Михаил Белозеров - Дорога мертвецов
Может, мы все еще на Земле? – думал Ген. Только переместились во времени. Но это противоречит нашим знаниям о времени и пространстве. Неужели Эйнштейн ошибался?
– Слышал я об этих места, – вдруг сказал Калита, останавливаясь в тени старого кирпичного здания, на краю площади, залитой беспощадным солнцем.
Потом они увидели, огромный, как котлован, след. Все столпились на его краю, рассматривая. След был свежим, примятая лебеда еще не успела подняться.
– Вот это да!.. – пробормотал Чачич, смущенно почесывая макушку.
Ему как вертолетчику приходилось бывать в разных ситуациях, и он давно отвык от восторгов. Но здесь было чему удивиться.
Калита так разволновался, что закурил сразу две сигареты.
Венгловский и Жора тут же заняли боевые позиции.
– Прекратите, здесь никого нет… – устало сказал Калита. – Дальше идти бессмысленно. В две тысячи пятом в Зону вышел странный человек. Звали его Артур Бобренок. Был он малость сумасшедшим. Не знал, что такое мобильник, а о компьютерах даже не слышал. Он рассказал историю, что будто бы они с черным сталкером нашли «шар желаний». Но не в Дыре, конечно, и не в нашей Зоне, а в американской, за бугром. Это сейчас понятно, что все Зоны объединены через Дыру. А тогда мы ничего не знали. В общем, черный сталкер этого мальчишку сунул на откуп «дровосеку», а «шар желаний» притырил. По какой-то причине «дровосек» его не убил. Бедняга больше тридцати лет прожил не то в Зоне, не то в Дыре. Он и рассказал о городе. Город этот бескрайний, за ним лежит пустыня. За пустыней – неизвестно что, но там времени нет. Одна «стеклянная стена». Те, кто смогли туда дойти, вроде бы как пропали. Вернее, они очутились в другом времени и вернуться назад не смогли. Так гласит легенда. Жили здесь люди и из прошлого, и из настоящего и дрались между собой из-за воды, из-за власти, из-за женщин. Потом пришли наши. Тоже, конечно, добавили. Реку перегородили, поставили электростанцию. Солнце искусственное возвели. Оно должно выключаться в двенадцать ночи. Воды здесь нет. Зато ходят памятники и летают бульдозеры. Сам Артур Бобренок входил в состав одной экспедиции, которая искала воду и людей. Экспедиция провалилась. Надо найти ее следы и выходить из города по ним. Это единственный наш шанс.
– А как может летать бульдозер? – спросил Жора, и лицо у него стало глупым-глупым, как у первоклашки.
– Или ходить памятник? – удивился Венгловский.
– Вот как этот, – сказал Калита, показывая на гигантский след и все больше отгоняя от себя странное подозрение, что видит знакомые пейзажи. – А пока ищем следы трактора. Они при такой жаре сто лет сохраняются в неизменном виде. Воду беречь. Неизвестно, когда мы ее найдем. В дома не лезть. Это особенно касается тебя, Саша.
– Почему?
– Потому…
– Но почему?
– Можно подцепить инфекцию.
– Какая к черту инфекция в такую жару?!
– Здесь были войны. Возможно, из-за чумы или холеры.
Вдруг подул ветерок, и то, о чем всем только казалось, стало очевидным. Пахло падалью. Калита посмотрел на противоположный край площади. Там что-то шевелилось – огромное, черное, отливающее сталисто-синим цветом. Откуда? Не может быть. Так много.
– Медленно, медленно отступаем… – приказал Калита.
Но Ген с рюкзаком на спине уже бежал через площадь, вопя, как резанный:
– «Гемус»! «Гемус»!
Больше ни одного ученого брать с собой в Дыру не буду, зло подумал подумать Калита и выстрелил из «мухи».
***
– Придется зубы вставлять… – прошепелявил капитан, рассматривая рот в осколок зеркала. – Они у меня и раньше-то не были крепкими, а теперь подавно. Кстати, меня Федором зовут, а фамилия Березин, – и пожал всем руки.
Он все еще не до конца верил в свои миллионы, поэтому и говорил о зубах, как о большой потере. Вставлю такие, как у старухи, думал он. Будет даже красивее, чем натуральные. И все же, какого черта я поперся в Дыру? Любопытство увидеть «шар желаний» перевесило все остальные доводы? Дурак, ой, какой же я дурак! Зато роман получится шикарный, радовался он. Только я еще не понял, о чем будет роман. Может быть, о Зоне и о Дыре. Потом его осенило и он посмотрел вначале на Бараско, а потом на Костю. А вот и герои!
– А Звезда Героя откуда?
– Я Афган прошел… – скромно ответил он.
– Больно ты молод для Афгана, – заметил Бараско, но не стал заострять тему.
Она и так была заострена до предела. После того, как они выбили «лимонкой» дверь и обстреляли гранатами коридор, путь был открыт, и они побежали к выходу. Мощный патрон «американца» давал им преимущество. Пули «американца» с легкостью прошивали стеклянные витражи второго этажа, где пряталась охрана. Да и АК-74М почти не уступал в эффективности.
Однако защитники «Дома мух» успели притащить с крыльца ДШК и с грохотом открыли такой ураганный огонь, что пришлось отползать быстрее тараканов – по полу, по полу. На голову сыпалась штукатурка, а в воздухе стояла такая пыль, что ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки. Тем не менее, Бараско умудрился найти вход в подвал, и они заняли оборону. Выкуривали их по всем правилам: вначале бросали гранаты, а потом, как дураки, перли в атаку. Троих они скосили. Когда гранаты кончились, появились тряпки, смоченные в бензине и в соляре. Но подвал строили на совесть. Он был обширным и глубоким, с хорошей вентиляцией. Держаться в нем можно было хоть неделю, если бы только было побольше патронов. В конце они уже считали каждый из них и тратили с умом. А потом, когда не осталось ни одного, собрались в самом дальнем закутке вокруг единственной гранаты и стали ждать, что будет дальше.
Рахиль Яковлевна уже перестала увещевать, чтобы они сдавались. Плюнула сквозь фарфоровые зубы и пропала. Да и горючее, похоже, у них кончилось. Но когда Костя попробовал было сунуться на лестницу, то едва не получил пулю в лоб. Оставалось только ждать смерти.
И они дождались. На третий день, к вечеру, вдруг наверху раздался непонятный шум, прозвучало несколько очередей, пару взрывов. Потом невнятный голос произнес:
– Эй… русс… побили мы ваших. Вылазь. Обижать не будем…
Теперь они стали почетными пленниками, и их кормили на убой, но отходить далеко от лагеря не давали. Из кустов неизменно появлялся часовой и делал знак, чтобы вернулись.
Бараско ругался, грозился кому-то жаловаться, но все без толку. На рассвете их отвели к реке и дали помыться. Они долго плескались в мелководной реке. Терли белым-белым песком закопченные лица и руки. Потом выползли голышом на косу и загорали. Часовых видно не было. По пляжу бегали крабы, в воде суетились мальки. Припекало солнце.
– Красота, – сказал Бараско, – как в Африке.
– Сбежим? – предложил Костя, рассматривая беспечные облака, плывущие неизвестно куда.
– Я не хочу, – сказал новоявленный Березин. – Мне и здесь хорошо. Не бьют, ну и ладно.
Конечно, он хитрил, ему хотелось хоть одним глазом увидеть «шар желаний», но он боялся сглазить удачу, которая от него бегала всю жизнь. Может быть, теперь повезет и я стану знаменитым писателем?
– Сбежать мы всегда успеем, – сказал Бараско, приподнимаясь на локти. – Надо знать куда.
Казалось, он что-то знает, но не говорит.
– Мы, как птички в золотой клетке, – сказал Костя.
Когда они выбрались из подвала, партизаны посадили их в какой-то кокон. Оказывается, был и такой хабар, и в мгновении ока переместили сюда – в местность, похожую на саванну, с редкими тенистыми деревьями и мягкой травой под ними.
Костя Сабуров еще больше зауважал Бараско. Ведь была у него возможность уйти из подвала и вообще, из «Дома мух». Была! А он не воспользовался. Вместе с оружием у них вежливо, но настойчиво отобрали «пометы» – одноразовую шапку-невидимку, и «куни-кори» – антигравитатор, кроме «анцитаура», который сделался прозрачным. Костя чувствовал, как он прилепился к затылку. Оказывается, Бараско – это тот человек, на которого можно положиться. Лежа на горячем чистом песке, Костя думал об этом. Он никогда не представлял себе Бараско в качестве друга, а сегодня вдруг представил. Неплохо… подумал он. Но представить Бараско в Москве Косте себе не мог. На концерте «Сплина», например. Бараско там был бы явно чужим. Да и из тусовок он будет выпадать. В общем, странный друг какой-то получался, больше подходящий для Зоны, чем для цивильной жизни. Девчонки не одобрят, думал Костя.
Потом явился краснокожий вождь партизан по фамилии Давыдов, но ни бельмеса не понимающий по-русски.
– Его-твоя, – сказал переводчик, – ничего не понимай.
– А ты? – спросил Бараско.
– А я служить у твоя вояк. Я понимай.
– Кем ты служил?
– Толмач. На пятый полку.
– Долго служил?
Толмач не мог вспомнить слово и показал на пальцах – три.
– Три года! – воскликнул Костя.
