Николай Слимпер - Бессмертный
В сумке было все, кроме моего любимого вакугана, который я все время носил с собой. Войдя в город, каждый взял по автомату, хотя Костуну из-за роста и телосложения пришлось взять компактный у́зи, теперь болтавшийся у него на шее, словно детская погремушка. В городе за стеной царило беззаконие, так что на нас не обратили бы внимание, даже будь мы на танке; наоборот, мы бы больше бросались в глаза, оставшись с голыми руками.
— И куда нам теперь? — спросил я, оглядываясь по сторонам.
— Не знаю, — пожал плечами Костун.
— Ты же здесь бывал.
— Бывал, но я обычно барыжил товаром с истекшим сроком годности, а не покупал высокотехничные приборы. Я еще на входе от товара избавлялся.
— Понятно, — скривился я. Опять.
Костун, судя по виду, за собой вины не чувствовал, даже был горд собой. Провез нас на спутник и привел в самый злачный район всего Кавитана, судя по всему, для него это было настоящим достижением героя, а герои требуют почести и особого к себе отношения. Город не был таким уж тайным местом, мы бы и без него нашли эту помойку, зато на контрольной станции нам бы пришлось провозиться дольше, но мы бы все равно справились и без него. Только он сам так не считал.
— Опять ты указываешь нам направление, а остальное должны делать мы, — раздраженно сказала Мара.
— Без меня вы бы вообще этого места не нашли… Или бы долго искали, а я сразу вас сюда привел. Могли бы быть благодарны! — вспылил Костун.
— Я заметил, что ты часто такой смирный и тихий, а бывает как начнешь рявкать ни с того ни с сего. Чего это ты?
— Ничего.
— Я заметил, ты Верона побаиваешься? Так я тебе скажу, что он не единственный, кого тебе стоит опасаться, — серьезно добавил я. Костун, все еще хмурясь, молча отвернулся.
Спорить было можно до бесконечности, но нам срочно нужно было раздобыть трансфэйсер.
— Но не ходить же на по этим грязным улочкам и спрашивать у прохожих, где можно купить эту штуку? За такие расспросы можно и ножичком в печень получить. Не все здесь такие неуязвимые.
— Вот именно, Мара, потому и не ори об этом на всю улицу.
Чтобы не начинать очередной спор, я пошел вперед, следуя инстинкту.
Дома по обеим сторонам улицы вообще непонятно как стояли, ибо были стары как мир, а в некоторых местах даже отсутствовали части стен, открывая обзор на внутреннее убранство квартир. Зато было заметно, что чем дальше мы углублялись, тем чище было вокруг, и начали даже появляться дома с застекленными окнами, хотя стекла на вид были бронированными, но даже при этом у них были трещины и следы от пуль. Стрельба, кстати, часто была слышна где-то вдалеке, особенно у окраины городка, откуда мы уходили.
Примерно через четверть часа мы заблудились окончательно. Улиц было столько, что это было в пору назвать лабиринтом. Прямая улица могла была быть заставлена сгоревшими ржавыми машинами, поставленными друг на друга и смятыми, из-за чего эту стену приходилось обходить, но не успей мы зайти за очередной угол, как видели похожу картину: стояли автомобили, холодильники, телевизоры, кровати и даже рояли с медицинским оборудованием. Обычно возле таких преград дежурило не менее десятка вооруженных головорезов.
— Может, спросим у них? — предложил Костун, когда мы в очередной раз уткнулись в стену из мусора. — Я уже устал тут бегать.
— Я думаю об этом последние десять минут, но как-то не нахожу здесь никого с достаточно интеллигентной физиономией. Будь я один, давно бы уже прикопался к кому-нибудь.
Будь я здесь один, все в городе знали бы о моем присутствии.
— Волнуешься за наши жизни? — язвительно спросила Мара.
— Не хочу тащить на собственном горбу два трупа.
Проходив по лабиринту еще минут пятнадцать, мы наткнулись на подобие бара.
— О, бар! Люблю бары.
— Точно! Можно спросить у бармена.
— И я о том же! Нет ничего, чего бы не знал бармен.
Бар оказался на удивление чистым и целым, видимо, бар в здешних местах почитался неприкосновенной святынею, а кто будет устраивать разборки и палить из оружия в святом-то месте? Оружие, правда, нам пришлось сдать на входе, что с одной стороны хорошо, — никто не пристрелит, а с другой — они забрали даже мой вакуган. Самый меньший из охранников, отличающийся тремя глазами (когда-то их было четыре) очень уж любовался моим оружием, что не сулило ничего хорошего.
— Вот скотина! — выпалила Мара, едва мы вошли внутрь, что стянуло все внимание завсегдатаев на нас. — Всю меня облапал.
— И меня, — поддержал девушку Костун. Взгляд Мары надо было видеть.
По проторенной дорожке мы направились прямиком к барной стойке, за которой стоял очередной лысый бугай человеческого вида с татуировкой на черепе в виде… черепа. Что примечательно, на стене позади бармена, где обычно размещался весь имеющийся алкоголь, была пустая черная стена.
— Виски, — попросил я.
— Мартини, — заказала Мара.
— Водки, — сказал Костун.
— Виски и мартини нет, — ответил здоровяк бармен низкий голосом. Смотрел он нас подозрением, словно пытаясь вспомнить, видел ли он нашу троицу раньше, и не мог. Не считая меня, остальные совсем не походили на жителей этого города, из-за чего нашу компанию можно было принять за заблудившихся туристов, только фотоаппаратов не хватало на шее.
— А что есть?
— Водка, ром и бренди.
— Тогда мне ром, — согласился я.
— А сок у вас есть? — спросила Мара.
— Да.
— Тогда мне водки и томатный сок.
— Есть только апельсиновый.
— Ладно, давайте, — вздохнула девушка так, словно ей не оставили выбора, хотя могла бы вообще не пить.
Бармен удалился за бронированную дверь и вернулся через две минуты с подносом, на котором стояли стаканы, после чего сразу же удалился, но на этот за другую дверь, не менее крепкую, чем первая.
— Так себе бар-то.
— А ты чего хотела? Это же помойка.
Отпив каждый свой напиток, я и Мара скривились. Костун же выпил залпом водку и закусил орешком, только ахнув от наслаждения. Налей ему туда дешевых духов, он бы не заметил.
— И кто это ромом вообще называет? — Я поставил недопитый стакан на стойку. Мара последовала моему примеру. Ее апельсиновый сок оказался с мякотью.
— Вы на них только посмотрите! — С протертого барного стула встал, пошатываясь, один из посетителей с беззубым ртом, из которого адски воняло даже отсюда. — Кажется, этим цацам не нравится здешнее пойло! — прокричал он пьяный голосом, чтобы его услышали все в баре.
— А мне понравилось, — тут же начал оправдываться Костун, но на него, похоже, никто даже не обратил внимание.
Из-за столов встало еще несколько Человек недружелюбной наружности. Некоторые покинули бар вообще, да так быстро, что забыли допить то, что оставалось у них в мутных стаканах.
— Будто вас сюда кто-то силками затаскивал, — продолжал беззубый.
— Мы не говорим, что пойло здесь плохое, — начал я, — просто мы его еще не распробовали.
Аргумент оказался слабым. В данном случае любой аргумент не возымел бы эффекта. Ситуация накалялась.
— Ха! — выдохнул перегаром и гнильем беззубый. — Да кто вам после таких слов еще наливать-то будет, чтобы вы его распробовали?
— Что? Не нравится? — с издевкой спросил один из вставших. — Вам марти́ны да текилы подавай?
— Вы вообще кто такие? — спросил детина с клыкастыми зубами и тупыми свинячьими глазками. — Я вас здесь раньше не видал.
Остальные поддакнули, словно свинорылый сказал что-то прям совсем заумное. Если бы они видели нас, точнее меня, здесь раньше, то вообще не вставали со своих мест, разве только чтобы убраться подальше, и сидели бы тише мертвеца.
— Мы здесь просто кое-что ищем. Незаконное, разумеется. Мы не хотим неприятностей.
— Неприятностей? А кто говорил про неприятности? А вы хотите неприятностей?
Меня достала эта тупость. Я правда не хотел неприятностей, но моего мнения никто не спрашивал. Точнее спрашивал, но вопрос, казалось, был риторическим, хотя вряд ли кто-то из присутствующих знал значение этого слова. Я мог бы попытаться решить все мирным путем, но иногда так бывает, что точка невозврата преодолевается раньше, чем ты о ней вспоминаешь.
— А вы? — спросил я, прищурившись.
Все даже на миг замолчали. Иногда я умею производить впечатление.
— Ты чего, парень? Ты чего борзый такой?
Но зачастую это впечатление оказывается паршивым.
— Кто? Я? Да не в жизнь! Я просто пытаюсь соответствовать местному микроклимату. Если тут все говорят, как отшибленные, то почему я так не могу?
— Это ты щас чо, нас оскорбил, типа?
— Типа соответствую обстановке, — ответил я. Я говорил спокойно и вкрадчиво, даже холодно, можно сказать, и если выключить звук, я бы походил на какого-нибудь заправского учителя, пытающегося разъяснить несмышленым детишкам, что не надо вести себя плохо.
