласталась на земле и больше не двигалась, а кровь у нее теперь лилась не только из запястья, но и из разбитой головы.
Собравшийся было добить Кирсу, Баррелий увидел, что я его опередил, и показал мне большой палец: дескать, все правильно, одобряю. После чего поманил меня к себе, а сам склонился над Энцей и забрал у нее ключи от оков. Долго обыскивать ее не пришлось – за минувшие дни даже я запомнил, в какой подсумок она их прячет.
– Быстрее, парень! – поторопил меня Пивной Бочонок, снимая свои кандалы. – Сбрасывай цепи! Сам разберешься с замками?
– Разберусь, не маленький, – заверил я его.
– Ладно. Только старайся не шуметь и держись в тени, чтобы тебя не засекли.
Замки были тугие, но несложные, и я быстро открыл их даже дрожащими руками. А ван Бьер тем временем отобрал у Аррода меч – главарь наемников подобно кригарийцу тоже любил короткие клинки эфимских легионеров, – а заодно ножны и ремень.
– Почему ты не убил Бурдюка? – удивился я, увидев, что монах не перерезал глотку одному из наших главных врагов.
– Потому что нам не скрыться из лагеря, не подняв тревоги, – ответил он, торопливо подпоясываясь. – И Аррод теперь наше единственное прикрытие. От которого будет прок, только если оно останется живо и сможет говорить.
– Но с боем мы и подавно не прорвемся! – ужаснулся я. – На что вообще ты надеешься, хромой и ослабший?
– Есть у меня одна задумка, – признался он. – Вот и проверим, сработает или нет.
– А если не сработает?
– Тогда я обещаю убить тебя так, чтобы ты не успел почувствовать боль, – «утешил» меня ван Бьер. – Потому что эти твари легкую смерть тебе не подарят. Ни тебе, ни уж точно мне… Слышишь? Они уже напряглись. Самое время подобрать наш живой щит и спрятаться за ним. Сделаем так: я буду держать Бурдюка за горло, а ты стой у меня за спиной и смотри в оба – так чтобы тебя самого не схватили.
В лагере и впрямь царило возбуждение. Слышались тревожные возгласы, многие наемники обеспокоенно вставали, кто-то бегал от костра к костру и звал Бурдюка. Видимо, всех насторожила возня и грохот упавшего ящика, что долетели до наемничьих ушей. Но поскольку других шумов больше не раздавалось, никто пока не хватался за оружие и не устраивал переполох – мало ли, а вдруг в этом нет необходимости.
Без переполоха, конечно, не обошлось. Едва разыскивающие главаря наемники запалили факелы и добежали до нашей повозки, как лагерь встал на уши. Но когда нас окружила галдящая и ощетинившаяся клинками толпа, мы с Баррелием уже стояли возле скалы – так, чтобы нас не обошли сзади, – и прикрывались заложником.
Дабы никто не подумал, будто Аррод мертв, он был приведен в чувство пощечинами. И теперь шипел от злобы и боли, пучил глаза и косился на приставленный ему к горлу его же клинок. Из дырки в бедре у него текла кровь, а сломанное предплечье он прижимал другой рукой к телу. Но эти раны волновали его куда меньше, как та, которую он еще только рисковал получить. И риск этот был высок, учитывая, кто угрожал жизни Бурдюка.
Баррелий не проронил ни слова, когда на него обрушился шквал брани и приказов немедленно отпустить главаря. Громче всех рычал, естественно, Трескучий. Но ван Бьера эти крики не волновали. Аррод был слишком ценен, чтобы его бойцы дерзнули проверить, блефует кригариец или нет. Тем паче, что тот уже попортил Арроду шкуру, а Энцу и Кирсу и вовсе прикончил, даже будучи в кандалах.
Шемниц и Гириус тоже присутствовали здесь. И тоже были при оружии. Но они, в отличие от наемников, не галдели, а стояли и выжидали. Их слово здесь ничего не значило. Несмотря на то, что отряд превратился в сборище богачей, пекущихся лишь о своей доле награбленного, узы братства в нем оставались по-прежнему сильны. И авторитет главаря был все также непререкаем.
