Сергей Антонов - Непогребенные
— М-м-м, чертова бочка! — прапор в ярости пнул цистерну ногой. — Давай же! Ну!!!
Как ни странно, емкость отреагировала на столь грубое обращение. Из шлага вытек ручеек черной, с желтыми прожилками жидкости. Цистерна всхлипнула еще пару раз и, наконец, разразилась целым потоком солярки.
Томский подошел к краю платформы. Черви, следуя своей традиции, спрятались, как только прекратилась вибрация. Однако теперь в схватку с ними вступали не люди, которые могли лишь убегать и защищаться. Ручьи солярки затекали во все щели и собирались в лужи в любом углублении.
Аршинов скрутил старые штаны в жгут, поджег и швырнул вниз. Толик замер, не отрывая взгляда от языков пламени. Он опасался, что за двадцать лет дизельное топливо могло разделиться на фракции и утратить горючесть.
Однако солярка загорелась. Весело потрескивая, пламя распространялось по всему нижнему ярусу. Очень быстро оно нашло первую жертву. Бешено извиваясь, из трещины в полу выполз охваченный пламенем червь. Он яростно молотил хвостом по обломкам бетона и шипел, перекрывая гул набиравшей силу стихии. Еще через несколько минут в агонии билось не меньше двух десятков безглазых тварей, и число их быстро увеличивалось.
Аршинов торжествовал:
— Я же говорил, что еще покажу, как злить прапора российской армии!
— Эй ты, ангел мщения, — Томский тронул Лёху за плечо. — Пора сматываться. Скоро здесь нечем будет дышать.
— Еще немного, Толян, — умолял Аршинов. — Ты ж посмотри, как красиво горят. Загляденье просто!
Тащить прапора к выходу пришлось едва ли не силой. Томский успокоился лишь после того, как задвинул дверь и несколько раз повернул колесо запорного механизма.
* * *В свете фонариков показались ступени широкой металлической лестницы. Нижние ее ступени упирались в дно квадратной комнатушки. Оно почему-то блестело. Спустившись на пару ступеней, Толик понял, в чем дело — свет отражался в темной и весьма омерзительной на вид жидкости. Комната оказалась затопленной то ли соляркой, то ли простой водой. Чтобы добраться до лестницы в противоположном ее конце, требовалось пересечь метров двадцать подозрительного болота.
Больше всего его волновала глубина. Подходящего шеста под рукой не оказалось. Томскому пришлось связать ремнем стволы своего и аршиновского автоматов. Спустившись, Толик опустил импровизированный измеритель в лужу. Приклад уперся в дно на глубине сантиметров тридцати. Открытие омрачилось тем, что на поверхности потревоженного болота появились пузыри. Они лопнули, распространив невыносимое зловоние. Поморщившись, Томский опустил ногу в жидкость. Она тут же заполнила ботинок. Противно, но все же обнадеживающе — по болоту можно было передвигаться, не опасаясь увязнуть.
Толик обернулся к товарищам:
— Придется промочить ножки. Давайте по моим следам.
— Вездеходыч, — улыбнулся карлику Аршинов. — Иди ко мне на ручки. Давай я тебя как принцессу перенесу!
— Да пошел ты! — откликнулся Вездеход. — Еще понравится!
Поднявшись по второй лестнице, Толик оказался в коридоре шириной в половину обычного туннеля. Толстые кабели здесь крепились к сводчатому потолку и разветвлялись в ящики рубильников, установленные по разным сторонам коридора с периодичностью в двадцать метров.
Томский остановился, поджидая Шамана.
— Долго еще?
— Сейчас будет поворот. Метров через триста — следующий. Потом — еще пару коридоров. Если не запутаюсь, то скоро будем на месте.
— Уж постарайся не запутаться, — посоветовал Аршинов. — А местечко для привала здесь найдется? Желательно, чтоб с дровишками — неохота в мокрых сапогах топать.
— Найдется. Насколько я помню, по пути будут подсобки. Разного хлама там много.
Подсвечивая путь фонариком, Томский двинулся по коридору вслед за Аршиновым, который спешил добраться до подсобки и устроить привал.
Толик думал о Елене. Вспоминает ли его? Или, как другие, записала мужа в убийцы и вычеркнула из памяти?
Сначала он не мог понять, что именно оторвало его от размышлений, но потом сообразил: все дело было в звуке. Едва различимом металлическом лязге. Не впереди, а… сзади. Толик остановился.
— Коля ты ничего не слышал? Оттуда…
— Нет. А че? Все тихо, Толян. Тебе померещилось.
— Конечно, померещилось, — поддержал Вездехода Шаман. — Я тоже ничего не слыхал. Мы здесь одни. Со-вер-шен-но! Не забывай — ты сам запер дверь.
— Это-то меня и беспокоит…
Томский неохотно двинулся дальше. Через пару минут он готов был поклясться, что чувствует запах гари. Если принять во внимание, что лязг ему не померещился, то запах объяснялся просто — кто-то открыл сдвижную дверь в логово червей.
Так и подмывало поделиться опасениями с товарищами, но останавливал слишком самоуверенный и даже веселый настрой Шамана. Не он ли был самым пессимистичным и острожным в их компании? Да и Вездеход тоже хорош! «Померещилось, Толян»! Хорошо бы…
Между тем чувство тревоги нарастало. Что-то происходило, вот только Толик не мог понять, что, где и с кем. Или он опять сходил с ума, или окружающие вели себя неадекватно. Вездеход тихо разговаривал с сидевшей у него на плече Шестерой. Обычное вроде бы дело. Карлик часто нашептывал что-нибудь ласковое своей любимице, но сейчас…
— Скоро мы доберемся до места, дорогуша. В центре Земли есть свое солнце и нет радиации. Растет зеленая травка, порхают птички. Все, как было до Катаклизма наверху. Только горизонт выглядит по-другому. Еще бы! Ведь поверхность там не выпуклая, а вогнутая. Смекаешь, шестиногая? Люди там все маленькие, и никто не обращает на это внимание. Полное равноправие. Чудный, чудный мир!
Масла в огонь подлил Шаман. Услышав рассуждения карлика, он решил их опровергнуть:
— Чушь, Вездеход. Тебя послушать, так Мировое Дерево растет верхушкой вниз, а корнями — вверх? Такого не может быть потому, что… Не бывает такого, дурачок. И вообще, что ты можешь знать о нижнем ярусе Подземного Мира? Не припоминаю, чтобы ты проходил шаманскую инициацию. Дурында ты…
Толик посмотрел на Шамана. Тот улыбался. Глупо и счастливо, как маленький ребенок, которому добрый дядя дал конфетку. Это улыбка так не вязалась с вечно мрачным и задумчивым видом усача, что Томскому сделалось не по себе.
А Шаман перехватил его взгляд и переключился на нового слушателя:
— Слыхал что-нибудь о магических самострелах, Томский? Нет? Это невидимое и смертоносное оружие умеют расставлять только шаманы. Наиболее могущественные имеют по несколько таких самострелов. Вообрази себе: невидимая тетива натягивается между двумя горами и… ба-бах! Ваших нету. Я мог проделать такой фокус и здесь, если бы было где развернуться.
— М-да. Тесновато, — Томский кивнул, видя, что Шаман ждет от него ответа. — Постараемся обойтись без самострелов. Лучше скажи: куда может вести этот коридор?
На пути встречалось несколько коридоров, ведущих вправо и влево от основного. Но этот заинтересовал Толика больше других из-за странного рисунка, выдавленного в бетоне над дверным проемом: спираль с крестом в центре. То ли специальный знак, использовавшийся строителями секретного метро, то ли просто их шутка.
— На твоем месте я бы туда не ходил, — Шаман ни с того, ни с сего хихикнул. — Вообрази: охотник возвращается в свою избушку из темного леса среди глубокой ночи и вдруг совершенно теряет возможность держать направление. Путается парень в трех соснах и все время непроизвольно возвращается на одно и то же место. Чтобы вернуть украденную дорогу, надо знать специальные шаманские ритуалы или просить прощения у того, кто эту дорогу украл. Понял, дурачок?
Бред об охотнике, избушке и темном лесу не так разозлил Томского, как презрительно-ласкательное обращение. Он с трудом сдержался, чтобы не ответить проводнику какой-нибудь грубостью.
«Нет. На этот раз дело не в тебе, Томский. Шаман и Вездеход несут какую-то ахинею. С чего бы это и когда началось? Может, у ребят запоздалый шок после нервного перенапряжения?»
Толик вспомнил об Аршинове, который остановился у первого поворота и ускорил шаг, чтобы нагнать прапора.
— Толя! Толь, куда же ты? — голос Шамана звучал обиженно; опять-таки, как у малыша, лишенного конфетки. — Я еще не рассказал тебе об одном из моих предков по отцовской линии. Злющий был старикан. Говорят, знал заклинание, которое убивало, выворачивая людей наизнанку. Эх, не интересно тебе! Вездеход, хватить тебе болтать со своей шестиножкой. Людей, людей надо слушать. Так вот: мой прадед…
Томский хотел найти у прапора поддержку, спросить совета, но оказалось, что Аршинову даже хуже, чем остальным. Прапор не улыбался, не болтал о зеленой травке и вывернутых наизнанку людях. Он тихо напевал:
Ночь коротка,
Спят облака,
И лежит у меня на ладони
Незнакомая ваша рука…[4]
— Леша, — Толик осторожно положил руку прапору на плечо. — Леша, что с тобой? Что со всеми вами? Какой дряни вы нанюхались или наглотались?!