Вычислитель. Тетралогия - Громов Александр Николаевич

Нет. Только болото. Следовало лишь добиться, чтобы инициатива исходила от Иванова. Как раз выдалось несколько погожих деньков подряд. Эрвин напоказ купался в полосе прибоя, с деланым удовольствием загорал на теплых скалах и каждый день изобретал новые способы готовить жаркое. Много спал или делал вид, что спит. С увлечением чинил одежду и обувь. Ну просто человек, смирившийся с отшельничеством и даже в нем нашедший приятные стороны!.. Он отлично видел, что раздражает Иванова.

Однажды приснился кошмар: Эрвин находился на неведомой планете в неведомом городе, наполненном миллионами людей, каждый из которых рассчитывал свои действия точнее, чем он. Разумеется, он тут же попал впросак, затем был облапошен и, проснувшись, обрадовался, что в яви все иначе. Со снами Эрвин ничего не мог поделать.

– Ну а зимой тут как, не холодно? – спрашивал Иванов, и Эрвин понимал, что он спрашивает на всякий случай. – Не мерзнешь?

– Один раз снег шел, но недолго, – припомнил Эрвин. – Можно спать и у костра. Настоящих зим тут не бывает, разве что далеко на севере…

– Слышь, Густав… А за что тебя приговорили?

– За то, что хорошо считаю.

– Не понял.

– Чего тут не понять? Лучше расскажи, что там делается на Большой земле. Прай все еще у власти?

– Прай? Кто это?

– Ну, ты и собеседник… Президент Хляби!

– А-а… – протянул Иванов. – Вроде да. Да какая мне разница, кто тут у вас президент! Я с президентом веду дела, что ли?

– Логично. – Эрвин подбросил еще дровишек в костер и перевернул жарящуюся на палке тушку «зайца». Если это тупоумное животное – не «заяц», а Иванов – не слыхало об Алоизе Прае, то где уж ему знать об Эрвине Канне! Тем лучше. – Полагаю, о судьбе Сукхадарьяна ты тоже ничего не слыхал?

– Кто он, этот твой Дарьян?

– Неважно… А ты чего насвинячил перед шалашом? Приберись.

– Когда захочу, тогда и приберусь, – был ответ.

– Правильно. Только так и надо. Но захочешь ты прямо сейчас. Веришь?

Иванов посмотрел на Эрвина, подумал и угрюмо кивнул.

С этого дня Эрвин шпынял его за малейшую небрежность. Заставил перестроить шалаш и сменить подстилку. Из-за брошенной в кусты кости случилась короткая драка. Эрвин отделался ссадиной на скуле, а сбитый с ног Иванов запросил пощады, ощутив кожей шеи холод обсидианового ножа.

– Не делай больше так, – душевно посоветовал ему Эрвин. – Меня многие пытались убить. Куда тебе до них. Уж поверь, я знаю.

– И где они? – просипел отпущенный с миром Иванов.

– Почти все умерли. Один жив.

Прошло больше времени, чем рассчитывал Эрвин, прежде чем Иванов вернулся к теме:

– И кто он, тот, который жив?

– Какая теперь разница? – пожал плечами Эрвин. – Он на материке.

– Неужели не хочешь посчитаться с гадом?

Не нужно было быть большим психологом, чтобы понять: Иванов охотнее назвал бы гадом Эрвина.

– Хочу или не хочу – тебя не касается. Сгоняй-ка за водой, да и дровишек заодно принеси. А не нравятся мои порядки – седлай бревно и плыви на соседний остров.

Но Иванов не хотел на соседний остров. Он хотел на Большую землю.

Правда, еще недостаточно хотел.

Эрвин стал избегать разговоров. Он охотился, готовил еду, увлеченно мездрил и дубил «заячьи» шкурки, кроил себе новые мокасины и вообще имел вид хозяйственного домоседа. Сумасшествие больше не грозило ему, а некоторое отупение вполне вписывалось в образ.

– Ты странный, – сказал однажды Иванов. – Сколько, говоришь, времени ты провел тут один? Другой бы на твоем месте весь на словесный понос изошел, а ты молчишь. Поболтать с тобой невозможно.

– Зачем и о чем? – осведомился Эрвин.

– Да так, – Иванов несколько растерялся, – о всяком. Да хоть бы и ни о чем – все равно удовольствие.

– Ни о чем лучше молчать.

Каждый день Эрвин ходил к болоту. Удушенные газом «зайцы» и крылатая тварь исчезли, но язычник больше не появлялся. Не появлялось и новых надписей на песке. Когда Иванов осторожно выразился в том смысле, что готов попытаться дойти до материка по болоту, Эрвин взял его на экскурсию, прихватив с собой бич. Все четыре луны сияли в небе бледными серпиками, начинался прилив, и болото ползло на сушу. Иванов прошел по зыбуну шагов пятьдесят, прежде чем провалился по пояс и забарахтался с воплями о помощи. Эрвин вытянул его и довел до острова, у самого берега искрошив бичом в лапшу очень кстати выскользнувшую из зыбуна небольшую змею. Первая экскурсия прошла успешно: Иванов перепугался, но не настолько, чтобы смириться, а как раз в той степени, чтобы отнестись к болоту с уважением.

– Мокроступы на ноги, – раз, – внушал Эрвин. – Плюс несколько пар в запас. Чем больше, тем лучше. Длинный шест – два. Есть еще много нужных мелочей, в Саргассовом болоте ни одна мелочь не бывает лишней, но эти две – основные. Твой вес – главная проблема. Будем сгонять.

– Начнем прямо завтра?

– Прямо сегодня. Ну-ка бери ноги в руки и бегом на ту гору.

Иванов повиновался беспрекословно – видно, рад был, что Эрвин поддается.

До темноты Эрвин гонял его на гору еще трижды; погнал бы и в четвертый раз, но у Иванова уже заплетались ноги, а глаза лезли прочь из орбит. Не хватало еще, чтобы он покалечился на спуске… Зато на следующий день Эрвин загонял Иванова так, что у того не осталось сил даже поужинать – завалился в шалаш и тут же захрапел с присвистом.

Утром Эрвин растолкал его ни свет ни заря.

– Поднимайся. На гору – марш! Два раза до завтрака.

Иванов вылез из шалаша со стенаниями, перешедшими в проклятия.

– Мышцы болят? – участливо осведомился Эрвин.

– А то не болят, что ли?

– Это еще не боль. Бегом на гору.

В качестве завтрака Иванов получил горсть ягод и сколько угодно воды, в то время как Эрвин уписывал холодную «зайчатину». Затем отправились в «кругосветку», обойдя остров по периметру. Эрвин шел быстро и привалов не делал. Иванов бурчал, но старался не отставать. Перед обедом Эрвин снова и снова гонял его на гору и обратно. И на обед Иванов получил те же ягоды.

– Давай еще, – кивнул Эрвин в сторону горы, когда последняя ягода канула в ивановский желудок.

– Погоди… Я не отдохнул…

– Если тебе надо отдыхать, то тебе не надо на Большую землю. Либо – либо.

Иванов, кряхтя, подчинился. На сей раз Эрвин побежал трусцой рядом с ним, в начале подъема стремительно ушел вперед и, не сильно запыхавшись, был на вершине задолго до грузного напарника.

– Дней через десять еще раз попробуем. Если сумеешь не отстать от меня, толк, может, и будет.

– Через десять дне-е-ей?! – возопил Иванов.

– Я слишком щедр, – вслух укорил себя Эрвин и даже головой покачал. – Куда тебе через десять. Живот болтается, по коленям бьет. Через двадцать.

К вечеру Иванов едва передвигался и с трудом сжевал маленький кусочек мяса, предложенный ему Эрвином сверх скудной порции ягод. Ночью Эрвина будили вопли и проклятия: Иванов то и дело выскакивал из шалаша и плясал, борясь с судорогой икроножных мышц. Утром Эрвин вновь погнал его на гору.

– Не хитрить! Увижу, что перешел на шаг, – сбегаешь туда и обратно лишних три раза.

С каждым днем Иванов все больше превращался в отупевшее животное. Тропа к вершине горы, когда-то едва заметная, теперь резко выделялась на зеленом фоне. Эрвин удвоил бдительность: от животных с человеческим мозгом рано или поздно жди беды.

На шестой день тренировок Иванов споткнулся на спуске, покатился кубарем и сильно рассадил колено. Эрвин помог ему добраться до минеральных ванн.

– Отмокай, отдыхай. Ты неплохо поработал.

Он лгал. Кой черт неплохо! Но разве можно требовать невозможного?

Все равно пора было сделать паузу: еще день-два – и спортсмен набросился бы на своего тренера с первым подвернувшимся под руку камнем.

Минеральные ванны, горячая целебная грязь и некоторое увеличение рациона пошли болящему на пользу: опухоль на колене спала. На третий день Иванов уже передвигался самостоятельно, хоть и прихрамывал.