Денис Бурмистров - Принуждение к контакту
Руслан протянул руку и тронул пальцем находку. Потом еще раз. Взял в ладонь, ощущая приятную гладкую фактуру. Как только он сжал пальцы, руку охватило легкое онемение, приятное и расслабляющее.
Громов подтянул к себе артефакт, переложил в другую руку, вновь ощутил, как уходит боль. Покрутил так и эдак, разглядывая со всех сторон. Засунул в нагрудный карман, не имея сил удивляться или восхищаться.
Он поднялся, покачиваясь и скрипя зубами. Вытащил из-за голенища ботинка нож. Огляделся. Прижимая «веретено» к ноющим ребрам, побрел в сторону лагеря.
Ему нужно отдохнуть, набраться сил. Хотя бы немного попить. Иначе он попросту свалится и не сможет помочь ни себе, ни Илье. Тем более что нужно обсудить ситуацию с Ткачевым, быть может, подумать как перенести лагерь ближе к поселку.
Вытирая грязной рукой пот с лица, пытаясь устоять на отказывающихся идти ногах, Руслан взял курс на болото.
* * *Громов никогда не мог себе представить, что когда-либо будет радоваться звуку сухого камыша и скрипу старой охотничьей вышки на ветру. Когда из-за деревьев показалась узкая тропинка к лагерю, а в воздухе уже улавливался запах дыма, пилот нашел в себе силы улыбнуться и прибавить шаг. Словно домой вернулся, ей-богу.
В лагере мало что изменилось за день. В яме кострища, в мягкой золе, тлели два уголька, над ними степенно поднимались тоненькие струйки сизого дымка. Листья и хвоя на стенках шалаша немного пожелтели и осунулись, примятая за ночь трава поднялась.
В глубине шалаша, прячась от солнца и жары, лицом ко входу лежал Илья. Его глаза были закрыты, руки сложены на груди. Не сразу понятно живой ли.
Однако, заслышав шум шагов, Ткачев приподнял веки.
– Я вернулся, – констатировал Руслан и повалился к костру, разбросав в стороны руки. – Боже, как же я устал.
Илья молча смотрел на него, поблескивая глазами из темноты шалаша.
– У тебя вода осталась? – повернул к нему голову Громов. – А то я не удержался, попил из ручья, теперь в горле першит.
Ученый вытянул худую руку, катнул в сторону пилота пластиковую бутылку. Она по дуге скатилась к стенке шалаша и уперлась в ветки. В ней было на самом донышке.
Руслан мученически замычал, подтягиваясь к бутылке, схватил ее и выпил в два глотка теплую воду. Прочистил горло и спросил, закручивая крышку:
– С тобой все в порядке, Ильюха?
Ткачев скосил глаза и указал взглядом на что-то, лежащее в стороне. Хриплым, бесцветным голосом спросил:
– Это как понимать, Руслан?
В траве, откинутый слабым, но отчаянным броском, валялся «лечебный браслет» Прокофьева. Должно быть, Ткачев нашел его, когда перекладывал ложе.
Громов смущенно пожал плечами, нехотя ответил:
– Артефакт.
– Я же просил… Я же сказал, что не буду ими… Что мне нельзя! – Ученый сорвался на крик, но голос сломался, и он закашлялся, мученически прижимая к груди кулаки.
– Послушай, Илья, – попытался успокоить друга Громов. – Просто послушай.
У него и без того болела голова и закрывались глаза, меньше всего сейчас хотелось ругаться.
– Это «браслет», их раньше в аптеках продавали, помнишь? Тысячи людей ими пользовались, и ничего…
– Да плевать мне на тысячи людей, – скривился Ткачев. – Я же тебя просил…
– Илья, – Громов нашел в себе силы и сел. – Обстоятельства изменились…
– Иди ты! – вновь перебил друга Илья.
– Хватит! – рявкнул Руслан, чувствуя, что начинает закипать. – Выслушай меня, а потом еще раз подумай.
Ткачев недовольно дернул щекой, но подчинился, хмуро выглядывая из-под бровей.
– Как ты уже понял, спасатели не прилетели, – начал Громов. – Я не знаю, что случилось, не хочу гадать. Быть может, прилетят завтра или послезавтра. В любом случае, нам здесь придется задержаться больше, чем хотелось бы. И иного выхода, как поддерживать твою жизнь этими инопланетными хреновинами, я не вижу.
– Мы даже не знаем их свойств…
– Да, это опасно. Но предложи альтернативу.
Было видно, что Илья хоть и зол, но немного растерялся. Голос звучал уже не так уверенно:
– Лекарства из старых домов. Можно же найти что-то.
Громов думал было рассказать про «легкость» походов в дома и поселки, но не стал. Не хотелось жаловаться на жизнь прикованному к постели другу. Потому он сказал другое:
– Медикаментов не найти, Илья. Ты же умный мужик, сам все понимаешь.
И, взглянув на потухший взгляд Ткачева, уже мягче произнес:
– Илья, сейчас не самое лучшее время для веры в мифические болезни.
– Не мифические они, Рус, – совсем уж севшим голосом сказал Ткачев, опустив глаза.
Несмотря на убивающую усталость, Руслан смог почувствовать настроение друга.
– Ты что-то конкретное имеешь в виду? – спросил он.
Ткачев заметно мялся, сомневаясь стоит ли озвучивать тему. Потом вздохнул и словно камень бросил:
– Семен – дифферент.
Руслан часто заморгал, беззвучно раскрывая рот. Отпрянул и все же переспросил:
– Твой Семен?
Илья кивнул нечесаным чубом. Чужим, серым голосом сказал:
– У него глаза, помнишь, темными были, как угли. Я еще подумал в кого он такой, мы-то с Полинкой светлоглазые. Поля предположила, что в прадеда, тот с Кубани был, темненький. А потом как-то… Поля сказала, что Семка ходит во сне. Я значения не придал, сам в детстве лунатизмом страдал. Но тут оказалось совсем другое – он к окну подходит и смотрит в сторону Зоны. И передними зубами, как белка, часто-часто так стучит. Или ладони на стекла кладет, открывает широко рот, глаза и так стоит, не шевелясь… Знаешь как страшно, Рус.
Громов представил себе эту картину, и ему стало неуютно.
– А потом у него глаза стали темнеть… Как объяснить-то? Ну вот белков не стало, весь глаз сплошная чернота. А год назад нас перестал узнавать. Вначале просто смотрел как на пустое место, а потом и вовсе убегать начал, как от чужих.
Ученый тяжело вздохнул.
– К врачам водили? – спросил Руслан.
– Сразу же, как странности заметили. Я-то про дифферентов наслышан, по институту вечно всякие слухи из медблока гуляют. Да и опасались мы с Полинкой этого – хоть и не сталкеры, а Зона вон она, рукой подать. Ну, в общем, врачи сначала руками разводили, лечить пытались. Помнишь, я тогда отпуск за свой счет брал, осенью?
– Помню. Сказал, что к родне в Тверь поедешь.
– Я Семку в Москву возил, в Склиф. Там-то мне и сказали.
Илья замолчал, теребя травинку.
– Да, дела, – потрясенно сказал Руслан. – А мне-то чего не сказал?
– А смысл? Да и не те это новости, чтобы ими хотелось делиться с кем-то, уж извини.
– Ну ваше право, конечно, – кивнул Громов. – Но я слышал, что их как-то лечат…
– Изучают, – поправил друга ученый. – Изучают – не лечат. Про интернат же знаешь, да?
– Это который при медблоке института?
– Он самый.
– Конечно, знаю. Мрачное место, – и спохватился: – Так Семка там?!
Ткачев не ответил.
– Черт, – ошарашенно протянул пилот, хватаясь за голову.
– У нас после этого с Полинкой как-то того… Хреново, в общем, стало. Она замкнулась, в этот отдел практических изысканий перевелась. Считает, что она виновата, что терять ей уже нечего. А я… Я решил, что дело в синдроме Хармонта. И в этих внеземных предметах… Деньги копил, чтобы уехать отсюда, увезти Полинку. Хотел, чтобы родился здоровый ребенок, не дифферент. А тут вот такая петрушка случилась…
Илья замолчал, потирая пересохшее горло. Руслан поднялся, подхватил бутылку и направился к выкопанной у болотца ямке.
Вот оно, значит, как. Семка – ребенок-мутант, дифферент. Их еще называют «детьми Зоны», но это больше для писателей и журналистов. А на деле – несчастные дети, превратившиеся в странных существ. Их истории похожи как на подбор – родились нормальными, почти без отклонений. Некоторые даже более здоровыми и сообразительными, чем сверстники. Но потом, с возрастом, начинал проявляться так называемый дифферент – некий фактор, запускающий непонятные процессы в растущих организмах. Дети покрывались шерстью, меняли пигментацию кожи, слепли. Утрачивали способность разговаривать, понимать речь, не узнавали родных и забывали все приобретенные навыки. И все как один испытывали непреодолимую тягу к Зоне.
Иные романтичные натуры говорили, что их следует отпустить. Что, мол, они чувствуют связь с территорией Посещения, что им там будет лучше. Но на практике все оказывалось куда как отрезвляюще – дети-дифференты гибли в ловушках, как и самые обычные люди, заполняя своими трупами пейзаж вдоль периметра. Потому, учитывая навязчивость их желаний, дифферентов помещали в специнтернат, где контролировали, изучали, пробовали лечить.
И это все звучит разумно, если не принимать в расчет страшные слухи об этом интернате, ходящие по Искитиму. Правда, Громов не шибко доверял россказням и домыслам недалеких трепачей.
Когда он вернулся с полной бутылкой к костру, то понял, что больше уже никуда не пойдет. Голова почти не соображала, тело превратилось в закостеневшую колоду. Нужно отдохнуть, очень нужно отдохнуть!
